Гюнтер Нойхольд

Австрийский дирижер Гюнтер Нойхольд приехал в Москву, чтобы отметить 100-летие со дня рождения классика киномузыки Нино Рота. Между репетициями с БСО имени Чайковского и пианистом Александром Гиндиным маэстро поделился с «Известиями» мыслями о дирижерском искусстве и социальных бунтах — в оркестре и на улице.

Почему праздновать 100-летие итальянца Нино Рота в Москву отправился именно австрийский дирижер Гюнтер Нойхольд?

— Я дирижировал мировой премьерой этого фортепианного концерта в 1978 году. Уверен, что это настоящий шедевр. Рота писал саундтреки на уровне высокой симфонической музыки, к тому же он обладал большим воображением, чем обычный «серьезный» композитор.

Как начинались ваши взаимоотношения с Россией?

— Впервые меня пригласил маэстро Федосеев, это было лет 25 назад. Потом я дирижировал «Ариадной на Наксосе» в Большом театре во время гастролей Дрезденской капеллы.

Как бы вы определили суть различий между Австрией и Германией?

— Австрия еще в имперские времена смотрела на восток и юг, в славянские страны и Италию. Германия всегда была более закрытой и хранила свое «немецкое качество жизни». К примеру, Верди в Германии воспринимается совсем иначе: ритм «ум-ца-ца» там вызывает насмешку.

Сейчас вы руководите оркестром Бильбао. Какие ощущения от столицы басков?

— Фантастические. 25 лет назад это был грязный фабричный город. Потом они закрыли почти все фабрики, открыли музеи и перестроили социальную жизнь. В городе, где живет 350 тысяч человек, есть зал для классической музыки на 2200 мест.

Кого из сегодняшних молодых дирижеров вы считаете самым ярким?

— Молодые дирижеры всегда многобещающи. Они демонстрируют активность и пользуются размашистыми жестами. Но нельзя оставаться молодым дирижером слишком долго — нужно развиваться и искать в себе глубину. С возрастом вам приходится принимать множество решений, отвечать за программы, набирать новых оркестрантов.

Вы в юности были таким же?

— Конечно. Я участвовал во множестве конкурсов. Но потом я смирил себя и пошел в оперный театр, стал много работать за роялем, заниматься с певцами.

В каком возрасте дирижеры становятся серьезными?

— В 35-40 лет. Дело не в том, что они становятся серьезными, сама профессия меняется. Когда вы давно в браке, ваш день не похож на день женитьбы.

Вы дирижировали Венским филармоническим оркестром, одним из лучших коллективов в мире. Как стать дирижером этого оркестра?

— Это вопрос административных решений и иногда случая — не только уровня самого дирижера. Подобные оркестры не так уж просты, и люди там не всегда любезны. Я помню, как Карлос Клайбер расстался с венскими филармониками прямо во время репетиции.

Вы ностальгируете по золотой эпохе профессии дирижера?

— Нет. Раньше, во времена Тосканини и Караяна, у дирижеров было больше власти, но эта система себя исчерпала. Произошла социальная трансформация, появились мощные профсоюзы. У вас больше нет столько времени на репетиции. Теперь вы должны достичь того же результата более эффективным способом.

Сила дирижерского внушения ослабла?

— Сила та же и обязательства те же — исполнять музыку. Судьба Караяна, кстати, вовсе не была гладкой. У него был пожизненный контракт с Берлинским филармоническим оркестром. Так вот, за полгода до его смерти профсоюз оркестра делал все, что расторгнуть контракт досрочно. Еще один пример: Венская государственная опера. Со времен Гус тава Малера там были лишь четыре интенданта, которые смогли продержаться до конца контракта. Я назову тех, кто не смог: Густав Малер, Рихард Штраус, Карл Бём, Герберт фон Караян, Лорин Маазель, Клаудио Аббадо.

Перенесемся из оперных домов на улицу. Вы приехали в Россию в разгар митинговой активности.

— Протесты происходят всегда и везде. Благодаря социальным сетям организовать их теперь проще, чем когда-либо ранее. Последние восстания в Африке показали, что мнение отдельных людей мгновенно становится мнением толпы. Но если цель — демократия, нужно учитывать воззрения всех граждан, а это не входит в планы протестующих. Революции, свергающие африканские режимы, приводят к тому же самому — установлению жесткой власти. Настоящих изменений нет.

Если ваш оркестр стал бы вдруг протестовать против вас, что бы вы предприняли?

— Думаю, это стало бы финальной точкой в наших отношениях.