Григорий Фрид

22 сентября юбилей отмечает Григорий Фрид. Автор известных - увы, больше на Западе, чем в России, - моноопер "Дневник Анны Франк" и "Письма Ван Гога" и ведущий, с 45-летним стажем, знаменитых "фридовских четвергов" в Доме композиторов - вечеров Московского молодежного музыкального клуба, который продолжает свою работу. В том, что в октябре откроется 46-й сезон, именинник уверил обозревателя "Известий".

известия: Полгода назад я увидела сообщение о премьере "Дневника Анны Франк..." в Брно, и только что состоялась премьера в Дублине. Опера идет по всему миру, но только не в России. Вам не обидно?

-Григорий Фрид: Сейчас - нет. Я не обижен отсутствием внимания к своей музыке. Опера постоянно где-то идет - в Германии, Австрии, Чехии, в Америке, где в 1978 году она была исполнена впервые и Анну тогда пела потрясающая певица Маргарет Чокер. Когда я в 1969 году писал "Дневник...", у меня и мысли не было, что это поставят в СССР. У нас и сам "Дневник Анны Франк" был издан на 13 лет позже, чем в Европе.

и: Где исполнение "Дневника..." было самым ярким?

-Фрид: В Вене, в 1998 году. Премьера состоялась 5 мая, в годовщину освобождения концлагеря Маутхаузен. На премьере были уцелевшие узники Маутхаузена во главе с Симоном Визенталем. Зачитывая мою биографию, они упомянули, что мой отец сидел на Соловках, а потом был в ссылке в Сибири, и я жил там с ним. Его действительно посадили в 1927 году, но три года Соловков и три года Сибири по сравнению с тем, что началось через десять лет, - небо и земля.

и: Ваш отец ведь не был профессиональным музыкантом?

-Фрид: Отец окончил Киевское музыкальное училище, но стал журналистом. В 1922 году папа основал журнал "Театр и музыка", и редакция находилась в нашей коммуналке. В 1923 году, перед отъездом в Америку, у нас дома играли молодые Натан Мильштейн и Владимир Горовиц. Папу арестовали за то, что под Новый год он вроде бы произнес в Камерном театре - а папа был близко знаком с Таировым - антисоветский тост. Вообще, арестовывали отца регулярно, в первый раз - в 1905-м, за участие в студенческой демонстрации. А в 1927-м в Польше убили посла Воровского и начались первые репрессии - пробы пера. Папа сидел вместе с Дмитрием Сергеевичем Лихачевым, который попал на Соловки на год позже.

и: Как вы относились к Сталину? В тридцатые годы, будучи уже студентом?

-Фрид: Никогда я не относился к Сталину с пиететом. Я не знал тогда об арестах и расстрелах, но не мог себе многих вещей объяснить. Например, того, что люди давали на процессах признательные показания. О пытках мысли не было, но было ясно, что фальшивка. Поэтому для меня удивительно, когда Чуковский и Пастернак писали восторженно о выступлении Сталина на съезде писателей. Я не плакал, когда он умер. Но и не радовался - боялся, что будет хуже. Кроме того, в один день со Сталиным умер Прокофьев, и это занимало меня больше. Тело Прокофьева с трудом удалось вывезти из его квартиры в Камергерском - центр был оцеплен. И ночь с пятого на шестое марта 1953 года я провел около его гроба.

и: В одной из книг вы пишете, что 1930-е были лучшими годами Московской консерватории.

-Фрид: Так и есть. Представьте себе, я застал Ипполитова-Иванова, а он умер в 1935-м, значит, когда я его встретил, мне было лет 17. При мне в консерватории класс фортепиано вели Игумнов, Нейгауз, Гольденвейзер, Мария Юдина, композицию - Мясковский, Шебалин, Прокофьев, Глиэр, скрипку - Ямпольский... За границу никого не пускали, и все силы они отдавали ученикам. И так как было время голодное и над всеми был колпак, то все мы постоянно находились в консерватории. На майские и ноябрьские праздники ходили на демонстрации и в голову не приходило не пойти - это могло трактоваться как акт контрреволюции. А там мы видели всех - друг друга, профессуру. Могли подойти к Нейгаузу, поговорить с тем, другим... И это была сплошная музыкальная тусовка, выражаясь современным языком.

и: Вы пишете, что, еще учась в консерватории, создали кружок, который в итоге стал прообразом вашего клуба в Доме композиторов.

-Фрид: Это было в 1938-м: мы с моим однокурсником и близким другом Вадимом Гусаковым создали творческий кружок, с тем чтобы исполнять на нем новую и редко звучащую музыку. К нам присоединились Толя Ведерников и Слава Рихтер, пианисты, с которыми я был очень дружен. Иногда к нам заходили педагоги, чаще других - Генрих Густавович Нейгауз. Однажды у нас выступал Иван Иванович Соллертинский. После того как в 1939-м я ушел в армию, кружок просуществовал еще год.

и: А правда, что в Большом зале консерватории в конце войны из 14 портретов композиторов поменяли четыре?

-Фрид: Да. Когда я вернулся с фронта, - а я провел на фронте все четыре года плюс еще два - до войны, меня призвали с первого курса аспирантуры, - мы пришли послушать Пятую симфонию Шостаковича. И обнаружили, что четыре портрета поменяли. Убрали Мендельсона, потому что еврей. После 1945 года, когда Сталин произнес тост "За великий русский народ!", в стране началась волна антисемитизма. Вместе с Мендельсоном сняли немцев - Генделя, Глюка и Гайдна, а вместо них повесили Шопена, Римского-Корсакова, Мусоргского и Даргомыжского, оставив при этом Вагнера.

и: Возвращаясь к моему предыдущему вопросу, по поводу клуба в Доме композиторов. Он был создан...

-Фрид: В 1965 году. Его теперь называют "Клуб Фрида" и понятно почему: уже 20 лет я веду его заседания один. Но я не один его создал. Вместе с моим покойным другом Григорием Головинским мы когда-то вели Университет культуры в Доме актера. И на наших лекциях сидели старушки. Этот ликбез музыкальный был нам совершенно неинтересен, мы думали, что все надо устроить по-другому, чтобы была молодежь... И вот в 1965 году мы собрались у директора Дома композиторов Андрея Луковникова. С нами были еще музыковед Владимир Зак и инженер Володя Кабаков, который сразу привел в клуб своих друзей. И с самого начала было решено, что вечера надо проводить не в форме концерта, а в форме дискуссий.

и: Когда я оказалась в клубе, - мне было лет 15, в зале было не протолкнуться. Я помню первый авторский вечер Шнитке - на входе толпа чуть не вынесла дверь.

-Фрид: Это были золотые годы клуба. Действительно, у нас проходили авторские вечера и Шнитке, и Софьи Губайдуллиной, и Эдисона Денисова, и Гии Канчели.

и: Недавно исполнилось 20 лет со дня гибели Александра Меня - впервые я увидела его в клубе. Даже не помню, о чем он говорил. Помню, что все в зале были - его.

-Фрид: Вечер назывался "Феномен человека". У нас действительно выступали не только музыканты. Нам хотелось говорить о науке, о том, что нас волновало, и мы приглашали физиков, математиков, психологов... У нас выступали Натан Эйдельман, Белла Ахмадулина, Мария Кнебель, Вильгельм Левик, мой близкий друг, замечательный поэт-переводчик, а в жизни - профессиональный художник, приобщивший к живописи и меня, и теперь это стало едва ли не основным моим занятием. Но нас в том, старом понимании давно нет. Ушли из жизни люди, с которыми я создавал клуб. Очень больна Нона Григорьевна Шахназарова, которая много лет вела его со мной. Публика немолода, но я понимаю, что клуб для этих людей - отдушина в их очень нелегкой жизни.

и: Это всегда б ыла отдушина, в советские годы клуб был настоящим рассадником вольнодумства и инакомыслия. То, что произносилось со сцены, по общему представлению, вообще не могло говориться в то время вслух.

-Фрид: Безусловно, мы задумывали этот клуб как сообщество инакомыслящих, хотя сами боялись этого. И поэтому мы много чего себе позволяли... Меня до сих пор спрашивают, почему в свое время клуб не закрыли. Меня таскали в горком партии, но в конечном итоге ничего не запрещали. Я уверен, что это было единственное публичное место в СССР, где можно было свободно, без предварительного согласования выйти к микрофону и сказать в зал все что думаешь.

и: Сегодня этим трудно удивить.

-Фрид: И клуб изменился. Уже нет дискуссий, вечера стали больше похожи на концерты. Но они также проходят по четвергам, с октября по апрель. Ближайшее заседание - седьмого октября. Будет играть виолончелист Михаил Уткин. Приходите.