Елена Невежина

В минувшем сезоне она выпустила три заметные премьеры: "Загадочные вариации" (в Театре им. Маяковского), "Слуги и снег" и "Контрабас" (обе в "Сатириконе"). Успех радует тем сильнее, что по-настоящему ярких и интересных "молодых" (точнее, тридцатилетних) постановщиков в столице можно пересчитать по пальцам. Большинство наших главрежей и худруков давно перешагнули пенсионную границу, и реальной смены им, как ни верти головой во все стороны, нет. Впрочем, сама Невежина считает: она (то есть смена) есть, надо просто хотеть увидеть.

- Мне просто больше повезло, чем остальным. Дело в том, что многие боятся сделать первый шаг. А если его делают и он оказывается неудачным, то второй шаг боятся сделать тем более. Но пути в режиссуре могут быть разными. Они могут быть поступательными и незаметными шагами, а на десятом спектакле мы получим новое выдающееся имя. И проблема не в отсутствии талантов, а в сложившейся театральной ситуации. Так не должно быть, но так есть. Несмотря на то что явно нужна свежая кровь, все вертится вокруг одних и тех же имен.

- То есть вы хотите сказать, что наша театральная система закрыта для новых имен, для молодой режиссуры?

- Конечно, закрыта. У нас, кроме скромно и тихо существующего Дебют-центра при Доме актера, нет солидной площадки, куда человек мог бы прийти, выиграв, например, какой-то творческий конкурс, и ставить. Ведь в Москве существует порочный и абсолютно замкнутый круг: для того чтобы поставить спектакль в Москве, нужно поставить что-то... в Москве.

- Что же, по-вашему, нужно делать?

- Отдать молодым какой-то театр, который существовал бы на совершенно особых принципах. Если бы в нашем распоряжении был такой театр, через несколько сезонов все увидели бы не трех молодых режиссеров, а добрый десяток. У меня, например, есть опыт работы в Риге, где открылся русский театр фактически на основе одного курса. Так вот они сначала должны были сделать репертуар, выпускали по пять-шесть премьер в год. И это вполне реально - шесть спектаклей в год.

- А в Риге вы долго работали?

- Долго. Я поставила там три спектакля, один из них был по пьесе Тома Стоппарда "Художники". Кстати, все это вылилось потом в небольшой фестиваль "Стоппард в Риге": приезжал БДТ из Санкт-Петербурга с "Аркадией", в местном театре тоже идет эта пьеса. Как ни странно, Стоппард согласился приехать в Ригу, и мы с ним пообщались. Так что в Риге я сделала столько же, сколько и в Москве.

- И как вам работалось там?

- Замечательно. В Риге наполовину русское население, там русскую речь слышишь так же часто, как и латышскую. Там есть, конечно, свои проблемы с гражданством, большая квартплата, но меня они не коснулись. Пока работала, обросла друзьями из латышских театров.

- Недавно у вас и в Омске вышел спектакль... Вы вообще любите путешествовать?

- Очень люблю. Но не в связи с работой - когда работаешь, толком ничего не удается посмотреть. Я завидую журналистам, которым удается устроиться работать в какие-то географические издания, чтобы ездить по свету и потом рассказывать, как там было интересно и замечательно. Мне хотелось бы путешествовать именно ради путешествий, а не для того, чтобы спектакли ставить. Вот если бы существовала такая профессия "путешественник", я бы, наверное, поменялась.

- Все это, конечно, замечательно, но лучше обратимся к вашим профессиям. По первому образованию вы - историк. Почему решили уйти в режиссуру?

- Я театром вообще не собиралась заниматься. Чуть ли не с пятого класса хотела быть археологом и целенаправленно к этому готовилась. Но в какой-то момент поменяла школу и попала в литературно-театральный класс, и оказалось, что можно еще и заниматься театром. Мне это понравилось. В актрисы меня никогда не тянуло, а вот подсказывать что-то, помогать другим - понравилось. Тогда я решила, что хочу режиссурой заниматься, но потом здраво рассудила, что в шестнадцать лет на режиссуру меня никто не возьмет. И поступила на истфак в МГУ. В университете было безумно увлекательно учиться. Я до сих пор считаю, что это лучшее учебное заведение страны. Но когда нужно было выбирать кафедру, я выбрала очень редкую специализацию и вдруг испугалась, что дальше все в моей жизни будет четко определено - аспирантура, работа на кафедре. И потом эта узкая специализация меня безумно мучила - ведь то, чем я собиралась заниматься, нужно десяти человекам, которые, может быть, прочтут мою научную работу. Захотелось чего-то большего.

- А как вам училось в ГИТИСе?

- Хорошо училось. Мне кажется, что главное отличие театрального образования в том, что ты изобретаешь свой собственный велосипед - как делать, что делать. Смысл обучения в том, чтобы исчерпать лимит возможных ошибок и создать свою систему работы, которая может потом развиваться. В театре невозможно раз и навсегда что-то объяснить, все постигается только на практике.

- В минувшем сезоне вы показали три премьеры, сейчас репетируете спектакль в "Табакерке". При таком насыщенном рабочем графике остается время на что-то помимо театра?

- К сожалению, нет. Это тем более грустно, что я никак не принадлежу к театральным фанатикам, для которых театр - единственный смысл жизни, и другого в ней ничего нет.

- Но есть же перерывы между постановками...

- Они так быстро пролетают...

- Ну хотя бы за культурным процессом следите? В кино, например, ходите?

- Я, к сожалению, попала в общую струю и совершенно отвыкла от большого экрана. Муж предлагал, уже сто пятьдесят раз - пойдем сходим в кино. А мне гораздо удобнее дома вставить кассету в магнитофон и посмотреть.

- А муж, он кто?

- Кинорежиссер. Но сейчас в кино такая ситуация, очень сложно сделать первые большие шаги. Кое-что он делает на телевидении, пишет сценарии. Мы уже настолько отчаялись, что решили организовать сбор денег на кино друзей. Кто сколько может. Объявили акцию "друзья фильма Валентина Донского", все пожертвователи будут указаны в титрах.

- Вернемся все же к театру. Как вы попали в "Сатирикон"?

- Райкин приходил смотреть наш дипломный спектакль, который я делала на курсе. Он посмотрел, ему понравилось, и он меня позвал.

- Позвал сразу на пьесу Милана Кундеры "Жак и его господин"?

- Да, пьеса уже была в его планах. Вначале он предлагал ее Петру Наумовичу Фоменко, Петр Наумович отказался, и тогда возникла идея предложить ее мне.

- Работать было сложно?

- Конечно. Это ведь был мой первый большой спектакль. Страшно было. Не без этого.

- Кроме самого Райкина, вы успели поработать и с Игорем Костолевским, и с Владимиром Стендовым, и с Михаилом Филипповым. Со звездами тяжело работать? Вот так, сразу после пятого курса?

- Да нет, совсем не тяжело. Чем больше артист, тем с ним интереснее и легче работать, потому что он многое может. Сложности, если они и есть, скорее связаны с чертами ха рактера, а не с принадлежностью к звездному клану.

- Вас относят к тем немногим режиссерам, которым удается сочетать художественные достоинства спектакля с его доступностью и коммерческим успехом. Это целенаправленная стратегия?

- Абсолютно нет. Наверное, причины во мне самой. Я вполне люблю театр ради театра, но у меня мозги устроены по-другому, я так не умею. Даже если захочу, не сумею. А чисто коммерческий театр очень уж непритязателен - это тоже не для меня. Я люблю то, что посередине. Если постоянно все упрощать, то и зрителя такого получишь, он привыкнет к халтуре. А если его терпеливо приучать к чему-то другому, тебе лично интересному, то постепенно начнут ходить именно те люди, которых ты ждешь.

- То есть зрителя все-таки можно воспитать?

- Конечно, можно. Все реально, только надо потерпеть, переждать какое-то время, завоевать позиции, и все случится.

Исходный текст: "Алфавит" No.45, 2000.