 |
Андрей Балдинписатель, архитектор, книжный график
Гражданство: Россия
|
Содержание
Новый сборник эссе «Протяжение точки» расширяет тему: выводит ее за пределы Москвы в Петербург и дальше – на всю Россию, какой она была в времена Пушкина и Карамзина. «Автор совершил путешествие во времени и пространстве по следам Пушкина и Карамзина, чтобы постичь судьбу еще одного героя книги — русского языка», говорится в одном из релизов. «Протяжение точки» вышло в финал премии "Большая книга-2009", а автор ответил на вопросы читателей «Комсомолки».
Откуда произошло название «Москва»?
- Очень древнее, финское название. «Ва» – это вода в финно-угорских наречиях. Что касается «мос», то по этому поводу идут большие споры: кто-то говорит, что это «медвежья река», кто-то – «мокрая», кто-то - «коровья»… Здесь есть разночтения. Нет сомнения в том, что это очень древний гидроним. Москва нам оставляет замечательную возможность сочинять.
А к кому вы склоняетесь – к медведям или к коровам?
- К воде. Московская земля была вся в ручьях, накрыта водным узором. Сейчас все эти узоры спрятаны в трубы. На поверхности только Яуза, Неглинная и сама Москва-река. Вообще Москва умеет прятаться. Это ей не раз помогало в истории. Часто мы видим одну только ее поверхность. Также и с названием: сверху слово «Москва», а под ним – игра воды, игра времени. Коровы, медведи, люди, судьбы – большой живой узор. Несколько столиц, в том числе центр финно-угорской территории, который нарисовался тут задолго до Юрия Долгорукого. Москва гораздо старше 1147 года. С тех пор растет этот клубок времени. Сначала его видел только Ростов, потом Владимир, потом Константинополь. Теперь видит весь мир. Но картина та же – что-то яркое, глянцевое на поверхности и невидимый узор внутри.
Новая книга называется «Протяжение точки». Литературное путешествие по следам Карамзина и Пушкина… Вы проводите аналогии между Москвой, ее особенностями пушкинской поры и состоянием русского языка в ту пору. Почему вы так прямо связываете географическое место и язык?
- После того, как вышла книжка «Москва в пословицах и поговорках», и в общих чертах стал понятен московский узор языка, я отправился дальше – «читать» нашу карту. Россия открывается как страна-страница, поэтому нетрудно связать прямо место и язык. Поэтому - «Протяжение точки». Это протяжение текста. Если точка – это Москва, то протяжение точки – это продолжение «читающего» путешествия. По России, как по говорящей карте. Эта карта заранее, еще на уровне замысла, размечена словом. Это важное свойство русского пространства. Когда мы пересекаем его, текст составляется как будто сам собой. Мы идем на север – перед глазами разворачивается один текст. На восток – другой. Мы читаем карту, она неравнодушна, переполнена напряженным, драматическим текстом. Москва – центр этой карты. Магнит слова.
Что влечет вас в путешествие?
- Вот этот как раз интерес – к зрению-чтению. Они дополняют друг друга. В таком «удвоенном» путешествии мир как будто открывается заново. Путешествие начинается иногда с совершенно нелепых вещей. Со странного слова. Я прочитал слово «нетопырь» в рассказе о Трифоне Печенгском, самом северном нашем святом, жившем в XVI веке. Нетопырь – бабочка, живущая на севере Кольского полуострова. Несовместимые вещи. Я поехал на север – и выяснил, что оказался скорее на западе. На границе с Европой: фьорды, Гольфстрим, зеленые берега рек – и бабочки. Наша карта – карта русского слова - как будто повернута по часовой стрелке. Север склоняется на восток. И слово «слышит», реагирует на невидимые сигналы этой карты. Карта прячет в себе роман, еще не написанный, требующий расшифровки. Она требует внимательного чтения-смотрения. Так Чехов читал нашу карту - и постоянно стремился на восток.
Как Чехов сбежал от Толстого
- Чехов неслучайно отправился на Сахалин. У него было несколько заданий, в том числе очень важное, сокровенное: написать большую книгу. В какой-то момент он понял: место, в котором он жил, столица, Москва, уже «завоевана», большая книга о ней уже написана. Это «Война и мир» Толстого — вот настоящая московская Библия, священная книга Нового времени. В ней скрыто много загадок, мы и на десятую часть не знаем, что такое эта книга. Здесь важно то, что Москва в этой книге как бы освоена, присвоена Толстым. Здесь сидит (и сейчас в наших головах сидит) бумажный царь Толстой. И Чехов отправляется из Москвы – от Толстого. Искать и завоевывать словом свою собственную страну. Он стал литературным конкистадором. Кстати, его кумиром был Пржевальский. Сахалин Чехову не помог: вместо Нового света он увидел конец света. Русское слово достаточно остро ощущает этот дальневосточный обрыв русской страны-страницы. Посмотрите каковы наши главные книги о Дальнем Востоке – «Разгром», «Цусима», «Архипелаг Гулаг». И – «Остров Сахалин» Чехова. Очередной пример связи литературы и географии.
Выходит, Чехову не удалось убежать от царя Толстого?
- Удалось. Он спасся в театре, в новом пространстве сцены. Кстати, Толстой очень не любил его пьес. Прозу любил, говорил, что Чехов – лучший наш прозаик, а на пьесы гневался.
Вы повторяете маршруты писателей?
- Стараюсь. Я встретил таких же сумасшедших людей, литературных путешественников. Назвали себя «Путевым журналом». В этом году «Путевому Журналу» - десять лет. Десять лет мы странствуем, вместе и поодиночке. Случаются необычные поездки. Было, например, странное и тяжелое путешествие за Толстым, когда мы повторили его трагический путь из Ясной Поляны в Астапово. Там тоже оборвана русская страница - в Астапове. Это внутренний, невидимый, но притом очень важный разрыв.
Какие еще на нашей литературной карте есть «обрывы?»
- Есть удивительная граница – предел вымысла, на которой постоянно выдумывается новый мир. Это река Дон. Граница, проходящая по этой реке, нарисовалась еще в античные времена. Тогда это был край света, река Танаис. На ее берегах греки выдумывали будущий, северный мир. Мы подхватили эту эстафету. Чехов, Платонов, Шолохов выдумывали на этом пределе воображения свои собственные миры. Наше слово помнит об этой древней границе. Само слово «Дон» не случайно перекликается у нас со словом «дно». Точно по дну мы переходим Дон с одного берега на другой и как будто оказываемся в другом, следующем мире.
Город праздников
- Есть пословица, которая всем известна: «В Москве каждый день праздник». Она настолько у нас на слуху, что мы уже не замечаем ее содержания. Между тем это подсказка, в ней скрыт особый маршрут – путешествия по Москве, как по карте праздников. В новый год мы выставляем начальную точку этого маршрута – это точка света, Рождественская звезда. Затем свет начинает расти, протягивается линией – в феврале, на Сретенье. На Пасху свет уже расстилается плоскостью, «скатертью». На Троицу является третье измерение, свет расходится полным пространством. Так размечен весь наш календарь. Это удивительная запись – маршрут во времени. Пушкин различил этот маршрут в Михайловском. Он был сослан в Михайловское за безбожные стихи. И его наказали – упекли в деревню и заставили учить уроки церковного календаря. И тут он понял, - не сразу, сначала эти уроки его бесили - что ему предоставлена возможность путешествия во времени. Пушкин отправился в странствие по русской истории. Так он увидел – именно так – увидел «Бориса Годунова». Он шел по праздникам - и написал великую московскую драму. Так привычная пословица оказывается путеводителем по Москве, паролем, разобрав который, можно постепенно развернуть московский узор времени.
Столица глазами художника
Москву можно вообразить огромной головой. На карте ее видно в профиль.
Запад:
В эту сторону устремлено московское «зрение». Парадные, выставленные напоказ районы, проспекты, пространства. Москва смотрит в Петербург по Тверской (там была столица) или по Калининскому проспекту - в сторону «царских» рублевских дач. С этой стороны она должна быть видна наилучшим образом.
Север:
Здесь макушка московской головы. Туда ведет дорога на Троицу, главная паломническая трасса. Туда указывает стрелка ее духовного компаса. Когда-то это стрелкой была Сухарева башня на Садовом кольце. Затем ее снесли, зато возвели Останкинскую башню. Еще один главный указатель. По этому направлению Москва перемещается в эфир (телеэфир).
Восток:
Восток – «затылок» московской головы. Он не ос обо подходит для парадного смотрения. Большие дома, большие заводы – Урал в пределах МКАД. Есть ресторан «Урал»: в вестибюле стоит здоровенный медведь. За спиной у медведя – Сибирь, тайга. В затылок Москве веет ветер Азии.
Юг:
Это самое непростое из московских направлений. «Дно» города. Или шея, на которой качается большая московская голова. Москва с некоторой опаской смотрит на юг. С юга Москве всегда грозила степь. Степной горизонт – точно сабля, грозящая снести московскую голову с плеч. Даниловский монастырь, Серпуховской вал – линия, отчеркивающая историческую Москву с юга. По этой линии чертится невидимое «дно» Москвы.
Так можно одушевить сухой архитектурный план. Москва не просто круг, нарисованный на земле, но живое, способное к дыханию место. Москва способна к воображению, к празднику, к сочинению нового слова. Замечательный город. Нужно только увидеть - различить, прочитать его правильно.