Николай Тимченко

Содержание

1. Русский снег
2. Русский Константинополь
3. Гостиница «Россия»

Русский снег

— Я РОДИЛСЯ в Харькове. Отец, Георгий Дмитриевич, владел имением в Харьковской губернии. Мы там проводили лето, а зимой перебирались в Петербург. Родители умерли рано: мне было только десять лет, и моим попечителем стал дальний родственник по материнской линии Николай Иванович Разумов — директор Горного департамента Министерства торговли и промышленности. Жили мы на Бассейновой. Моим крестным был сам отец Иоанн Кронштадтский. Когда мне было шесть лет, он пришел к нам домой и подарил фотографию, на которой написал: «Моему крестнику». А пришел он для того, чтобы освятить икону Серафима Саровского. С этой иконой связана интересная история. Сносили наше старое, обветшавшее имение и нашли там портрет Серафима Саровского с собственноручной его надписью — благословением роду Тимченко. Серафим Саровский тогда еще не был канонизирован, но мама поставила портрет среди образов. И вот как-то она сидела в комнате и вдруг услышала голос: «Зажги лампадку Серафиму». А на следующий день стало известно, что Серафим Саровский объявлен святым. Это произошло в 1903 году. Где сейчас эта икона, я, увы, не знаю.

В 17 лет закончил реальное училище, неплохо владел французским, латинским, немецким. Затем поступил в Императорское училище правоведения. Там были прекрасные преподаватели — например, учителем танцев у нас работал балетмейстер Мариинского театра господин Кшесинский. Кстати, форма у нас была сине-серая, похожая на оперение чижа, поэтому студентов-правоведов называли чижиками-пыжиками. Так что знаменитая песенка «Чижик-пыжик, где ты был? На Фонтанке водку пил!» — про нас, правоведов.

Завершить образование не удалось: началась Первая мировая война, и в 1916 году весь наш класс добровольно отправился на военную службу. Я служил корнетом 12-го Ахтырского гусарского полка — это старинный, очень известный полк. У нас даже своя песня была:

Мы гусары не из фольги,

Всяк из нас стальной булат.

Берегите имя Ольги

И российский наш штандарт.

Ольга — сестра государя. Она патронировала наш полк.

Воевал на Австрийском фронте, в Карпатах. Был ранен в ногу, к тому же от взрыва лопнула барабанная перепонка — с тех пор перестал слышать на одно ухо. Потом сложными путями попал в Ялту к маминому брату, Александру Павловичу Кустерскому. У него жили две девочки-сироты. Одна из них, Ольга, стала моей женой — в 1918 году мы с ней обвенчались в Харькове. Когда к Харькову подходили большевики, я бежал. Но в какой-то деревне меня поймали, проверили паспорт, а там написано: «Потомственный дворянин». Этого было достаточно, чтобы приговорить к расстрелу.

Вечером привели на опушку леса. Сказали: «Повернись и иди медленно». Быстро идти все равно было бы трудно: снег был очень глубоким… Я сделал несколько шагов. Было очень тихо, только снег скрипел. Потом резко взвели ружья. Я перекрестился, посмотрел на небо, но выстрела почему-то не последовало. Я продолжал шагать по снежным сугробам — так и ушел. Они не выстрелили. До сих пор точно не знаю почему. Может, потому, что совсем рядом были белогвардейцы, и красные боялись стрельбой обнаружить свое местонахождение. А может, потому, что многих тогда насильно брали в Красную армию, некоторые солдаты были против большевиков… Затем я попал в Добровольческую армию. Дрался в армии Врангеля. В 1920 году мы отступили в Феодосию, где нас посадили на грузовой пароход, и мы покинули Россию. Жена с ребенком осталась в Ялте — к тому времени у нас уже родилась дочь Татьяна. Мне даже не удалось им позвонить…

Русский Константинополь

В ТРЮМЕ нас набилось человек триста — тесно, душно. Плыли без еды и практически без питья — воду давали по капельке. Но страшнее всего была неизвестность: совершенно не знали, что ждет впереди… Оказались в Константинополе. Тогда это был небольшой город — примерно 400 тысяч человек. Русские беженцы селились в основном в европейской части, на западном берегу Босфора. Размещались как придется, невзирая на чины и звания. Условия были очень тяжелыми. Жили в гостиницах, на подворьях, в госпиталях, на фабриках… Русские беженцы продавали цветы, чистили обувь, княгини служили прислугами и поварихами. Лишь немногие, имевшие средства знаменитости — как, например, Александр Вертинский — могли снять номер в роскошном отеле «Пера-Палас». И все равно эти бездомные русские умудрялись открывать рестораны (наиболее известные — «Киевский уголок», кабаре-ресторан «Эрмитаж», где поваром был бывший губернатор, «Черная роза» Вертинского, где барменом служил бывший сенатор), кабаре, кондитерские («Москва», «Петроград»), аптеки, книжные магазины, дома мод, ставили спектакли, впервые показали туркам классический балет, первыми устроили пляжи на Мраморном море и на Босфоре. Появились практикующие русские доктора, адвокаты, ремесленники, а офицер русской армии Петр Бородаевский проводил знаменитые тараканьи бега.

Но я был далек от богемной жизни русских беженцев: для того чтобы обосноваться, как-то удержаться в чужой стране, приходилось много работать. Мы с приятелем жили на Троицком подворье, у нас была одна узкая кровать на двоих, спали по очереди: он работал днем официантом, а я ночью — шофером. Позже благодаря тому, что знал языки, удалось найти работу в электрическом обществе. Одновременно учился, получил диплом инженера-электрика.

Гостиница «Россия»

ВТОРОЙ раз я женился только в 82 года. Моя вторая жена Лейла родом из Ялты. Мать у нее украинка, отец — турецкого происхождения. Очень милая, приветливая и заботливая. Она помогала разыскивать мою дочь Татьяну — я нашел ее в 1973 году в Уфе. Мы встретились в первый и в последний раз в 1974 году в Москве. Когда летел из Турции в СССР, очень волновался. Мы с Лейлой остановились в гостинице «Россия». У меня был записан московский телефон — договорились с Таней, что я позвоню по этому номеру, когда приеду. Взял трубку ее муж и сразу спросил: «Батько, это ты?!» Кажется, я заплакал… Потом услышал голос дочери. Мы стали договариваться о встрече, и я сказал, что живу в гостинице «Россия». А она отвечает: «Я тоже сейчас в «России», только в другом корпусе». Оказывается, мы оба разговаривали из одной гостиницы, но находились в разных ее концах: я на севере, она на юге… Те несколько дней, когда был рядом с дочерью, наверное, самые счастливые в моей жизни. Татьяны теперь уже нет, она умерла, но у меня растет внук. И он тоже носит фамилию Тимченко.

…За много лет жизни в Турции он давно ко всему привык, полюбил здешних людей и эту страну. Одно только так и осталось чуждым: когда ежедневно в пять утра в соседней мечети в мегафон громко и протяжно начинает петь муэдзин.