Главная Войти О сайте

Владимир Легошин

Владимир Легошин

герой
Дата рождения: 18.03.1962
Гражданство: Россия

Содержание

  1. - Что было самым трудным вначале?
  2. - Вы иногда не ощущаете себя Богом?
  3. - Здесь столько фотографий, столько происшествий, операций. Неужели нет ничего, чем вы лично гордились бы - "А все-таки я это сделал"?
  4. - Ну, так или иначе, это все равно вспоминается...
  5. - Наверняка в своей работе вам приходится часто сталкиваться с милицией...
  6. - А как же знаменитые двери? Насколько я знаю, среди спасателей существует даже такое понятие: "криминальная дверь".
  7. - Получается, что вы оказываетесь между двух огней...
  8. - Как же так?..
  9. - А спасатели?
  10. - Вы так часто общаетесь со смертью, что научились ее понимать?
  11. - А вы сами ничего не боитесь, например, той же смерти?
  12. - Люди, которых вы спасали, пытались как-нибудь вас отблагодарить?
  13. - Наверное, это так. Не так давно вам присвоили звание Героя России. Что вы чувствовали при этом?
  14. - Однако вы сумели стать живой легендой. Говорят, что вы первым начали натаскивать собаку на нахождение людей под завалами, что знаменитый "час тишины" - тоже одна из ваших разработок, что вы во время конфликта в Абхазии сумели вывезти через линию двух фронтов 2,5 тыс. человек без единого выстрела... Расскажите об этом.
  15. - Я знаю также, что вы все чеченские кампании проработали в республике. Как, по-вашему, отличаются ли эти две войны друг от друга?
  16. - Немного странно слышать это все от спасателя...
  17. - Во время работы в Чечне вы сказали, что вас могли убить и свои. Как же так получается?
  18. - Так ведь и другая сторона могла убить.
  19. - Пожелаете ли вы своему сыну судьбу спасателя?
  20. - Так уйдите...
Владимир Легошин много курит, мало рассказывает о себе, взахлеб о других и о своей собаке - спаниеле Лёне, мельком смотрит фотографии, дает пояснения. Все с предельной ясностью и открытостью. Под конец беседы взгляд тяжелеет - устал. И, как мне показалось, не только от разговора...

- Что было самым трудным вначале?



- Когда вы были маленькой, вы наверняка боялись похорон, вас это пугало. У нас 90% спасательных операций - это тела и фрагменты, различная расчлененка, месиво. Это даже не покойник в гробу: человек ухоженный, напомаженный, который просто уже не дышит. Нам приходится иметь дело с тем, что и узнать невозможно. Это не человек. Это тело, кусок мяса, зачастую протухшего. Тогда пришлось через себя перешагнуть, нужно было заставить себя все понимать... Понимать, что это наша работа и ее нужно делать. Потом, правда, выяснилось, что гораздо труднее иметь дело с людьми живыми. Есть такие ситуации, когда только подходишь к человеку и понимаешь, что он обречен на смерть, что он должен умереть, что он живет "пока", благодаря каким-то исключительным особенностям своего организма.

И твоя задача - сделать так, чтобы он умер спокойно. Честно, мне еще ни разу не удавалось сделать это...

- Вы иногда не ощущаете себя Богом?



- Что вы, упаси Господь. Я всего лишь маленькая песчинка, орудие в чьих угодно руках, но не Бог.

- Здесь столько фотографий, столько происшествий, операций. Неужели нет ничего, чем вы лично гордились бы - "А все-таки я это сделал"?



- Знаете, мы стараемся избавиться от этих фотографий, мы не хотим это видеть. Ни я сам, ни любой другой спасатель ни в коем случае не хотим приписать себе славу Спасителя. Понимаете, спасатель - это прежде всего технология. Как я буду жить дальше, если мой разум будет забит тем, что я кого-то спас, что я что-то для кого-то сделал и что этот человек, не дай Бог, мне что-то должен? С этим нельзя жить. Это просто эпизод в моей жизни. После него будут еще десятки подобных.

- Ну, так или иначе, это все равно вспоминается...



- В снах. После каждого ЧП, начиная с Нефтегорска. Приезжаешь домой, пытаешься выспаться, а у тебя бессонница. Причем странная и бешеная. Ты находишься словно в полудреме, и перед тобой разворачиваются разные ситуации. Ты вспоминаешь человека, который умер у тебя на глазах. Понимаешь, что мог поступить так, а поступил иначе. Понимаешь, что не нашел настолько умелых действий, которые позволили бы тебе спасти человека. Хотя объективно на тот момент ты сделал все, что мог. Ты и так уже сумел пересилить себя. Но во сне все по-другому: у тебя появляются сверхсилы, сверхинструменты, ты не чувствуешь усталости, спертого воздуха. Вот-вот он будет спасен. А потом ты просыпаешься и осознаешь, что сейчас утро. А тот человек все равно умер.

- Наверняка в своей работе вам приходится часто сталкиваться с милицией...



- Даже чаще, чем хотелось бы. К сожалению, наша милиция сегодня - это смех и слезы. За весь свой опыт работы я ни разу не видел, чтобы сотрудники милиции попытались спасти жизнь человеку. Существуют же элементарные вещи, которые знают все. Например, если идет кровь, нужно ранку обработать зеленкой и перевязать. А пока получается, что милиционеры не могут определить, живой человек или нет. А может, просто не хотят. Я не знаю, существуют ли какие-либо курсы оказания первой помощи для сотрудников правоохранительных органов, но мне кажется, что такие курсы в любом случае должны существовать. Хотелось бы, чтобы такие знания преподавались каждому, кто решил пойти в милицию. Причем как в высших, так и в средних учебных заведениях.

- А как же знаменитые двери? Насколько я знаю, среди спасателей существует даже такое понятие: "криминальная дверь".



- Это сложный случай. От дверей мы всячески пытаемся отбодаться и выезжаем на место только в случае, если человеческой жизни что-либо угрожает. Иногда нас действительно вызывает милиция. Но здесь наша задача узкая - вскрыть дверь. И никакие пули в этот момент над головой не летят. Я еще ни разу не видел, чтобы кто-то стрелял в нашу милицию. Таковых нет. Другое дело - локальные войны. Там никто разбираться не будет, спасатель ты или нет. По "Красному кресту" стреляют в первую очередь. Потому что машина с этой эмблемой может спасти жизнь человеку, через некоторое время он снова встанет в строй и будет твоим противником.

- Получается, что вы оказываетесь между двух огней...



- В локальных войнах - да. Пулю можно получить и с той стороны, и от своих.

- Как же так?..



- Я отвечу вопросом на вопрос: почему добрых бьют, почему лучшие люди умирают первыми? А те, которые ничего не сделали, умирают потихоньку от старческого слабоумия. Жизнь несправедлива. Выдающиеся люди, например Есенин, Высоцкий, Чехов, уходят из жизни крайне рано.

- А спасатели?



- К счастью, нет такой статистики, но я знаю, что 6 человек уже лежат. И мне этого достаточно.

Конечно, мы пытаемся сделать работу более безопасной, только все это ерунда. Ситуация, связанная со смертью, всегда неожиданна. И всегда имеет дурацкий оттенок. Смерть может прийти и в солнечный день, и в пасмурный, но в любом случае человек ее не ждет.

- Вы так часто общаетесь со смертью, что научились ее понимать?



- Да кто ее поймет, пока не почувствует? А как вы ее чувствуете? Никак. Очень часто приходится слышать о людях, которые чувствуют ее приближение. Мне кажется, это бред. Единственное, что могу сказать, это может быть свойственно только очень старым людям, которые умирают по несколько дней.

- А вы сами ничего не боитесь, например, той же смерти?



- Я не боюсь прихода смерти. В моем возрасте гораздо важнее искать знакомого плотника, а не врача. А вообще это вопрос сложный, философский.

Жизнь - она как шоколадка, вы ее съедаете, не замечая. А наблюдая, как умирают многие бабушки и дедушки, понимаешь, что никакого шоколада не осталось, одна фольга. Я сейчас понимаю, что все самые лучшие годы уже позади... Я уже ничего не боюсь...

- Люди, которых вы спасали, пытались как-нибудь вас отблагодарить?



- Да, но мы этого избегали, избегаем и будем стараться делать это и впредь. Основную причину я вам уже объяснил. Невозможно жить с чувством того, что ты кого-то спас. А кроме этого, у человеческой психики есть замечательное качество: забывать подобные ситуации. Помню, мы долго доставали из завала маленького мальчика лет пяти, ножку одну пришлось ампутировать, мы там все плакали, пока доставали. И дня не прошло, летим в самолете, я наклоняюсь над ним, спрашиваю: "Вовочка, как ты?" И вижу, что он меня не узнает. Слава Богу, что есть в природе такое качество. Способность забывать - это дар свыше.

А потом, подумайте немного с другой точки зрения: человек попал в беду, пусть даже в ДТП, он в крови, в моче, в воте, бог знает в чем, он беспомощен, жалок, говорит неизвестно что. Одно только это заставит его вычеркнуть этот кусок из памяти.

- Наверное, это так. Не так давно вам присвоили звание Героя России. Что вы чувствовали при этом?



- Об этом я говорить не буду. Не хочу вспоминать. При нашей жизни, чтобы быть героем, нужно сначала подохнуть, а потом воскреснуть. Я не герой, я такой, как все.

- Однако вы сумели стать живой легендой. Говорят, что вы первым начали натаскивать собаку на нахождение людей под завалами, что знаменитый "час тишины" - тоже одна из ваших разработок, что вы во время конфликта в Абхазии сумели вывезти через линию двух фронтов 2,5 тыс. человек без единого выстрела... Расскажите об этом.



- Рассказывать особенно нечего. Началось все с Нефтегорска. Приезжаем с моим спаниелем Леней на завал, а бульдозер уже пошел ровнять завал. Собака начинает лаять и рыть лапами кучу мусора. "Леня, что ты меня позоришь, рядом". А он все равно лает. И тут появляется щель между плитами, а сквозь нее видно, как шевелятся два человеческих пальца. Представляешь, скоро должны были прийти бульдозеры... "Час тишины" - тоже наша разработка.

В том же Нефтегорске у нас было только 2 собаки. А они не люди и не могут работать свыше своих сил. Саша, один из спасателей МЧС, говорит: "Слушайте, техника замолкает, и начинает плакать ребенок". Мы были все на нервах, я говорю: "Тебе показалось, это кошка". Он настаивает на своем: "Нет, ребенок". Саша вычислил, где может быть этот ребенок, руками разгреб завал, дошел до обломков кровати. А там пяточка торчит, маленькая, розовенькая. Потрогали - тепленькая. Никто ничего не знает: как там у него ручки, ножки, видим только пяточку. Вытащили. Дали пить - грязный весь, загаженный, трое суток под завалом. Пьет, морщится. Попил, спрашиваем: "Еще пить хочешь?" Он: "Не-а", - говорить еще не может, а мысли выражает интонациями. Мы стоим вокруг него, 15 человек мужиков, и как только он поморщился: "Не-а" - у всех слезы. Потом стали разыскивать, чей он. Сказали, что Глазков. Пишем зеленкой на животе: "Глазков" и отправляем в больницу. Правда, позже выяснилось, что это не его фамилия. Мальчика потом его отец нашел в Хабаровске.

Что же касается Абхазии... Действительно такое было. Мы сначала разбрасывали листовки, дескать, на вертолете у нас только женщины и дети, не стреляйте... где уговаривали, где просили, так людей и вывезли.

- Я знаю также, что вы все чеченские кампании проработали в республике. Как, по-вашему, отличаются ли эти две войны друг от друга?



- Исходя из взгляда обывателя, вторая ведется более организованно. Нормальная война: нормальных бандитов нормально мочат. А на первой воевали ради самого процесса. Во вторую кампанию все очень грамотно сделано. Только общественное мнение, к сожалению, поставлено не так. Оно вклинивает в войну цивилизованные понятия: давит на сознание, что нельзя мочить всех подряд. Правительство, депутаты заставляют наши хорошо обученные войска считаться с бандитами, которых надо мочить на месте. Понятно, что при этом будут гибнуть невинные люди. Но это война.

- Немного странно слышать это все от спасателя...



- Когда вы видите бешеную собаку, что вы должны сделать? Нужно взять ружье и убить. Если не убьешь ее, то она покусает многих. Это тоже одна из трактовок заповеди "не убий".

- Во время работы в Чечне вы сказали, что вас могли убить и свои. Как же так получается?



- Это война, а там убивают все, что движется. И неважно, кто ты - свой или нет... Мы даже бронежилета не носим, следим за тем, чтобы никакой военной атрибутики и в помине не было, потому что только так есть шанс выжить. Иначе - хана. Наше поведение было таковым, что никого из нас даже не ранили.

- Так ведь и другая сторона могла убить.



- Нет, они нас не трогали. В ту войну. Потому что тогда никто не знал, кто мы есть, спасатели МЧС. Сейчас мы четко стоим на федеральной позиции. То, что делается там, правильно. Это железно. Но, к сожалению, не все предусмотрено. Там остались старые, больные, обездоленные люди. И тут для нас нет национальности. Мы нелегально ездим туда до сих пор, выполняем старые долги, вывозим людей, которых обещали вывезти. За свои деньги. Помогает нам и корреспондент "АиФ" Людмила Прошак...

Сейчас хотим вывезти бабушку 1910 года рождения, она не хочет выезжать, а все ее родные здесь, в Москве. Дочь ее здесь уже все ступеньки обила, брат у нее еще с оторванной ногой - тоже нужно вывозить. Это делается просто: берешь отпуск или пишешь заявление об уходе. Это на случай, если тебя убьют. И едешь. В свое частное время.

- Пожелаете ли вы своему сыну судьбу спасателя?



- Нет. Понимаете, ты не можешь помочь человеку в беде, если сам ее не прочувствуешь. Постоянно берешь чужое горе в свою душу, переживаешь... Мы такие же люди, как все, просто храбримся. Я никому такого "счастья" не пожелаю, тем более сыну. Пусть он лучше будет действительно счастливым и здоровым...

Нас отбирали, как космонавтов. Все мы были не практически здоровы, мы были абсолютно здоровы. Прошло 5 лет. И от здоровья осталось только слово.

- Так уйдите...



- А не получится. Я обязан...

© БиоЗвёзд.Ру