 |
Деклан Доннелланрежиссер театра |
Приступая к репетициям чеховских «Трех сестер», Деклан Доннеллан объяснил, что выбрал эту пьесу только потому, что никогда раньше не ставил Чехова. Что этот спектакль он ставит для себя, прекрасно понимая, что российскому театру еще один вариант «Трех сестер» «нужен как дырка от бублика». Обаятельный англичанин оказался прав. Его версия действительно встала в общий унылый ряд среднестатистического Чехова.
В оформлении Ника Ормерода сведены несколько фирменных примет типичной «чеховской декорации». Тут и макет игрушечного домика с горящими окошками. И задник, где нарисованный фасад московского дома (очень напоминающий Музей Ермоловой на Тверском бульваре) сменяется нарисованным лесом. Несколько белых стульев и столов исполняют роль дежурного реквизита. В принципе в этом оформлении можно спокойно играть и «Вишневый сад», и «Дядю Ваню», и «Чайку». Некий Чехов вообще.
Актеры, собранные «с бору по сосенке» по разным московским театрам, играют каждый что-то свое, в меру таланта и сил, не видя, не слыша, никак не сочетаясь друг с другом. Носится по сцене нянька, которую актриса Театра «Эрмитаж» Галина Морачева представляет какой-то Бабой-ягой из детского утренника. Злодейски орет Наташа: актриса Театра им. Пушкина Екатерина Сибирякова не пожалела для своей героини лишь две интонации – умильный шепот и истерический крик. Ирина – актриса РАМТа Нелли Уварова – все четыре действия бегает и прыгает, взмахивая руками-крылышками в лучших традициях тюзовских малолетних героинь. Актриса Малого театра Екатерина Дмитриева рисует Ольгу типичной злобной училкой, которая любую фразу произносит с наставительной интонацией, будто в руках у нее все время указка. И даже прекрасный актер Игорь Ясулович из ТЮЗа спрятал Чебутыкина за бородой и усами, закрыл глаза очками, а душу персонажа заслонил характерностью. Толпа персонажей никак не сцепляется друг с другом. Каждый играет соло, а не дуэты, трио, ансамбли.
Деклан Доннеллан, обычно выстраивающий спектакли с математической строгостью и логичностью шахматной партии, тут, похоже, отпустил поводья. Он дал пьесе катиться ни шатко ни валко по наезженной сюжетной колее, лишь изредка подкидывая то какую-нибудь забавную мизансцену (особенно удачно скомпонована сцена пожара), то шокирующую деталь (Соленый, по версии режиссера, ревнует Тузенбаха к Ирине, а не наоборот), то неожиданный выход напрямую в зал. Так, Вершинин (Александр Феклистов) говорит прощальный монолог, стоя на авансцене и обращаясь к публике. Впрочем, иногда даже самые выигрышные режиссерские решения повисают в пустоте, не подкрепленные предыдущим развитием линии роли. В финальной сцене с Вершининым режиссер дал Маше выразительную мизансцену – ее героиня обхватывает сапоги любимого человека. Но пошловатые отношения двух весьма опытных мужчины и женщины всех никак не настраивают на эмоциональный выплеск в минуту расставания. У тяжеловатой тугодумки Маши (Ирины Гриневой) Вершинин не первый и не последний. Да и у Вершинина встреча с Машей – всего лишь очередной походный романчик. Чего уж тут кишки-то рвать.
Доннеллан, похоже, взглянул на чеховских персонажей глазами Чебутыкина – циничного доктора, твердо уверенного, что «одним бароном больше, одним меньше». Режиссер отнял у героев и героинь «Трех сестер» и душевную тонкость, и обаяние, и значительность, и силу. А вместе с этим исчезла и притягательность чеховских героев, оказались разорваны нити, соединяющие их с залом. Если эти мелкие и пошлые люди не слишком интересны ни режиссеру, ни актерам, с чего бы за них переживать зрителям? Какое нам дело до скучноватых теток с их занудно повторяемым припевом: «В Москву, в Москву!»
Жаль, что первая встреча Донннеллана с Чеховым, многое сулившая, оказалась столь малорезультативной. Впрочем, сам режиссер обещал, что в его ближайшие планы Чехов не входит и его следующая русская постановка «окажется более социально полезной». И, надо надеяться, талантливой.
В оформлении Ника Ормерода сведены несколько фирменных примет типичной «чеховской декорации». Тут и макет игрушечного домика с горящими окошками. И задник, где нарисованный фасад московского дома (очень напоминающий Музей Ермоловой на Тверском бульваре) сменяется нарисованным лесом. Несколько белых стульев и столов исполняют роль дежурного реквизита. В принципе в этом оформлении можно спокойно играть и «Вишневый сад», и «Дядю Ваню», и «Чайку». Некий Чехов вообще.
Актеры, собранные «с бору по сосенке» по разным московским театрам, играют каждый что-то свое, в меру таланта и сил, не видя, не слыша, никак не сочетаясь друг с другом. Носится по сцене нянька, которую актриса Театра «Эрмитаж» Галина Морачева представляет какой-то Бабой-ягой из детского утренника. Злодейски орет Наташа: актриса Театра им. Пушкина Екатерина Сибирякова не пожалела для своей героини лишь две интонации – умильный шепот и истерический крик. Ирина – актриса РАМТа Нелли Уварова – все четыре действия бегает и прыгает, взмахивая руками-крылышками в лучших традициях тюзовских малолетних героинь. Актриса Малого театра Екатерина Дмитриева рисует Ольгу типичной злобной училкой, которая любую фразу произносит с наставительной интонацией, будто в руках у нее все время указка. И даже прекрасный актер Игорь Ясулович из ТЮЗа спрятал Чебутыкина за бородой и усами, закрыл глаза очками, а душу персонажа заслонил характерностью. Толпа персонажей никак не сцепляется друг с другом. Каждый играет соло, а не дуэты, трио, ансамбли.
Деклан Доннеллан, обычно выстраивающий спектакли с математической строгостью и логичностью шахматной партии, тут, похоже, отпустил поводья. Он дал пьесе катиться ни шатко ни валко по наезженной сюжетной колее, лишь изредка подкидывая то какую-нибудь забавную мизансцену (особенно удачно скомпонована сцена пожара), то шокирующую деталь (Соленый, по версии режиссера, ревнует Тузенбаха к Ирине, а не наоборот), то неожиданный выход напрямую в зал. Так, Вершинин (Александр Феклистов) говорит прощальный монолог, стоя на авансцене и обращаясь к публике. Впрочем, иногда даже самые выигрышные режиссерские решения повисают в пустоте, не подкрепленные предыдущим развитием линии роли. В финальной сцене с Вершининым режиссер дал Маше выразительную мизансцену – ее героиня обхватывает сапоги любимого человека. Но пошловатые отношения двух весьма опытных мужчины и женщины всех никак не настраивают на эмоциональный выплеск в минуту расставания. У тяжеловатой тугодумки Маши (Ирины Гриневой) Вершинин не первый и не последний. Да и у Вершинина встреча с Машей – всего лишь очередной походный романчик. Чего уж тут кишки-то рвать.
Доннеллан, похоже, взглянул на чеховских персонажей глазами Чебутыкина – циничного доктора, твердо уверенного, что «одним бароном больше, одним меньше». Режиссер отнял у героев и героинь «Трех сестер» и душевную тонкость, и обаяние, и значительность, и силу. А вместе с этим исчезла и притягательность чеховских героев, оказались разорваны нити, соединяющие их с залом. Если эти мелкие и пошлые люди не слишком интересны ни режиссеру, ни актерам, с чего бы за них переживать зрителям? Какое нам дело до скучноватых теток с их занудно повторяемым припевом: «В Москву, в Москву!»
Жаль, что первая встреча Донннеллана с Чеховым, многое сулившая, оказалась столь малорезультативной. Впрочем, сам режиссер обещал, что в его ближайшие планы Чехов не входит и его следующая русская постановка «окажется более социально полезной». И, надо надеяться, талантливой.