Михаил Бабаханов

Содержание

1. – По общему мнению, вы сняли отличное кино.
2. – А чем вам так нравится картина?
3. – В вашей фильмографии с полдюжины «взрослых» фильмов…
4. – То есть это была временная мера?
5. – А у вас не было проблем с законом? У нас ведь так никогда и не было внятного закона о порнографии.
6. – А в то время вы не делали мейнстримового кино?
7. – Ну как «Попса»…
8. – Неудобно, право, об этом говорить, получается как в фильме «Попса», когда героиня спрашивает поэта-песенника: «А вы стихи-то пишете?» Когда вы начали кино снимать?
9. – «Кожа саламандры» в кино не шла, вышла Direct to Video, один раз ее показали по Первому каналу…
10. – Но они же купили фильм…
11. – «Попса» стоила миллион долларов. Это же очень маленькая сумма. «Бумер» сняли за столько денег, и очень хвастались, что дешево отделались, а это было несколько лет назад. В Москве ведь очень дорого снимать.
12. –То есть это опыт девяностых годов и «взрослых» фильмов…
13. – Давайте поговорим про продюсерское кино. Я вот знаю только одного продюсера со своим кинематографом – это Сельянов.
14. – Но ведь кино отобьется.
15. – «Попса» отобьется?
16. – А будет вообще бабахановсий кинематограф?

– По общему мнению, вы сняли отличное кино.

– Я вообще считаю, что в этом году «Попса» – лучшее кино, ну, может быть, еще «Ночной дозор», а все остальное хуже и даже близко рядом нет. Уж не говоря про всякие «Cтатские советники», даже «Турецкий гамбит»… Лучше может быть только «Девятая рота», зная Юру Короткова, оператора…

– А чем вам так нравится картина?

– Главное – это эмоции. Самое ужасное – когда человеку по фигу, когда человек начинает думать: a что имелось в виду? А здесь такой сценарий, благодарный для эмоций. Эмоциональное кино не бывает плохим. Самое эмоциональное наше кино мне вспоминается – «Вор». Я не беру последние десять минут, связанные с Чечней, но ты смотришь на этого мальчика, сопереживаешь ему… ты неравнодушен…

– В вашей фильмографии с полдюжины «взрослых» фильмов…

– Я не скрываю, что снимал все эти фильмы. Кстати, жаль, что это нельзя доказать документально, но «Особенности русской бани» – я не знаю других проектов, где на вложенный рубль продюсер получил четыре. Ни «Бумер», ни фильмы Первого канала никогда не получали четыре к одному. Это был чисто коммерческий проект.

До этого я тоже снимал такие фильмы, но можно посмотреть на годы, в которые это делалось, эта была самая фигня, ничего же не было.

– То есть это была временная мера?

– Конечно. Кто-то спасался сериалами, а я спасался вот этим. С точки зрения производства это самый дешевый жанр, который всегда пользуется спросом. Я старался зарабатывать. Но предложи мне сейчас это сделать – я откажусь. Хорошо яичко к Христову дню.

– А у вас не было проблем с законом? У нас ведь так никогда и не было внятного закона о порнографии.

– Мы просто взяли и написали для себя этот закон: не показывать эрегированный член и крупный план внизу у женщины. Все остальное мы себе разрешили. Потом мы еще как думали: если это идет на центральных каналах, то и нам можно. И ни разу на нас никто не наехал. На все эти фильмы есть государственное разрешительное удостоверение. Все они продавались совершенно легально, некоторые показывались по телевидению.

Единственная проблема, которую я сейчас уже никак не могу решить, – тогда в этих лентах снимались люди, на тот момент совершенно неизвестные. Сейчас они имеют определенный статус, а запретить фильмы уже не в моей власти. В одном фильме снималась ведущая канала «Культура», в другом – Люба Тихомирова, она теперь одна из ведущих актрис в «Сатириконе», много снимается…

– А в то время вы не делали мейнстримового кино?

– А что ты понимаешь под этим словом?

– Ну как «Попса»…

– Да ты что! Откуда? Тогда же ни денег не было, ничего… Это было как спасение, хоть какие-то деньги найти, не так дорого производство… У меня есть ноу-хау такое: кино за банку кофе.

Вот тебе, допустим, надо в Шереметьево к пяти утра. Ты можешь позвонить другу и попросить его отвезти тебя? И он отвезет, потому что и ты когда-нибудь ему сделаешь добро. Но второй, третий раз, если ты каждую неделю будешь летать в пять утра, тебя уже никто не повезет. Но один раз у тебя есть такое право.

Я этим правом воспользовался. Я обзвонил всех своих друзей:

«Ты можешь снять бесплатно? Ты же завтра дома будешь сидеть? Поехали лучше снимем», «У тебя есть камера? Ну что она будет стоять, поехали, а?»

И так в то время, когда был полный кобздец, мы сделали первый шаг, первый фильм, а потом уже у нас появились первые деньги, мы стали за все это платить. Сейчас это бы все не получилось. У каждого профессионала все расписано, все могут сделать все только за деньги. Да и морального права у меня нет, а тогда у меня было такое моральное право. К тому же все стояли тогда и все равно ничего не делали – то ты дома лежишь, куришь и думаешь, бросать тебе профессию или нет, а так ты хоть как-то работаешь…

– Неудобно, право, об этом говорить, получается как в фильме «Попса», когда героиня спрашивает поэта-песенника: «А вы стихи-то пишете?» Когда вы начали кино снимать?

– Все совершенно правильно говоришь. Кино я начал снимать, когда государство стало опять давать на него деньги. В 2003 году мы взяли сценарий, автор его такой покойный Будимир Метальников, доделывал его знаменитый писатель Андрей Дмитриев, член «Букера», и вот мы Лешей Рудаковым сняли очень хорошую картину «Кожа cаламандры», в главной роли там гениальный актер Збруев. К сожалению, она плохо прошла только потому, что я, дурак, продал ее Первому каналу. А им плевать, у них такие обороты…

После этого я получил какие-то деньги и стал заниматься «Попсой». С этого момента я стал заниматься, как ты говоришь, стихами… Ты совершенно прав, и я не обижаюсь.

– «Кожа саламандры» в кино не шла, вышла Direct to Video, один раз ее показали по Первому каналу…

– Это, понимаешь, проблема продюсера. Вот я снял кино. Вот мне посоветовали хорошего прокатчика – идешь к ним. Да, да, все им нравится. А потом мне говорят, как в том анекдоте: ну не смогли.

Вот купил фильм Первый канал. Один раз показали, потом я еле уговорил их выпустить видео. Я думаю, съемочная группа купила больше фильмов, чем вся страна. Покупал только я. В магазинах нету. Звоню на Первый канал – они мне что-то невнятное. Это проблема чужих денег, им же по фигу, продается что-то или нет.

– Но они же купили фильм…

– Купило ОРТ. А дальше – менеджеры с зарплатой. И фильм канул в никуда, в неизвестность. Мне ужасно неудобно перед Збруевым, он очень много в него вложил.

Теперь, уже наученный горьким опытом, с «Попсой» я поступил совсем по-другому. Все получилось очень просто. Я отдал его на РТР, в отличие от Первого канала, там уже через два дня у меня уже был контракт, встречи на высочайшем уровне, договорились, пожали руки, разбежались. На Первом этого нет – ходишь по клеркам, они обращаются «наверх», неделями ждешь ответа, и переговоры длятся годами.

После этого была проблема с киноправами. Я уже знал, к кому не ходить. Я пошел к самым крупным – «Каро премьер», кажется. Мне говорят: «Очень хорошее кино, мы готовы, но ты должен вложиться во все. Мы готовы брать 10% всего, а тебе 90%, но ты должен вбухать деньги в копии, рекламы…» примерно триста-четыреста тысяч. Но единовременно найти такие деньги у меня не было возможности. Поэтому ко мне обратилась фирма «Гельварс», я сказал: «Хорошо, но я не плачу ни за что». И они взяли на себя эти расходы – конечно, не триста, не четыреста тысяч, но оплатили. По крайней мере, теперь я знаю: они будут что-то делать, им надо возвращать эти деньги.

– «Попса» стоила миллион долларов. Это же очень маленькая сумма. «Бумер» сняли за столько денег, и очень хвастались, что дешево отделались, а это было несколько лет назад. В Москве ведь очень дорого снимать.

– Это все очень индивидуально. По-разному можно договориться с актерами, с аппаратурой, со светом, аппаратура лежит – одних денег стоит, аппаратура разбита – приходится переплачивать, дожидаться… Много есть разных заморочек.

–То есть это опыт девяностых годов и «взрослых» фильмов…

– У меня тот принцип перешел в подкорку, в рефлекс. Даже если у меня много денег, я буду экономить, подсознательно я буду знать, что у меня их мало, я буду бояться, что деньги кончатся. Сколько ты мне ни дай – нет, мало. У меня рефлекс к экономии, к оптимизации процесса.

Самое страшное – остановиться. Останавливать съемочный процесс очень страшно.

Продюсер в съемочном процессе совсем беззащитен, его может обидеть любой.

Вот представь себе – пять дней до окончания съемки – тьфу-тьфу-тьфу – ведущий актер заболел. Сломалась – я не знаю – камера. Хоть что-то тебя выбивает из ритма – и все, конец. Продюсер идет по минному полю. На «Коже саламандры» я в один день нанял все самое дорогое оборудование – краны, камеры… и в тот день, единственный день лета, случился в Москве ураган, все декорации обрушились.

– Давайте поговорим про продюсерское кино. Я вот знаю только одного продюсера со своим кинематографом – это Сельянов.

– Да, конечно, Сельянов. Человек сам себя сделал, честь ему и хвала, создал свое кино… Но сейчас продюсером может быть любой. Нужно сделать только одно – найти хороший сценарий. Потом тупо идешь к государству. Если хороший сценарий, я тебя уверяю, это все вранье, что там нужно давать деньги. Объективно хороший сценарий пройдет. Дальше нужно нанять себе людей, которые в этом понимают, и даже если ты сам в этом ничего не понимаешь – все получится. Умений, навыков – ничего этого не надо. Раньше ходили по банкам, по газпромам… Сейчас есть три источника: это государство, телеканалы и еще, даже не источник, а так, ручеек – московское правительство. Вот можно прийти в банк, сказать: «Дайте мне полмиллиона на кино». А банкир спросит: «А может быть, мне лучше дать денег на бездомных детей? На раковый корпус?»

– Но ведь кино отобьется.

– Да ты что?! Какое там отобьется? Если отобьется – возьми кредит, раз ты такой умный, заложи квартиру… Никто ж не берет кредит. Отобьется – очень опасная вещь. Наверное отбиваются фильмы Первого канала, и то не сразу. В этом году я не знаю, что еще отобьется.

– «Попса» отобьется?

– Я не знаю. Я буду рад, если выйду в ноль. Сейчас все зависит от кинопрокатчика. Либо можно, конечно, снять кино за сто тысяч… но кино за сто тысяч сто пятьдесят не соберет, это надо что-то такое сделать, совсем в точку попасть.

Я помню, в те далекие времена мы по накатанному приходили в кабинет председателя правления банка, и я говорил: «Николай Николаич, а какой у вас размер?» – «А что? При чем здесь размер?» – «Надо ж заказать смокинг, мы ж для Канн кино делаем, а там в смокинге надо обязательно» – «А у меня есть… и че, в Канны поедем?» – «Ну а что, а зачем мы к вам пришли?» – и уже совсем другой разговор, и вот так мы ходили в те времена, ведь Николай Николаич недавно стал председателем правления банка.

А к другому однажды приходим, он открывает сейф у себя в кабинете и говорит: «Сколько? Я хочу Белое солнце пустыни-2». Я говорю: «Вы понимаете, это же Мосфильм, это должны звезды сойтись, чтобы получился такой фильм, это же целое дело, сценарий…» «Я в этом не понимаю ничего, я хочу Белое солнце пустыни, чтобы была всенародная любовь, Абдула, Марья Матвеевна, Сухов, чтоб стреляли». Я говорю: «Нууу… нет». И все, сейф закрывается. Вот такой был уровень.

– А будет вообще бабахановсий кинематограф?

– Я хочу поставить знак равенства между бабахановским и эмоциональным кинематографом. Я хочу, чтобы ты смеялся и плакал. Я не могу делать развлекательное кино, у меня нет таких денег, для развлекательного кинематографа нужно что-то уровня Джеймса Бонда. А если ты меня не можешь развлечь, ты меня зарази эмоциональностью, чтобы я смеялся или плакал. Раз нет денег на развлечения, нужно стараться взять эмоциональностью, а это очень легко сделать – нужен актер. Потому что я со всей ответственностью заявляю: у нас самые плохие каскадеры и пиротехники, сколько мы ни работали. А хороших актеров у нас хватает.