Вилли Декер

В Михайловском театре — премьера оперы «Билли Бадд» в постановке Вилли Декера, перенесенной из Венской оперы. Со знаменитым немецким режиссером встретился корреспондент «Известий».

Вы вернулись к опере Бриттена спустя почти десять лет. За это время ваше режиссерское видение не могло не измениться.

— Конечно, через десять лет ты совершенно по-другому мыслишь и невольно сверяешь свои новые замыслы с идеями первой постановки. Но произведение тому благоволит. «Билли Бадд» — грандиозная опера, в которой всегда можно будет найти что-то новое. Я нашел новое и на этот раз.

В этом году празднуется столетие Бенджамина Бриттена. Вы можете назвать его своим композитором?

— Я много кого могу назвать своими композиторами. Безусловно, есть и другие, кто близок мне столь же сильно, но Бриттен — один из самых любимых. Мне импонирует его излюбленная тема: одинокая личность, противопоставленная обществу. Она понятна и мне, и любому художнику. Ты всегда чувствуешь себя чужим. Ну и, конечно, очень ценю талант Бриттена как психолога, его глубокое погружение в тонкости человеческой природы и способность это понимание внутреннего мира передать с помощью музыки. Ах да, и самое главное! Он один из величайших моралистов XX века. Может быть, даже единственный моралист в музыке всего предыдущего столетия. Вопросы, которыми он задается, — всеобъемлющие буквально для каждого думающего человека. Мне бы, наверное, очень хотелось с ним познакомиться и пообщаться, но, к сожалению, он умер, когда я был еще слишком мал.

— На какой музыке вы росли?

— Конечно, на классической — на Бетховене, Брамсе и чуть позже на Бартоке. Я очень рано начал играть на скрипке, так что с ранних лет мои отношения с классикой были очень тесными. В то время как мои друзья слушали «Битлз», я слушал других музыкантов на букву «Б» (смеется).

Вы посещали Эрмитаж. Это изначально планировалось перед приездом в Россию?

— Конечно: когда меня пригласили в Михайловский, я сразу же сделал себе мысленную пометку сходить в Эрмитаж. Я уже видел залы итальянской живописи, французской живописи XX века, но наибольшим впечатлением от посещения Эрмитажа стал Рембрандт. Его можно увидеть по всему миру, но все самые важные работы художника хранятся именно здесь. Это просто удивительно! Конечно, очень жаль, что мне не удастся посмотреть и половину коллекции Эрмитажа, даже если я брошу всю свою работу здесь, в театре. Я всегда любил русскую культуру, обожаю Достоевского, Чехова и Толстого (Толстого в особенности), ну а Чайковский — это один из моих богов. Мне очень радостно находиться здесь, разве что слишком мало времени.

Есть какие-то различия между постановочным процессом здесь и в Европе? В России существует множество мифов насчет нашего национального менталитета.

— Если различия и есть, то не слишком очевидные. Мне показалось, что реакция русского актера более эмоциональная, более чувственная, чем в других странах, к примеру, в Великобритании или США. Для меня это стало приятным сюрпризом. Актеры глубоко погружаются в роль и очень правильно реагируют на предложенные обстоятельства. И еще я был восхищен удивительно строгой дисциплиной и преданностью работе, гораздо большей, чем в других местах.

Как вы, человек с музыкальным образованием, относитесь к режиссерам, которые ставят оперы, его не имея? Их становится все больше.

— Это не обязательно плохо: быть музыкальным человеком го раздо важнее, чем уметь читать музыку. Главное — чувствовать драматический потенциал музыки и уметь воплощать этот потенциал на сцене.

Вы не пользуетесь спецэффектами, что для современной режиссуры — редкость.

— Не пользуюсь принципиально. Я люблю находить иные средства воплощения музыки, нежели плоские движущиеся картинки, которые, как правило, уводят в сторону от замысла. Смешать театр и видео — это вообще-то не проблема, но каждый подобный коллаж должен иметь четкое и понятное обоснование. Я для себя ни разу его не нашел. Я работаю в старой эстетике, когда все ненужное вычищается. Это мое персональное кредо.

Какие у вас отношения с современностью? Вам важно чувствовать время?

— Нет. Вообще, быть современным — это, по-моему, очень поверхностная идея. Актуальность не может являться самоцелью. Всегда важны суть и смысл, а современны они или нет — абсолютно не имеет значения.