Станислав Кучер

Содержание

1. — Стас, вас называют политическим аналитиком…
2. — И тем не менее вы стали известны именно как политический журналист на телевидении. Как можно сейчас анализировать то, чего нет, — политику?
3. — Если нет ни публичной политики, ни аналитики, как же назвать вашу профессию?
4. — Стас, вы выросли на оппозиционном, независимом ТВ-6. Пытались дышать на частном и сомнительно независимом ТВЦ. Понятия зависимый — независимый всегда режут слух, потому что если свободу еще можно услышать, то механизмов воздействия никто не видит и тем более не слышит (за исключением самих работников СМИ)…
5. — Сегодня очень много молодых корреспондентов появляется в эфире… Они смогут что-то изменить в профессии?
6. — Какое место должен занимать журналист в исторических процессах?
7. — В какой жанр может мутировать аналитика в ближайшее время?

— Стас, вас называют политическим аналитиком…

- Ни разу в глаза меня никто так не «обзывал». Политический аналитик в моем представлении — это некий высоколобый интеллектуал из засекреченного подземного бункера, ну хорошо — какого-нибудь центра анализов и прогнозов. Таких центров, занимающихся политическими исследованиями, особенно много в Штатах. В 90-х они зацвели и в нашем отечестве. К политическим аналитикам обращались кандидаты в президенты, платили большие деньги и получали потрясающие прогнозы относительно своих шансов, которые потом не оправдывались. Короче, у нас политическая аналитика всегда работала по принципу Гидрометцентра: «Если не будет дождя, то скорее всего будет солнце…»

— И тем не менее вы стали известны именно как политический журналист на телевидении. Как можно сейчас анализировать то, чего нет, — политику?

— Политика есть всегда, поскольку это часть жизни. В последние пять лет практически умерла публичная, открытая политика, но политика теневая никуда не делась, как никуда не делись борьба за власть и деньги, подковерные интриги и прочие увлекательные процессы. Что до политической журналистики или, если хотите, аналитики, то сейчас сей жанр, безусловно, пребывает в глубокой… спячке.

Причина — нежелание самой власти, чтобы ее действия всесторонне изучали и открыто комментировали. Власть считает, что она сама знает, как лучше, и сама все народу доходчиво объяснит. Для таких объяснений в качестве посредников между властью и народом нужны не журналисты, а люди другой профессии. Назовем их информационными пропагандистами. Кстати, когда я поступал в МГИМО в 89-м, наша специальность на бумаге так и называлась тремя буквами: ИПР — информационно-пропагандистский работник.

У нас СМИ никогда не были самостоятельными. В лучшие времена так называемой телевизионной аналитики разные СМИ принадлежали разным олигархам, которые играли в свои игры. Создавалось ощущение свободы слова, но на деле это был просто плюрализм мнений. Потом маятник качнулся в другую сторону, власть указала олигархам на их место. И бывшие олигархи лишились права на самостоятельные умо-, тело— и, естественно, теледвижения. Выяснилось, что в стране нет не зависящего от власти бизнеса — и как следствие нет самостоятельных СМИ. То есть вот вам картина: самостоятельные, думающие, независимые люди-журналисты есть, а структур — нет. Как у Гребенщикова — рок-н-ролл мертв, а мы еще нет.

— Если нет ни публичной политики, ни аналитики, как же назвать вашу профессию?

— Есть такая профессия — размышлять на основе информации. Сегодня об этом просто забыли. Все стараются влиться в корпорацию, вписаться в коллектив. Сегодня не человек имеет право на позицию и взгляды на жизнь, а руководство телеканала. И это многих устраивает. Сегодня те, кто умеет думать и пытается думать вместе с властью, становятся заложниками собственной профессии. Уметь думать стало опасно для жизни на телевидении. То, чем я занимался еще со времен «Обозревателя», — это политическая журналистика. И для меня основной задачей всегда было — найти правду и рассказать ее в увлекательной форме, чтобы было понятно и искренне.

Я вам больше скажу: если бы я был уверен, что нынешняя информационная политика приведет именно к стабильности и сытости, — я бы первый призвал коллег не мешать власти и сменил профессию. Но вот проблема: я все-таки неисправимый оптимист и считаю, что нашему обществу, как завтрак, обед и ужин, нужны регулярные инъекции той самой правды — о власти, о стране, о нем самом. Людям важно знать, что их не держат за идиотов, что с ними считаются, — иначе рано или поздно общество превращается в стадо, точнее, делится на затаившее невысказанную ненависть оппозиционное меньшинство и то самое агрессивно-послушное большинство. Я искренне верю, что Путин и наиболее разумные люди из его окружения это понимают и все-таки найдут адекватный баланс между «информационной безопасностью» и здоровой взаимосвязью власть — общество, связью, которая невозможна без Журналистики с большой буквы, а не пропаганды, с какой бы буквы это слово ни писали.

— Стас, вы выросли на оппозиционном, независимом ТВ-6. Пытались дышать на частном и сомнительно независимом ТВЦ. Понятия зависимый — независимый всегда режут слух, потому что если свободу еще можно услышать, то механизмов воздействия никто не видит и тем более не слышит (за исключением самих работников СМИ)…

— Я работал в разных условиях. И никогда не чувствовал какого-либо давления по одной простой причине — не хотел его чувствовать. Чтобы обрести силы, нужно делать много вещей, которые тебе не нравятся. Вовремя ложиться, в одно и то же время принимать еду, заниматься спортом — жить по правилам. Когда ты эти силы приобретаешь, ты можешь жить так, как тебе удобно, как удобно твоему организму. Приходит время — и человек учится разговаривать с самим собой, строить свои правила и при этом никому не мешать. То, что в нашей стране очень много людей живут по неписаным правилам, застопоряются на стандартной системе и пытаются под эту систему построить всех, очень резко видно на нашем телевидении. Один телевизионный начальник мне как-то сказал: «Стас, вы гуляете по всем каналам сами по себе, как коты. Вам кнопка нужна только для того, чтобы время и место арендовать, чтобы мысли свои выбрасывать». Даже не знаю, хорошо это или плохо, что весомая часть людей в нашей стране плохо отличает выброс мыслей от аналитических прогнозов.

— Сегодня очень много молодых корреспондентов появляется в эфире… Они смогут что-то изменить в профессии?

— Проблема сегодняшнего дня — отсутствие журналистов, которые живут по собственной правде. Я смотрю на ребят, которые приходят ко мне на стажировку. Им по 22—23 года. Они смотрят на профессию совершенно другими глазами. Для нас журналистика означала рыть-копать до потери сознания, пока не найдешь нужную тебе информацию, найти ту информацию, которую люди сами не найдут, преподнести ее в наиболее интересном ключе, а после анализа предоставить несколько вариантов, чтобы люди видели все стороны и края ситуации, чтобы был выбор. Ко мне приходит корреспондент-стажер и спрашивает: «Что мне написать в заметке о вступлении России в ВТО?» «Ты сам-то что по этому поводу думаешь? Это хорошо или плохо?» — спрашиваю я. Он смотрит на меня очумевшими глазами: «Нет, ты что? А как же позиция канала?!» А как же, черт возьми, твоя собственная позиция? Относиться к журналистике как к ремеслу — это значит работать на пиво, ради денег, не вкладывая в профессию ни грамма себя и собственных мыслей. Это я все к тому, что не только и не столько власть журналистов испортила. Они сами с удовольствием развращались.

— Какое место должен занимать журналист в исторических процессах?

— Журналисты потеряли чувство ответственности, потеряли внутреннюю энергию. Когда уволили Парфенова, все его товарищи заголосили в один голос: «Ах, как это несправедливо, как неправильно! Куда мы катимся…» У меня сразу же возник вопрос к этим его товарищам: ребята, что же вы не ушли вместе со своим гуру? Когда шесть лет назад через мою голову по воле начальника уволили соавтора программы «Обозреватель», я пришел к Сагалаеву и объяснил ему, что работать не буду, потому что он убрал моего человека, с которым мы единомышленники. Сагалаев — сильный человек, он меня понял, мы нашли компромисс. Когда меня хотели увольнять, все мои ребята готовы были встать и уйти. Такая ситуация и сейчас. Когда ушел Парфенов — не ушел никто. Каждый за себя, себе в карман и себе же в голову. Власть будет обращаться с тобой ровно так, как ты себя поставишь. Любая власть уважает силу и собственную позицию. Наступили вам на горло — встали и вышли из «Останкина». И телецентр перестал работать. Никакая власть ничего сделать не сможет против вашей личной позиции.

Я в школе тогда учился, в четвертом классе. У нас появился новый молодой преподаватель литературы. Мне поставил тройку ни за что ни про что, а я улыбаюсь. Он: «Ты чего улыбаешься, тебе тройку только что поставили?!» Я говорю: «У меня настроение хорошее, погода замечательная, и вообще я сейчас на тренировку по дзюдо иду, а тройку я исправлю…» Он вызывает в школу мою маму: «Вы знаете, у вашего сына большие проблемы — он все время улыбается. И мне кажется, что это он надо мной смеется…» Вот мама тогда сдерзила: «Это у вас, молодой человек, проблемы…»

— В какой жанр может мутировать аналитика в ближайшее время?

— Многие журналисты считают, что успех определяется количеством появлений в эфире, объемом аудитории, которая на тебя смотрит, количеством благодарственных писем от президента, правительства, количеством наград, — это не моя история. Я люблю, когда меня ругают за дело. В этом случае есть куда идти. Что касается аналитики… В первой декаде XXI века Россия должна пережить всплеск качественного документального кино. Период, подобный тому, который Россия пережила во второй половине XIX века в литературе. Слишком много достойных людей ушли в документалистику… Объединяться надо срочно — просто ради того, чтобы сохранить не столько профессию — самих себя. Власти нужно давать понять, что люди, которые работают в этой профессии, имеют очень сильный человеческий стержень и его никто сломать не сможет.

Мое представление о телевизионном и общечеловеческом комфорте — быть в ладах с самим собой. Кто-то ловит эндорфины от осознания причастности или близости к власти, кто-то — от полученных денег. У меня, наверное, организм неправильно устроен — но я получаю свои гормоны счастья от другого. Я ни разу не изменял себе — хотя глупостей в жизни делал достаточно. Но я всегда позволял себе роскошь жить по своей философии. И, чему рад особенно, количество надежных друзей и единомышленников вокруг только растет. А это значит: 1) не такой уж я, наверное, эгоист и дурак и 2) однажды эта философия (будь собой, отвечай за свои слова, не сдавай друзей и далее в том же духе) приведет к тому, что мы (а нас, таких, уже будет очень много) построим такой дом, который никакой чиновник разрушить не сможет. Как пелось в старой советской песне: просто надо быть спокойным и упрямым. Не смотреть в рот власти и не впадать в псевдодемократическую истерику — это уже с точки зрения «политического» журналиста.