Анатолий Морозов

Мне эта пьеса Альдо Николаи напомнила какие-то новеллы Стефана Цвейга, в которых любая история оборачивается безумной страстью, и в этом есть та глубина психологических взаимоотношений, в которую хочется всматриваться. Прочитав пьесу до конца, мне захотелось вернуться к началу, прочитать ее еще раз и попытаться понять, почему же так странно и нелепо сложилась судьба этой одинокой женщины. В жизни каждого человека, как и в жизни главной героини, есть мир внешний и мир внутренний. Внутренний мир, как правило, ярче, богаче и таинственнее внешнего. Когда происходит взаимопроникновение внешнего мира во внутренний мир, происходит взрыв, который может привести либо к смерти человека, либо к его очищению.

В пьесе главная героиня создала свой внутренний мир, в котором ее скульптуры – так же, как для нас театр – это попытка отгородиться от внешней, порой слишком агрессивной жизни. Она ищет гармонии в своих скульптурах так же, как я, например, ищу гармонии в своих репетициях. Ни она, ни я, конечно же, никуда не денемся от внешнего мира. Он все равно нас достанет. Но именно от столкновения мира реального и мира ирреального, мира действительности и мира моей мечты и возникают какие-то самые важные мгновения жизни. Вся наша жизнь состоит из таких ударов судьбы, от которых мы можем подняться, как на боксерском ринге, до слова «десять», а можем и не подняться. Но если поднимаемся, то обогащенные – нашими потерями, нашими несчастьями и нашим новым опытом.

Эта пьеса – не комедия. Здесь есть сложность жизни. Здесь есть главный характер, завораживающий, притягательный. Здесь нет мелодрамы, нет мелодраматического счастливого конца. Наоборот – в финале происходит разрыв. Разрыв, благодаря которому оба героя – и мать, и сын – становятся другими. Так что даже в этой трагедии есть свой свет. Как в «Ночах Кабирии», когда она в финале виновато улыбается мне с экрана и хочется сказать ей: «Держись! Жизнь продолжается!» Мне хотелось бы, чтобы в финале нашего спектакля возникало такое же ощущение.

Марина Могилевская – актриса удивительная. Я выношу за скобки ее профессионализм – это естественно для актрисы ее уровня. Но что для меня в ней дорого, это что она, с одной стороны, очень конкретна и естественна, откликается мгновенно на все мои режиссерские предложения, а с другой стороны, в ней есть некая тайна, в которую она не пускает. В ее природе есть личностное существование, которое сейчас нечасто можно встретить даже у очень известных артистов. А в ней есть тайна, которая манит, заставляет следить на сцене именно за ней. Свой мир в ней есть. На сцене она личность, а не просто профессиональный актер.

Мы назвали наш спектакль «Блюз одинокой бабочки». Бабочка – это образ чего-то порхающего, летящего на огонь, на костер, чего-то красивого. Живет она недолго – как каждый человек, который летит на огонь своего призвания, профессии, любви. И вот был человек – и нету. Но, может, в этом и есть смысл жизни – полететь навстречу огню своей судьбы.