Маргарита Эскина

И вопреки всему.

– С чего все началось, когда вообще начали Новый год отмечать в Доме актера?

– Новый год отмечали столько, сколько я себя помню. Я почти никогда не бывала там, на Тверской, но каждый год папа готовился к Новому году. Самое трудное было принять все заявки и рассадить людей. Папа, в отличие от меня, этим занимался очень серьезно. Уже месяца за два до Нового года вся семья была подвержена этим страшным перипетиям – он раскладывал все фамилии у себя на столе и распределял их по столам. Как не обидеть того, другого, третьего… Дальше начинали думать о подарках. Это было всегда смешно. Кому-то живой поросенок, кому-то курица.

– А куда же поросенка девали?

– Ой, я не помню, то ли Яншин, то ли кто-то еще ругался страшно! Потому что деть его было некуда, так же как и курицу. Но это уже меньше волновало папу. Ему главное было, чтобы подарок был с чем-то связан. Один Новый год я запомнила просто на всю жизнь, потому что, очевидно, это было в тот год, когда вышла с Гурченко первая картина – «Карнавальная ночь». Я не помню никого, кто там был, а там было много великих людей, но я помню Гурченко во время танца. Ее тоненькую, худенькую спинку. Открытую. Вот это я запомнила на всю жизнь, очевидно потому, что тогда она была суперпопулярна.

Новый год встречали по-разному. В старом доме на Тверской – снимали стулья в большом зале и ставили столы.

В зале шло какое-то представление. Как правило, это был либо «капустник», специально подготовленный, например, Шурой Ширвиндтом или привезенная программа. Где-то минут 40–час шла такая программа, потом все возвращались, уже столы были прибраны, подавали горячее и в 4–4.30 утра в большом зале показывался фильм. Тогда же фильмов иностранных не видели… Каждый год, утром, начинался показ такого фильма, «Королева Шантеклера» например, или что-то еще. После этого, когда люди возвращались к столам, подавался чай. И уже в 6–7 люди могли расходиться.

– Хулиганили?

– Что только не творили. Тогда народ был такой наивный. Ну, хулиганили… И Яншин, и Бирман, Канделаки, Утесов. Творили все, что хотели.

Ну, вот, например, когда появилась туалетная бумага, а появилась она не так давно, надо было скорее обернуть в нее каких-нибудь трех великих актеров. Или кто быстрее съест кашу – Шмыга, Бирман и Сухаревская… Обмазывались все… Почему-то козу живую привезли, и она ходила по Дому актера. Бирман ее таскала, то ли за хвост, то ли что-то еще. И еще все танцевали. Сейчас этого почти не бывает… А тогда были нормальные, так называемые бальные танцы – танго, фокстрот, вальс. И, конечно, «капустная» традиция, которая длилась ведь очень долго. Потому что, когда я пришла в Дом актера, то Гурвич с Люсей Черновской уже делали встречи Старого нового года. Для молодежи.

– Это та самая легендарная «молодежная» секция?

– Да. Это началось, за три года приблизительно, до меня. Гриша Гурвич писал, как правило, каждый год, первую начальную песню. Песня эта была вроде бы «капустной», но она была достаточно серьезной. Она была и сентиментальной, и сатирической, все было в ней. А потом Гриша вел часа на два, не меньше, какую-то «капустную» программу, которую готовили ребята. Как правило, готовил будущий театр «Квартет И», потом обычно выступал «Несчастный случай» Леши Кортнева, еще никто их особенно не знал. А они начинали выступать на Старый новый год и потрясали нас своим талантом.

В этом, новом Доме мы два раза встречали Новый год. Я помню, как Юлия Константиновна Борисова сказала: «Нет, нет, нет, нет!» – она в Новый год никогда не выходит, нет, нет, нет. И вдруг уже 31-го числа звонит Юлия Константиновна и говорит: «Ой, а я очень хочу прийти». И она пришла. У нас в огромном мешке были подарки. Ну, они были такие смешные, но недорогие. Каждый запускал руку и вытаскивал наугад. И вот когда подарок вытащила Юлия Константиновна, она потом раз пять приходила менять. Она совершенно как ребенок... Я вспоминаю последний Новый год в этом Доме, когда последний раз был Гриша Гурвич. И я только потому его затеяла, что позвонил Жванецкий, перед которым я просто преклоняюсь совершенно, считаю его гением. Он сказал: «Ну что, встречаем Новый год?» И я не смогла сказать, что нет. Это был последний Новый год Гриши Гурвича… И было очень весело, по-домашнему. И, надо вам сказать, приходили люди с удовольствием. Конечно, это было более пышно с точки зрения еды… У нас самое вкусное блюдо, как я считаю, это паровая семга под соусом из черной икры, на такой подушке из мелкой картошечки, пожаренной. Это действительно безумно вкусно, но это самое дорогое блюдо. Оно большое, и съесть его я, например, никогда не могу, если бы я даже захотела. И мы сделали не целый кусок, а по половине, то есть по полпорции. И что вы думаете? Никто ничего не заметил. Один Миша Жванецкий мне сказал, между делом, уже потом: «Нет, все было хорошо. И вкусно. Но… рыбы было мало». Вот ведь, никто не заметил!

Еще у нас был один Новый год. Мы сняли пансионат на Лосином острове. Он довольно запущенный, но уж больно удобно. В роскошном месте, никуда особенно ехать не надо. Единственное, что мне там не нравилось, там больше 120 человек не могло войти, а готовиться надо как следует, лучше уж сразу для 300. Для подарков мы купили на рынке в «Измайлово» из белого дерева чашечки, тарелочки, все, все, все. И решили, что каждый на улице, еще до входа в ресторан, выпьет водку из этих чашечек, и чашечка останется на память. И вот вся эта большая группа стоит, каждый наливает водочку… И у кого-то лопнула чашка. И актеры – они же как дети – ой, у меня чашечка лопнула, что же мне теперь делать… А я в ответ – ничего! Сейчас мы вам заменим чашечку, у нас есть запасные… И лопаются все чашечки. Одна за другой. В общем, на морозе все чашки полопались. Обидно было безумно. Потом все пришли в ресторан. И тогда я поняла, что даже не надо ничего организовывать. Мы не договаривались специально ни о концерте, ни о чем. Я предлагала – вот ваш тост, и вы делайте, что хотите. Это был такой концерт, что его просто нельзя забыть! Все выступали. А потом все вышли на улицу, и директор Театра Армии, генерал, привез роскошные фейерверки. Красота была несусветная!..

Раньше была замечательная традиция встречать Новый год в Рузе. Те, кто не оставался в Москве, тот был в Рузе. Причем никто там ничего не готовил, была полная импровизация. И это было не очень дорого. Там стояла закуска, такая, очень скромная, но в центре стояла, на блюдечке, красная икра. Ее было совсем мало. И рядом с нашим столиком был столик Веры Петровны Марецкой, а Боря Поюровский (он иногда совершает детско-дурацкие поступки) ходил по столам и бросал конфетти. И вот когда эти конфетти попали на красную икру… Марецкая таким матом ругалась за эту красную икру! Это я просто забыть не могу.