Главная Войти О сайте

Хайнер Геббельс

Хайнер Геббельс

режиссер

- В сознании московской публики Эраритжаритжака неизбежно срифмуется с вашим спектаклем Хаширигаки, который вы несколько лет назад показали на Театральной олимпиаде. У этих постановок труднопроизносимые названия, и в обеих на равноправных началах сращены классическая музыка и интеллектуальная проза: в прошлый раз - Гертруда Штайн, теперь - Элиас Канетти. А для вас самого эти работы связаны в единый цикл?

- Никак не связаны. Для меня очень важно, что мои спектакли отличаются друг от друга. Я бы сказал, что Хаширигаки - это некий яркий мюзикл, в то время как Эраритжаритжака - просто черное на белом. Здесь достаточно строгий язык, короткие предложения, строгое соотношение музыки и текста. Хаширигаки был потоком ритмизированной прозы, и в нем была своя поэтичность, он все время немножко парил над действительностью. А Эраритжаритжака - это достаточно строгая аналитическая работа. Причем текста здесь, пожалуй, даже больше, чем в том спектакле. Разница не только в том, что сейчас на сцене - четверо мужчин и одна женщина, а тот спектакль играли три женщины, но и в том, что «Хаширигаки» возник из звука и сценографии, в то время как Эраритжаритжака связана в первую очередь с текстом.

- Как вы монтировали тексты Канетти? Насколько вы использовали публицистику Канетти, например его знаменитую книгу Масса и власть, и насколько вас заинтересовала его беллетристика?

- Из Массы и власти я взял только кусочек, из его единственного романа Ослепление - один небольшой диалог, а 90% текста извлечено из дневников Канетти.

- Почему вы вообще выбрали Канетти?

- В его текстах я нашел ту метафору, которую могу использовать в своей театральной работе. Я работаю в театре таким образом, что любое изобразительное средство - звук, свет, музыка, текст - сохраняет свои способности и развивается самостоятельно, а не становится иллюстративным. Канетти - это человек, который не доверяет взаимоотношениям и взаимосвязям. Ему кажется, что если слова, люди или предметы слишком близко подходят друг к другу, то они начинают друг на друга сильно влиять и подавлять. Он оставил шесть или семь дневников, в которых есть отдельные лаконичные фразы, наблюдения над языком, над музыкой, над взаимоотношениями между людьми. Он пишет о животных, о различных маленьких деталях, и эти предложения стали для меня неким импульсом. Даже когда я их читаю, они заставляют меня задуматься над тем, как я себя веду, что я делаю, как связано одно с другим. И именно этот опыт я пытаюсь разделить с публикой.

- Можно ли сказать, что Эраритжаритжака - это для вас что-то вроде сценического трактата?

- Надеюсь, это все-таки намного больше, чем трактат. Это не просто умное послание публике, а произведение, которое должно затронуть все наши органы чувств. Например, огромную роль в спектакле играет видео, большая роль отведена музыке и свету, почти самостоятельная.

- Вы сейчас работаете в Швейцарии, а в России хорошо знают швейцарского режиссера Кристофа Марталера, который так же, как и вы, пришел в режиссуру из музыки. Вы чувствуете с ним какую-то творческую близость?

- Конечно же чувствую. Я думаю, это характерно для нашего времени: основные импульсы для развития театра приходят не из центра, не из режиссуры и драматургии, как это было всегда, а с периферии. Боб Уилсон как режиссер родился из света, Кристоф Марталер - из звука, Пина Бауш - из танца.

- Можете ли вы сказать о своих учителях в профессии, или вы развивались совершенно независимо как режиссер?

- Думаю, что я формировался самостоятельно - очень медленно, шаг за шагом. Долго я занимался лишь акустическим театром и звуковыми пьесами. Пытался соединить музыку с текстом и наблюдал за их взаимоотношениями. И только спустя долгое время я решился воплотить все это на сцене.

- В какой момент вы решили, что режиссура интереснее композиторских штудий? Как вы вообще пришли в театр?

- Не могу сказать, что режиссура меня интересует больше, чем музыка, они в моей жизни сочетаются в соотношении 50 на 50. В прошлом и позапрошлом году, например, я сочинял произведения для оркестра. А вообще я, как правило, один год ставлю спектакль, а на следующий пишу музыку, и таким образом чередую. Мое желание заняться театром возникло из недовольства тем, что я видел на сцене. Я видел, как много возможностей упускается в этой области. Как правило, я очень скучал в театре. Все было слишком предсказуемо - театр часто использует такие тексты, которые сужают, а не расширяют наши представления о мире.

- Вы когда-нибудь ставили современные пьесы?

- Я ставлю только свои произведения. А поскольку они ставятся в наше время, то я надеюсь, что они современные. (Смеется.)

- Как обычно рождаются замыслы спектаклей? Из духа музыки или все-таки слово предшествует музыке?

- Всегда по-разному. Черным по белому, который показывали в Москве в декабре прошлого года, возник из сценографии и звука, Хаширигаки - из света и сценографии, а Эрари родилось из слова.

- Знакомы ли вы хоть немного с русским театром? Видите ли вы здесь каких-то единомышленников, подобно перечисленным вами Уилсону, Марталеру и Пине Бауш?

- Не могу сказать, что эти люди, о которых мы сейчас с вами говорили, достаточно близки мне. Скорее все мы даем какой-то импульс для развития театра, схожий в своей основе, но это не значит, что мы близки. Что же касается русского театра… Я не знаю его достаточно хорошо, чтобы об этом сейчас говорить.

- Что в европейском театре, который вы знаете гораздо лучше, вас больше всего раздражает?

- Больше всего раздражает интенсивность выражения. Нельзя забирать у зрителя его эмоции! Эмоции нужно уметь вызывать, и для этого недостаточно самим изображать их на сцене. Ведь эмоции можно вызвать просто музыкой или даже пустой сценой.

- Вас раздражает, когда на сцене излишне актерствуют?

- Меня не раздражает актерская игра сама по себе, но я думаю, что есть и другие средства выражения - например свет и звук, - и благодаря им артист тоже может расти. Театр бе з актера невозможно себе представить. Но актера нужно не только поддерживать, а наоборот - найти что-то, чему он мог бы сопротивляться. На этом сопротивлении, на этом противоречии он и будет расти.

Музыка навеяла

Композитор и режиссер Хайнер Геббельс родился в Германии в 1952 году. В 1972-м поселился во Франкфурте-на-Майне, изучал музыку и социологию. С конца 1970-х начал писать музыку для театра, кино и радиоспектаклей. В конце 1980-х стал создавать симфонические произведения для оркестров, а к началу 1990-х композитор Геббельс сделался еще и театральным режиссером. Среди его постановок - Казино Ньютона (1990), Суррогатные города (1994), Макс Блэк (1999). Приезжал в Москву в 2001 году со своим спектаклем Хаширигаки, в 2004-м - с пьесой для восемнадцати музыкантов модерн-ансамбля Черное на белом. В 2001 году Геббельс был удостоен в Таормине премии Европа - театру в номинации Новая театральная реальность.

© БиоЗвёзд.Ру