 |
Семен НадсонСкорбный мотив http://www.alphabet.ru/nomer.shtml?action=select&a=3630 |
Друг мой, брат мой, усталый, страдающий брат,
Кто б ты ни был, не падай душой;
Пусть неправда и зло безраздельно царят
Над омытой слезами землёй;
Пусть разбит и поруган святой идеал...
Небольшое число русских людей начала 1880-х годов этими стихами вдохновлялось до слёз. Абсолютное большинство на них никак не реагировало, а некоторые даже смеялись. Несмотря на то, что знали: написал их чистый, искренний, скромно талантливый, очень добрый и смертельно больной человек.
Семён Яковлевич Надсон был тот, кого на иврите называли "мешумед" – "признавший мессию", а по-русски – выкрест, то есть выходец из еврейской семьи, принявшей крещение. Он закончил военное училище, получил офицерский чин и даже прослужил целый год в войсках, но по состоянию здоровья вынужден был уйти в отставку – его точила безнадёжная чахотка.
Никакого отношения к революционному движению и его поэтической поддержке Надсон не имел. Просто ему выпало жить в достаточно мрачное время свёртывания либеральных реформ Александра II, которое и более оптимистичные современники оценивали не иначе как глухой и тупоумный политический застой.
Художественные дарования Надсона не выходили за пределы, поставленные тогдашней реальностью. Он, что называется, немножко пел и немножко играл на музыкальных инструментах, немножко писал прозу, ставил любительские спектакли. И, разумеется, сочинял стихи. Безупречно ровные и мелодичные по технике – и безнадёжно мрачные и беспросветные по колориту и тону. Русскую поэзию последнего двадцатилетия XIX века тоже поразил своего рода застой – будущие гении либо только явились на свет, либо ползали в панталончиках.
Надсон не дожил и до 25-ти. Его скорбную плачущую поэзию позже заклеймили именем "надсоновщина". Особенно в этом деле постарались социал-демократы и их друг Максим Горький. Впрочем, эти господа мало о ком умели сказать доброе слово.
Кто б ты ни был, не падай душой;
Пусть неправда и зло безраздельно царят
Над омытой слезами землёй;
Пусть разбит и поруган святой идеал...
Небольшое число русских людей начала 1880-х годов этими стихами вдохновлялось до слёз. Абсолютное большинство на них никак не реагировало, а некоторые даже смеялись. Несмотря на то, что знали: написал их чистый, искренний, скромно талантливый, очень добрый и смертельно больной человек.
Семён Яковлевич Надсон был тот, кого на иврите называли "мешумед" – "признавший мессию", а по-русски – выкрест, то есть выходец из еврейской семьи, принявшей крещение. Он закончил военное училище, получил офицерский чин и даже прослужил целый год в войсках, но по состоянию здоровья вынужден был уйти в отставку – его точила безнадёжная чахотка.
Никакого отношения к революционному движению и его поэтической поддержке Надсон не имел. Просто ему выпало жить в достаточно мрачное время свёртывания либеральных реформ Александра II, которое и более оптимистичные современники оценивали не иначе как глухой и тупоумный политический застой.
Художественные дарования Надсона не выходили за пределы, поставленные тогдашней реальностью. Он, что называется, немножко пел и немножко играл на музыкальных инструментах, немножко писал прозу, ставил любительские спектакли. И, разумеется, сочинял стихи. Безупречно ровные и мелодичные по технике – и безнадёжно мрачные и беспросветные по колориту и тону. Русскую поэзию последнего двадцатилетия XIX века тоже поразил своего рода застой – будущие гении либо только явились на свет, либо ползали в панталончиках.
Надсон не дожил и до 25-ти. Его скорбную плачущую поэзию позже заклеймили именем "надсоновщина". Особенно в этом деле постарались социал-демократы и их друг Максим Горький. Впрочем, эти господа мало о ком умели сказать доброе слово.