Жанна и Джорджо Агалакова и Савонна

Источник информации: журнал "КАРАВАН ИСТОРИЙ", октябрь 1999.

- Жанна, все счастливые любовные истории обычно начинаются так: "Однажды..."

- Однажды (я работала корреспондентом телестудии МВД) меня отправили в Суздаль - делать репортаж с международного симпозиума по борьбе с оргпреступностью. Народу наехало много - из пятидесяти стран. Начали с банкета. Торжественные речи, икра, водка... Из всей этой суеты помню только, как стоп-кадр, устремленные на меня огромные черные прямо-таки пожирающие глаза. Кажется, я тогда подумала: "Какой молодой полицейский".

Было скучно, и мы с коллегами решили сбежать - устроить праздник отдельно. Удаляясь с банкета, случайно встречаем по дороге одного из организаторов симпозиума, и он мне говорит: "Слушай, я собираю компанию прокатиться на машине вечерком по городу. Поедешь? Поможешь мне с языком". (Он не говорил по-английски.) Я согласилась. И вот в той самой машине я оказываюсь бок о бок с Джорджо...

Джорджо потом признался: его первое обо мне впечатление - спина. В детстве у меня был разряд по гимнастике, и осталась привычка (с годами, правда, я ее теряю, к сожалению) держать спину. Джорджо увидел меня и удивился: какая спина, какая красивая прямая спина! Надо с этой спиной познакомиться.

- А что, он действительно полицейский?

- Совсем нет. Он учился на факультете физики Римского университета, а на симпозиум приехал со своим отцом (синьор Савонна вел заседания), известным итальянским криминалистом, экспертом ООН. Джорджо с радостью отправился в Советский Союз, потому что гордился своими левыми взглядами. Кстати, он до сих пор считает себя коммунистом.

Так вот, катаемся мы по ночному Суздалю, любуемся городом. Кто-то вспоминает легенду про два монастыря, построенных друг против друга, - мужской и женский. И якобы обнаруженный подземный ход между ними, который, как утверждают, монашки рыли быстрее. Посыпались шутки на эту тему... А наутро я встречаю Джорджо перед заседанием - торжественный такой, в костюме, при галстуке. Первый раз в жизни он надел галстук.

- Решил, наверное, что пора рыть ход навстречу.

- Да, только он копал быстрее. Я в тот момент была девушкой несвободной, очарованной другим человеком, взрослым и очень занятым. Он уехал по делам на несколько недель, и я, как Пенелопа, томилась в ожидании. Поэтому меня совсем не интересовали все эти чувственные сквозняки, я не была на это настроена. Просто подсела к Джорджо поболтать. Оказалось, что мы оба декабрьские: я родилась 6-го, он - 16-го. И только позже я узнала, что он моложе меня на шесть лет, ему было всего девятнадцать. Совсем мальчишка! Он тогда слегка приврал, сократил разницу в годах вдвое...

Я совершенно не удивлялась, когда в перерыве заседаний, выходя в холл сменить кассету или зачем-нибудь еще, всякий раз встречала Джорджо. Считала почему-то, что так надо. А он меня просто пас. Караулил. Каждый день приходил на скучнейшие заседания, сидел, весь такой нарядный, в галстуке, и ждал, когда я выйду. Первыми это заметили коллеги и стали мне говорить: "Там тебя твой итальянец ждет".

- Значит, здесь, в перерыве между заседаниями, это и произошло - мгновенная вспышка, солнечный удар, как у Бунина, и...

- Нет, никакой вспышки не случилось, я же была влюблена в другого. Мне просто было любопытно. После ужина мы с коллегами устраивали посиделки, болтали, дурачились - Джорджо неизменно участвовал. С ним было очень весело. Или ходили в сауну. Я слышала через стенку, как на мужской половине он поет по-итальянски арию из "Дон Жуана", при том что слух у него отсутствует напрочь. Потом мы встречались в бассейне, но Джорджо не купался по причине отсутствия плавок. Стоял, завернувшись в простыню, как римский патриций, и наблюдал. Вскоре все заметили, что я слишком много времени провожу с молодым красивым итальянцем. Интерпол и лучшие криминалисты мира с интересом принялись следить за развитием "международного романа", да и наши спецслужбы не дремали. Это же был октябрь 91 -го года, в гостинице - полным-полно крепких молодых людей в серых костюмах. На заседаниях они, правда, не присутствовали, но постоянно прохаживались по коридорам с дипломатами в руках, даже глубокой ночью.

Джорджо помнит день, когда мы впервые поцеловались - а я его не запомнила. Но поскольку за каждым углом кто-нибудь торчал, думаю, найдется немало свидетелей, которые могут рассказать об этом точнее, чем я.

- А вы, конечно же, скрывались, заметали следы...

- Сначала нет. У меня ведь не было никаких особых намерений, а Джорджо вообще не приходило в голову думать об осторожности. Он все делал так искренне! Потом уже, когда мне позвонил шеф... Он почти кричал: "Что это у тебя за история с итальянцем? Немедленно прекращай все это!" Оказывается, поступило замечание от руководства. Какой-то замминистра потребовал: "Наденьте узду на свою корреспондентку. Что это она там вытворяет?"

А между тем пять дней как-то очень лихо пролетели. Все закончилось одним коротеньким репортажем. Но это с профессиональной точки зрения, а с личной - все только начиналось. Иностранным гостям еще два дня предстояло осматривать Москву - Кремль и Большой театр. И вдруг Джорджо мне говорит: "Знаешь, я боюсь, что, если сейчас я поеду в гостиницу, а ты к себе домой, мы больше никогда не увидимся". И мы поехали ко мне.

Правда, дома у меня тогда не было. Я только-только окончила университет и жила у подруги Даши, которая в свою очередь жила у своего будущего мужа. Они выделили мне комнату - надо сказать, с их стороны это был великодушный поступок, потому что их роман в то время был в самом разгаре. Но Дашку мы не застали: она уехала в круиз вокруг Европы.

Не знаю, как объяснить то, что произошло... но время будто бы остановилось, мы из него выпали. Я ни разу не вспомнила, что еще недавно была влюблена в другого человека, Джорджо забыл позвонить отцу, который, как потом оказалось, всюду его разыскивал... Когда на следующий день мы вышли на улицу, шел снег. Мои лаковые туфли быстро промокли, но холода я почему-то не чувствовала. Мы бродили по городу, заходили в какие-то кафе, танцевали, смеялись....

- То есть Интерпол на два дня потерял вас из виду.

- Именно так и получилось. Все итальянцы очень беспокоились за Джорджо, особенно девушки. В Суздале одна из них, эффектная блондинка (все называли ее "Мисс симпозиум", и она, конечно, считала себя королевой), все время старалась меня как-то задеть, уколоть. Помню, на одном из ужинов она очень громко спросила, сколько мне лет. Я так же громко ответила: двадцать пять. Тогда она повернулась к Джорджо: "А тебе?" Джорджо, покраснев, сказал: "Я тоже молодой". Итальянка громко поцокала языком, все остальные многозначительно переглянулись. Я думаю: "Ах вы... Ну ладно, не буду ничего отвечать, потому что вы скоро уедете домой, а я останусь, у вас - своя жизнь, у меня - своя".

В общем, все они переживали, видя наши отношения, считали, что это неправильно. И поэтому мне очень не хотелось провожать Джорджо. Понятно, что, прощаясь, мы будем плакать или целоваться, и делать это прилюдно мне не хотелось. Но он позвонил мне из аэропорта: "Скажи, ты сейчас можешь приехать?" Я сказала, что смогу добраться в Шереметьево только через два часа, не раньше. Я ехала и сжимала кулаки: только бы успеть, только бы успеть... Мне не хватило каких-нибудь пяти минут, чтобы добежать до него. Джорджо стоял в самом конце зала, к нему подошел какой-то мужчина, взял его за плечо; он развернулся и исчез. Потом я узнала, что из-за него задержали рейс.

Джорджо стал звонить мне каждый день, причем нашел способ делать это бесплатно. Он заклеивал верхнюю часть телефонной карточки изолентой, и таким образом ею можно было пользоваться бесконечно. Правда, каждые десять минут разговора приходилось набирать номер заново.

- В разгар признаний телефон отключался...

- Да, причем не всегда удавалось вновь дозвониться сразу. Иногда он набирал номер в течение 20-30 минут, иногда час, и меня удивлял тот жар, который исходил из телефонной трубки.

Я слышала, как на том конце провода идет дождь. Был октябрь, в Риме дожди... Слышала шум машин и звуки города. Иногда он пел мне серенады... И я уже мысленно была там, вместе с ним. Знала, что на его улице две телефонные будки: он всегда сообщал мне, из какой на этот раз звонит. Вокруг ходили какие-то люди, их я тоже уже знала - скажем, старую синьору, которая выгуливала свою собаку - черного пуделя. Я спрашивала: что, синьора сегодня гуляет? И слышала: "Нет, что-то еще не вышла". Иногда к нему в будку заглядывали его друзья, они уже знали, где можно его найти, передавали мне приветы.

Как-то раз он нарисовал на стекле мое лицо. А через пару дней ахнул: "Ты знаешь, твое лицо все еще здесь!" Представляете, остался след на запотевшем стекле телефонной будки. Мы разговаривали по два, три, четыре часа в день. И в конце концов он стал человеком, который первым говорил мне "С добрым утром!" и последним желал спокойной ночи. И я все чаще думала: черт, а ведь он упорный!

- А куда же подевался Одиссей, очаровавший вас когда-то? Тот, которого вы ждали, как Пенелопа?

- С тем человеком мы расстались, и я снова принялась ждать. Мы договорились, что Джорджо прилетит на Рождество в Москву. Для меня это было нормально -приехать на праздники, на каникулы, и только потом я поняла, что он просто сбежал. Оставить дом под Рождество, когда собирается вся семья?! Для католической Италии это немыслимо.

Он приехал с двумя чемоданами еды - была зима 1991 - 1992 года, когда впервые отпустили цены, и западные газеты писали, что в России голод. Продуктов действительно никаких. Перед его приездом я целую неделю закупала съестное: только бы он не почувствовал того ужаса, который мы все тут переживали. Каждый день выходила на поиски еды, как на охоту. Помню, купила несколько лимонов, ужасно дорогих. А Джорджо, когда готовил, выжимал их не до конца и выбрасывал. Сердце мое сжималось вместе с этими лимонами. Потом мое сердце стало сжиматься уже из-за предстоящей разлуки: с каждым днем я влюблялась в него все больше и больше. Этой разницы в шесть лет не существовало, потому что он знал то, чего не знала я, и умел то, что я не умела.

Нам было что рассказать друг другу: даже мультики в детстве мы смотрели разные. Джорджо говорил: "Ну как, ты знаешь этого..." Я огорчалась: "Не знаю..." Единственный, кто мне был знаком, - это Микки Маус. Потом музыка - он называл совершенно незнакомые мне имена. Тот же Джим Моррисон - у нас в то время о нем слышали только те люди, которые сами бренчали на гитаре.

Наш первый Новый год я предложила встретить на Красной площади. Помню, мы страшно опаздывали, бежали в метро. Но на Красную площадь к полуночи так и не успели. Уже били куранты, и мы открыли бутылку шампанского на Варварке, на ступенях какого-то старинного дома. И тут начался салют. Я вообще люблю всякие праздники - парады, салюты, чтобы всего было много, - а тут еще рядом Джорджо. Как будто салютовали нашей любви.

Когда он уезжал, шел снег, мы взяли такси до Шереметьева, и я плакала. И он тоже плакал всю дорогу. Никогда больше не видела у него слез. В аэропорту никак не могли оторваться друг от друга. Уже проверили багаж, и нужно было идти к билетной стойке - туда, вглубь, куда мне вход запрещен. Но я дошла вместе с ним до середины запретной зоны. Какой-то начальник окликнул меня: "Это что такое?", но женщина-таможенник сказала ему: "Не надо, оставь их". И мы стояли посередине пустого зала, как на сцене, все смотрели на нас, но никто ничего не говорил. С тех пор каждый раз, когда мы расстаемся, я не могу сдержать слез, хотя знаю, что через неделю-две он вернется, самолеты падают очень редко, он будет осторожен за рулем, и ничего не случится. Но боль от того нашего прощания осталась, и я ничего не могу с собой поделать.

Он уехал, а я принялась считать дни до следующей встречи, которая будет только в апреле, на Пасху, в Риме. Джорджо оставил мне денег на билет - своих у меня не было. Я тогда снимала квартиру в Печатниках - совершенно жуткий район. Какие-то бараки, гаражи, склады, между ними проходить даже днем страшно. Мы с Джорджо, когда ехали куда-нибудь, обычно брали такси, и деньги мои быстро растаяли. Те остатки еды, которые залежались в холодильнике, я доедала очень долго, есть больше было нечего. Четыре месяца ожиданий, четыре месяца автобусной давки, зима, голодно, холодно, и только мысль о том, что скоро я поеду к нему, меня согревала. И вот я отправилась в Рим...

Никогда прежде не была за границей, если не считать трех лет в Монголии, с родителями. Волновалась страшно. Родители Джорджо уже лет десять были в разводе, но продолжали поддерживать очень тесные отношения, практически это была семья. И я все думала: как же мне им понравиться? Взяла с собой все самое лучшее, ехала с огромным багажом.

- Как вы представляли себе итальянскую маму?

- Боялась ее ужасно. Мне-то было известно, какие девушки приезжают в Италию из России и с какими целями. И конечно же, его маме это тоже было известно, к тому же такая разница в возрасте между мной и Джорджо... Ее замечали все вокруг, кроме нас. Но мама оказалась очень милой синьорой, похожей на Джорджо, немного хлопотливой, немного закрытой, вернее, даже не закрытой, а соблюдающей дистанцию. Я чувствовала, она ко мне присматривается: "Кто это такая? Ну, наверное, временно".

Поселили нас в разных комнатах. Ночью Джорджо пробирался ко мне, ставил будильник часов на пять, и утром мы просыпались как ни в чем не бывало каждый в своей постели. И однажды проспали! Мама застала Джорджо у меня и устроила ему скандал. Как это так - они остаются на ночь в одной комнате?! Для любой мамы, наверное, это был бы шок, а тем более итальянской - они настоящие маменькины сынки, эти итальянцы. Я не поняла, что Джорджо ей отвечал - разговор шел по-итальянски, а я тогда языка не знала, но в результате наши отношения были легализованы, и ему уже не нужно было прокрадываться ко мне по ночам.

Две недели отпуска пролетели быстро, и Джорджо предложил: "Может быть, ты останешься еще на неделю?" Но чтобы перенести дату отлета, надо было заплатить примерно двести долларов.

- По тем временам немалые деньги.

- Огромные! И Джорджо решил воспользоваться отцовской кредиткой, а через пару дней, когда родители выдадут ему очередную сумму на карманные расходы, снова положить деньги на счет. Так мы и сделали, и поехали во Флоренцию. А когда вернулись, разразился страшный скандал. Отец обнаружил утечку. Сначала он заподозрил в нечестности клерка. Но когда выяснилось, что деньги взял его собственный сын....

Был объявлен семейный совет и назначен день суда. Все собрались в гостиной, отец говорил по-английски, чтобы я все понимала. Он был разъярен, но, как человек воспитанный, не кричал, а говорил ледяным тоном. Суть его получасовой речи заключалась в том, что Джорджо очень изменился за последнее время, совсем перестал думать об учебе. А последний его поступок - и вовсе из ряда вон. Поэтому Жанна вряд ли сможет приехать сюда в августе. (А мы договорились, что увидимся летом.) Получалось, что всему виной была я. Но оправдываться я не стала, просто молчала, с трудом сдерживалась, чтобы не разрыдаться, - чувствовала: произошло непоправимое.

До отлета оставалось еще несколько дней, мы по-прежнему куда-то ходили, веселились, но на душе кошки скребли. Джорджо меня успокаивал: "Ты не волнуйся, я что-нибудь придумаю. Я буду жить с тобой, стану русским, поменяю гражданство, мы поженимся. И я возьму твою фамилию". Он сделал мне предложение - я согласилась. И мы уже рисовали себе будущее, которое, знали, будет трудным, но счастливым.

- То есть вы себя уже Ромео и Джульеттой чувствовали?

- Да, потому что все было против нас. Я уезжала с мыслью, что никогда не возьму денег у его родителей, даже если будет совсем плохо.

- А ваши родители?

- Они жили в Кирове. Отец у меня инженер, мама - учитель. Я многого им не рассказывала, не хотела расстраивать. Мама очень переживала, что не может помочь мне с деньгами.

И вот Джорджо стал готовиться к отъезду. Три месяца он работал в баре посудомойщиком, до глубокой ночи мыл посуду. (С тех пор он ненавидит это занятие.) Скопил три тысячи долларов. Родители его, разумеется, о наших планах ничего не знали: он сказал им, что едет к друзьям в горы. Только через несколько дней они догадались, что сын сбежал в Москву.

На те деньги, которые он привез, мы надеялись купить хоть какое-нибудь жилье, но первый месяц просто не могли оторваться друг от друга. Поинтересоваться, что там происходит на рынке недвижимости, нам просто в голову не приходило. А за этот месяц цены на жилье рванули вверх. Мы поняли, что опоздали. Чтобы деньги не пропали, купили квартиру в забытой Богом дыре - городе Советске Кировской области - в надежде, что со временем обменяем ее. А пока жили в Москве на мою зарплату.

- Получается, что университет Джорджо бросил?

- Он решил, что будет сдавать экзамены экстерном. Приехал с учебниками и сидел над ними. Когда я спрашивала, что он изучает, Джорджо отвечал: "Социальную жизнь электронов в условиях вечной мерзлоты". То есть проводимость материалов при низких температурах. Потихоньку осваивал русский язык. Но учил со слуха, повторял за мной слова и потому долго говорил о себе в женском роде: я видела, я сказала, я пошла... Я его поправляла: ну что ты женщина, что ли? Ты должен говорить: я видел, я сказал, я пошел. И он очень скоро перешел на автопилот: ошибется и тут же сам себе говорит: "Ну что ты женщина, что ли? Надо говорить... вот так..." Было ужасно смешно.

Потом я потеряла работу. С прежнего места ушла, а тот проект, на который рассчитывала, неожиданно рухнул. И месяца четыре я просто сидела дома. Денег - ни копейки, есть нечего. Мы ели один раз в день. Утром у нас была одна чашка кофе и один кусочек хлеба с тонким-тонким слоем масла. Обед, он же ужин - часов в пять: тарелка спагетти, вернее, русских макарон с томатной пастой. Она была дешевле кетчупа, мы разводили ее водой и хранили в холодильнике. За месяц мы оба похудели на восемь килограммов. Как-то, помню, к нам заглянули Андрей с Дашей. Она быстро пересказала мне последние события своей жизни, а потом задумчиво спросила: "А что у вас сегодня на ужин?" "Спа-спагет-ти", - пролепетала я. - "Отлично, мы ужинаем вместе с вами". К счастью, через десять минут Дашка передумала: "Нет, мы, пожалуй, поедем в китайский ресторан". У меня отлегло от сердца: мы с Джорджо чуть не лишились завтрашнего ужина.

Иногда мы шиковали, позволяли себе излишество - пакет молока. За ним тогда надо было стоять в очереди. С тех пор у Джорджо выработался рефлекс: если он видит очередь, обязательно подходит и смотрит, что дают - раз люди стоят в очереди, значит, там что-то важное.

Он не жаловался, но я чувствовала, что ему тяжело: он был такой грустный... Джорджо ведь совсем не худышка, он обожает вкусно поесть. Иногда с утра затевает разговор о том, что мы будем есть на обед и ужин. Может быть, вспоминает те действительно трудные месяцы, когда мы каждый день ели только эту опротивевшую уже пасту... Однажды я ради него даже пошла на преступление. У нас оставались последние гроши, которых хватило только на пакет молока. И тогда я в магазине спрятала под мышкой батон хлеба. Попросту украла! Первый раз в жизни! Было и страшно, и стыдно: вдруг меня поймают - какой позор! Идем вместе домой - я молчу, не говорю о хлебе, меня раздирают противоречивые чувства. Когда дома я достала этот хлеб, он так обрадовался!

- Неужели мама его не волновалась, как там ее дорогой мальчик живет в голодной России?

- Конечно, она волновалась, всегда звонила по воскресеньям. И отец страшно нервничал. Но Джорджо всегда отвечал: "У меня все хорошо". На самом деле он почти ничего не рассказал мне о том, что происходило в тот момент в его семье. Я думаю, ему пришлось настоящую войну за меня выдержать.

- И ведь в конце концов они сдались?

- Сдавались они очень медленно. Первой оттаяла мама. Через год она прислала приглашение: поняла, что Джорджо не переубедить. Я привезла ей подарок: платье из льна, вышитое огромными цветами, и сверху летнее льняное пальто. Стоило все это для меня огромных денег - $ 20. Она очень благодарила, но так этот костюм и не надела. Я корила себя: ты пытаешься завоевать расположение человека подарками, ведь это же неправильно, нечестно!

А еще через пару лет я почувствовала, что лед тронулся. Помог случай. В Италии обеденное время - святое, все собираются за столом. Если ты не предупредил, что опоздаешь, все так и будут сидеть за своими остывающими тарелками, никто к обеду не притронется. Таковы традиции, уклад, все это очень важно. Однажды Джорджо отлучился к университетскому приятелю - забрать какие-то учебники. Приближается обеденное время, а его нет. Мама зашла в нашу комнату, чтобы спросить, где он, и мы впервые разговорились.

Я рассказала ей, как хочу работать, много работать. Я тогда выпускала светскую хронику в агентстве РИА "Новости". Работа была замечательная, легчайшая, а мне хотелось заниматься телевидением. Снимать, монтировать, делать репортажи. Страшная была жажда деятельности. А она вспомнила, что когда-то училась как сумасшедшая, чтобы поскорее окончить университет и уехать к своему жениху, который жил в другом городе. Она день и ночь сидела за учебниками и закончила курс за четыре года вместо положенных шести.

Джорджо вернулся только через час, и все это время мы с его мамой проговорили. После этого наши отношения стали налаживаться. Она поняла, что я не авантюристка из непонятного ей Советского Союза, где, как еще недавно говорили, по улицам ходят медведи.

И я поняла, что она не буржуазная стерва, которая злобно думает обо мне: "Вот, оттяпала моего сыночка". Сейчас, когда я приезжаю, она говорит: "Ну что же ты так редко бываешь, как хорошо, что ты здесь, останься подольше". Правда, отец Джорджо до сих пор не слишком мне доверяет.

А вот с его дедушкой мы сразу подружились. К сожалению, три года назад он умер, бабушки не стало в прошлом году... Она очень красивая была, бабушка Джорджо, и к тому же графинечка, знала толк в нарядах, драгоценностях, светской жизни. Бабулечка - прелесть. Но дед, видно, за полвека так устал от жены, что последние несколько лет с ней не разговаривал. Однако бывали случаи, когда он все-таки ронял несколько слов. Например, бабушка сидит возле огромного венецианского зеркала, причесывается, входит дед и, глядя на нее, говорит с притворным восторгом: "Какое у тебя лицо! Как карта!" - то есть все в морщинах. И закрывает за собой дверь... Графиню подобные "комплименты" приводили в шок: "Как можно такое говорить женщине?"

На Сицилии они считались очень важными людьми. Когда я в первый раз приехала в Палермо, мне устроили смотрины, так что пришлось нелегко. Каждый день меня начинали рассматривать с головы до ног, вот так: "Н-да. И что?" Хотя, конечно, на лицах при этом были вежливые улыбки.

Мы виделись за обедом и за ужином, все остальное время мы с Джорджо проводили на пляже. И дед иногда весь ужин молчал, а когда нарушал молчание, всегда продолжал ту беседу, которую мы вели с ним дня два назад. При этом он не говорил: "Так вот, возвращаясь к нашему разговору...", а мог так спросить: "Ну и что? Что было дальше?" Сначала я замирала с открытым ртом, а потом мне это стало даже нравиться. Мы с ним как бы в другом времени существовали. Один раз он меня спросил: "Ты с Кавказа? У тебя глаза раскосые..." Перепутал Кавказ с Востоком. "Нет, - отвечаю, - все в роду русские, но, наверное, были когда-то татары, потому что фамилия явно тюркского происхождения". Он: "Ага". А через два дня неожиданно спрашивает: "А что, у твоих родителей тоже такие глаза?" Потрясающий был дед, супер просто, я его обожала.

Хотя характер у него был тот еще. Суровый старик, внукам лиры не даст. Хотя знал, что на Рождество или день рождения принято дарить подарки, тем не менее каждый раз это для него было травмой. И вдруг как-то раз сам заговорил с Джорджо: "Наверное, вам с Жанной нужны деньги?" И выдал нам целый миллион лир (примерно $ 600). Я понимала, что для него это не то чтобы чудачество, но поступок неожиданный. Он, например, не принял новую жену своего младшего сына - а тот, между прочим, женился на иранской княжне. Роскошная женщина, со всеми восточными достоинствами, прожила всю жизнь в Лондоне - ее родители бежали туда от иранской революции. Она не говорила по-итальянски и улыбкой пыталась скрыть этот недостаток. Сколько сын ни пытался навести мосты - все впустую. Дед ее просто не замечал, почему-то предпочел нас. Наверное, его тронула наша история. Он для себя решил, что Джорджо - достойный представитель семьи Савонна, мужчина с характером. Вот увидел внук спину, понял, что это его спина, и, как упертый, стоял на своем: звонил, приезжал, добивался...

- А как вы поженились?

- Мы не женаты до сих пор. Решили, что помолвлены, и вот как-то... Я думаю: а надо ли? Единственное, что тревожит его и меня, это получение визы. А так мы живем вместе, у нас общие планы, мы собираемся вскоре завести ребенка.

- Но ведь когда-то он собирался взять вашу фамилию и стать русским.

Да он и так порядком обрусел. Знаете, почему я в этом уверена? Он стал понимать русские анекдоты.