Михаил Кольцов

Однако доверчивый подписчик советской прессы вряд ли подозревал, что биография его кумира – не сплошь прозрачная и лучезарно-советская. В февральские дни 1917 года петроградский студент Фридлянд (будущий Кольцов) просто обожал Временное правительство и даже лично А.Ф. Керенского, о чем свидетельствует опрометчиво изданная брошюрка "Как Россия освободилась". От последующих советских неприятностей автора уберег забытый потом псевдоним – Мих. Ефимович.

С конца 1917 года Кольцов занимает экзотическую должность инструктора-организатора съемок кинохроники одной благотворительной фирмы, а с весны 1918-го возглавляет отдел кинохроники государственного Московского кинокомитета. Тут с бывшим студентом начинают твориться странные вещи. Он сперва тихо вступает в большевистскую партию, а потом громко из нее выходит – открытым письмом в "Киногазете" объясняет, что ему не по пути с советской властью и ее комиссарами. На отступничество Кольцова резко откликается в "Известиях" писатель-коммунист А.С. Серафимович. Тем не менее уже через несколько недель Кольцов (опять большевик?) оказывается в оккупированном немцами Киеве – и не как-нибудь, а в составе советской дипломатической миссии.

Видимо, его не лады с большевистской властью были фиктивными, а его услуги чекистам и разведчикам – реальными.

Сразу после Гражданской войны Кольцов опубликовал сильный, темпераментный очерк о Льве Троцком – тоже очевидный повод для последующих страхов, особенно в тридцатые годы.

Сталин Кольцова не любил: слишком прыток, слишком много знает и понимает. Талантлив. Не вписывается в новую, окаменевающую политическую систему. Особенно ясно это стало вождю после гражданской войны в Испании, где Кольцов исполнял далеко не только журналистские обязанности. В романе Э. Хемингуэя "По ком звонит колокол" Кольцов выведен под именем Каркова, и намеки на причастность героя к усилиям спецслужб вполне внятны.

В дополнительном томе второго издания Большой советской энциклопедии обозначен год смерти Кольцова – 1942-й. На самом деле его расстреляли в Лефортовской тюрьме 2 февраля 1940 года. На слушание "дела" понадобились стандартные 20 минут.