София де Бурбон

Моей маме, с признательностью и нежностью..

Известнейшей испанской журналистке Пилар Урбано,человеку, написавшему множество книг о мировых знаменитостях, прекрасному психологу, научившемуся за десятилетия журналистско - писательской работы "читать" все в человеке, как в открытой книге - даже едва заметные жесты: подергивание века или замаскированный зевок - так и не удалось за полтора года длинных, частых и откровенных бесед разгадать секреты этой Женщины.

В июле 1997 года, исписав кучу блокнотов и тетрадей, она уезжала из дворца Сарсуэла с ощущением так и неразгаданной до конца, абсолютной тайны. "Какая она? Кто она? Что я знаю о ней?!" - задавала себе вопросы журналистка, выезжая с верхней в предместье Мадрида дороги, ведущей в резиденцию испанских монархов. И сознавала, что не может ответить ни на один из них, как и в начале своего, затянувшегося "интервью - визита" к Ее Величеству Королеве Испанской, Софии де Бурбон.

Тогда что же я могу сказать о ней?! - резонно удивитесь Вы, читая заголовок этого материала. Наверное, будете - по своему - правы. Ничего нового. Ничего скандального. Ничего странного.

Лишь осторожно буду идти по тому пути, который уже пройден до меня, только иногда останавливаясь и позволяя себе вздохнуть, подумать, предложить Вашему вниманию какой - то эпизод, прежде ускользнувший от Вашего внимания, или - льщу себя скромной надеждой!- вовсе Вам неизвестный.

Я буду просто рассказывать, не настаивая причислить этот мой восхищенный и , быть может, немного наивный пересказ чужой Судьбы к шедеврам биографических хроник и летописей. Ибо ее Жизнь, полная Достоинства и скрытой прелести Тайны, вполне заслуживает того, чтобы быть хоть немного узнанной.. И - признанной? Хотя в признании она не нуждается. Она - Королева Испании и более пятидесяти процентов испанцев часто говорят, что они "монархисты только из -за королевы!"

Греческая принцесса София, родившаяся в Афинах 2 ноября 1938 года, рано поняла, что же это значит - быть Принцессой. И не просто - Принцессой, а Принцессой -изгнанницей, которой пришлось долгое время жить на чужой земле. Ее отец, греческий король Павел, (Пабло, на испанско - латинский манер -автор.) был вынужден вместе с семьей , во время оккупации Греции фашистами, уехать на остров Крит.

Греки мужественно сопротивлялись вторжению немцев, но у них была слишком маленькая армия, не осилившая нападения сразу с двух сторон. (Гитлер отдал приказ оккупировать Грецию со стороны Италии и Югославии и Албании)

Помощь союзников - англичан подоспела поздно, а для США маленькая и почти нищая в промышленном и сырьевом отношении Греция и вовсе не представляла особого интереса.

Да и что могло быть заманчивого для Америки в "отсталой" стране с монархическим строем, осколками пышности древних храмов и полуразвалившихся статуй? Ну и что с того, что королевской греческой династии исполнилось уже почти сто лет и она была связана кровными узами со многими императорскими и королевскими домами и Европы, и России!

( *Греческая королева Ольга из рода русских царей Романовых была прабабушкой принцессы Софии по отцу, а по обеим родственным линиям донья София прочно связана с правящей в Германии и Австрии династией Габсбургов. Приходится родней кайзеру Вильгельму Ш и австрийскому Императору Францу - Иосифу- автор). Почти все монархические режимы пали под пятой гитлеровского сапога, или считают оставшиеся дни до конца!

Король представлялся далеко за бескрайним океаном каким то совершенно ненужным, давно отжившим раритетом, с которого уже не хочется даже и пыль сдуть. У большой политики - большие масштабы, туда не входят бедные соседи - это известно и понятно всем.

А памятники искусства и истории и сотни погубленных человеческих жизней значат так мало для молоха истории!

Одним словом, пусть уж Греция как - нибудь разбирается со своими проблемами сама и решает их без помощи союзников. Так - проще.

Маленькая Греция и решала, как могла, взвалив на себя тяжкое ярмо оккупации и всех тягот войны: голода, беженцев , бомбежек. Королева Фредерика, мать маленькой Софии, деятельно и много помогавшая мужу в те нелегкие для него и страны дни, писала своим родным в Германию:

"Восемь миллионов греков сражаются против ста восьми миллионов немцев и итальянцев.... Мы останемся на греческой земле сколько возможно. Король никогда не сдастся в плен, даже если ему будет гарантировано достойное обращение. Король представляет всю нацию, и, если он верит в победу, как верим в нее мы, он должен уехать... Трагедия гражданского населения Греции неописуема. Я только что приехала из госпиталя. Видела раненых детей, чьи родители погибли при бомбежке... Если ситуация ухудшится, мы вынуждены будем уехать. Во-первых, потому, что ни король, ни прямые наследники династии не должны попасть в плен. А еще и потому, что даже если бы мы остались, то не смогли бы никому помочь: Я поняла, как ненавижу Гитлера. Какое право он имеет создавать новый мировой порядок, которого никто не хочет? Ради этого нового порядка разрушают самые прекрасные цветущие города, убивают стольких людей..."

Кто мог ответить королеве Фредерике на эти вопросы?..История? Но было ли время ждать этот ответ?

В ночь с 22 на 23 апреля 1941 года на борту английского гидроплана, греческая королевская семья прилетает на остров Крит. Пятнадцать дней они живут в хижине, наполненной клопами и комарами. С Крита они переезжают на Кипр, потом в Александрию, в Каир, у них нет постоянного пристанища.

Летом 1941 года король Египта Фарух просит греческого короля, его семью и родных "покинуть страну" - их попросту выдворяют. Впереди у маленькой Софии, ее брата Тино* (*Будущий император Греции, Константин I - автор) и ее родителей еще пять лет скитаний и поисков крова. Вот как вспоминала донья София о своем возвращении на родину, десятилетия спустя, во время разговора с Пилар Урбано:

"Я была слишком мала, когда мы покинули Грецию, так что для меня это возвращение стало подлинной встречей с моей родиной. Как только рассвело, мы с братом Константином принялись соревноваться, кто первый увидит берег. Сияющий день. Все празднично одеты. Мой отец в форме адмирала. Внизу, на пристани, звучит музыка. Люди кричат и аплодируют. У всех сияющие лица. Я тоже вне себя от радости". Софии в ту пору было восемь лет, но не по годам развитая, она понимала и чувствовала сердцем слишком многое. Вскоре к радости маленького сердца примешалась горечь печали.

"Изгнание - это большое горе, - вспоминала с болью королева, - потому что оставляет людей без корней, разлучает со своей землей, разрушает семьи. Но война намного хуже. Последствия войны в Греции были ужасны: из восьми миллионов греков погибло четыреста тысяч человек. А продолжавшаяся партизанская война продолжала сеять смерть. Не было семьи, которая не понесла бы потерь. Люди погибали не только в сражениях, дети из бедных семей тысячами умирали от голода. Страна лежала в руинах. Не было ни одежды, ни еды, ни лекарств, ничего. Мои родители объездили всю Грецию: по плохим дорогам в военном джипе они исколесили всю страну, порой и верхом на мулах, чтобы попасть в деревеньки, расположенные в глубоких каменистых ущельях или высоко в горах, где не было дорог. Брали меня с собой, чтобы я видела своими глазами боль и нищету страны".

Она видела и запоминала. Все это оставляло в ее сердце ощутимые раны, которые она, неуклюже, по детски, пыталась спрятать внутрь души. Зная сейчас, с какою страстью, неподдельным сердечным жаром, донья София всегда отдается бесконечным делам благотворительности: устройству больниц, помощи безнадежно больным детям во всех странах мира, особенно в южно - африканском регионе, где так часты голод и засуха, думается, что она так и не смогла до конца забыть свою израненную, лежащую в послевоенных руинах Родину! Ее отношение к сегодняшним страданиям мира - просто проекция собственного детства.

И то, что современная Испания, находясь на острие всевозможных политических, национальных, социальных противоречий, - борьба за независимость басков, экстремистско - националистические призывы террористической группы ЭТА, не раз совершавшей деяния, приравненные законом к особо жестоким преступлениям - взрывы, убийства политических деятелей, похищения, поджоги - все - таки не оказалась втянутой в гражданскую войну, политический раскол, разброд и шатания, опасные для единства нации и государства, есть немалая заслуга не только самого монарха -короля Хуана - Карлоса Первого, но и его верной "тени" - всегдашней спутницы жизни - Королевы Софии. Это несомненно. Слишком жива для нее до сих пор горькая память о раздираемой надвое Греции, что никак не могла выбрать пути: стать ли ей республикой, остаться ли монархией. Король был любим народом и популярен, но на его стороне не было мощи и силы, и сверх -популярной идеи объединения нации, увы!

Как она росла? Как эта сдержанная женщина с мягкой улыбкой вспоминает о своем детстве? Кто были ее наставники? С чего начинался ее трудный, как и для всякой личности, путь к себе? Она не очень любит говорить только о себе, но все же послушаем ее неторопливый, живой рассказ, пересыпанный народными словечками и мгновенными улыбками, озаряющими ее лицо, подобно вспышке яркого солнечного света. Кстати, "народные" словечки, это вовсе не то, к чему привыкло наше, русское, ухо. Испанский состоит из множество разнообразных наречий и диалектов - каждый со своим собственным "словарным запасом". Так вот, королева в совершенстве знает все диалекты, наречия, "акценты" испанского. Может читать латинизированные исторические манускрипты времен королевы Изабеллы и короля Фердинанда, знает каталонские народные песни, танцы Севильи. Ее речь живая и теплая. В ней нет "придворной окаменелости". Это заметно даже по телевизионным репортажам и интервью.

В Софию, в ее личность, много труда вложила ее учительница,Теофания Арванитопулос, старший преподаватель по гуманитарным дисциплинам: история, география, искусство, философия, археология, греческий... "Она была потрясающей. - говорит о ней София, - Всегда увлеченная своей работой, умела пробудить в учениках любовь к археологии, к истории. Она открыла нам богатства Греции и научила наслаждаться ее красотой, любить ее. Учебу она превращала в праздник. Я ее очень любила".

"Вернувшись из изгнания, - рассказывает королева, - я говорила по-английски и по-гречески, но, поскольку я была гречанка и дочь наследного принца, обязана была владеть греческим в совершенстве. Логично, правда? Я выучила три греческих языка: повседневный, народный язык улиц и греческий классический, аттический, литературный, то есть язык с совершенной грамматикой".

Первого апреля 1946 года официальный статус Софии, как представительницы королевского рода изменился. Она стала дочерью короля Греции, и вслед за своим братом Константином могла претендовать на греческий престол в будущем. Умер ее дядя, король Георг и власть перешла в руки ее отца. Королева вспоминает: "Печальное известие о смерти короля мы получили от мамы, я хорошо это помню. Она собрала нас, троих детей, и сказала: "Пробил час дяди Георга. Когда умирает король, ему на смену приходит его наследник. В данном случае наследником является папа".

Так я впервые столкнулась со смертью. Через четыре дня состоялись похороны. Хорошо помню похоронный кортеж. Впереди шли солдаты с ружьями, опущенными дулами вниз, на обратном пути, после похорон, дула уже были подняты вверх. Кортеж состоял из королевской гвардии. А позади гроба - мой отец - он вел за руку нового наследного принца, моего брата Константина."

София почти перестала видеть родителей. Отец много времени проводил в кабинете или в поездках по стране. Когда он болел, его заменяла жена, королева Фредерика, часто бывавшая в районах, опасных для жизни. Так линию огня *(в Греции часто происходили столкновения коммунистических отрядов и монархистов - автор.) она пересекала верхом на муле. Зачем ей нужно было быть там, среди солдат? Чтобы вселить в них бодрость духа. Она считала , что ее миссия - быть там, где плохо, где люди страдают. Она пыталась объяснить, что сила страны после опустошающей войны будет лишь в единстве. Но:Люди не слушали. Не хотели слушать.

"Мой отец был убежденным демократом, - вспоминает донья София в беседе с Пилар Урбано, - но, тем не менее, в Греции монархия и демократия оказались несовместимыми понятиями. У греков не укладывалось в голове (это и сейчас так), что монархия может быть демократической и конституционной. И поскольку я это недоверие вижу во многих уголках Европы, то иногда спрашиваю себя: быть может, демократическая монархия - это действительно исключительное изобретение моего мужа, Хуана Карлоса, в Испании?"

На саму же Софию и ее детский мир, изменение ее "положения в обществе" не повлияло никак. Просто с нее стали спрашивать еще строже. Вот что она сама говорит об этом : "Это на меня не произвело никакого впечатления. Продолжалась обычная жизнь. Греция была бедной страной. Мы не устраивали больших праздников, не жили в роскоши. По вечерам собирались всей семьей в комнате отца. Там, в удобных креслах, рядом с камином, ужинали по-семейному, слушали музыку, говорили о многих вещах...

Я мало общалась с людьми, жила больше в мире своих фантазий. Мы тогда не ходили в кино, телевидения у нас не было. Нам приходилось самим выдумывать игры и развлечения. Как и все дети, много времени проводили на кухне, потому что наш повар Блази рассказывал нам истории о греках и турках. С ним и с горничной Марией мы говорили по-гречески, а с няней Шейлой - по-английски. Мои дети тоже двуязычные, с раннего детства они говорят по-английски и по-испански".

Осенью 1951 года, когда Софии должно было исполниться тринадцать лет, родители записали ее школу в немецком местечке Салеме. Это была элитарная, престижная школа.. Ее основал немецкий дипломат и педагог Курт Ханн при покровительстве мецената, маркграфа Макса фон Бадена, а директором школы был принц Георг Ганноверский, брат королевы Фредерики. Школа находилась в немецкой земле Баден-Вюртемберг.

София очень расстроилась, когда узнала, что ей предстоит оставить дом и семью. Ее страшило оказаться среди незнакомых людей, так далеко от Греции, и слышать только немецкий язык, который она знала весьма посредственно. Но ее мать считала, что дочери пора перестать держаться за мамину юбку, что надо приобрести европейское образование и научиться преодолевать робость, языковые трудности и дисциплинарные строгости.

"Я ехала в Салем как овца на закланье. Мариенбургский замок привел меня в ужас: он был унылый, темный, там везде стояли рыцарские доспехи, висели огромные портреты; высоченные потолки и очень крутые лестницы. Настоящее средневековье!

В школе не делалось никаких социальных различий, там со всеми обращались одинаково, - рассказывает королева. - Самое главное было - твои старания. Тебя оценивали только по поступкам. Никого не интересовало, кто твои родители. В течение этих четырех лет я была просто Софией из Греции, одна среди многих."

Режим интерната был суров: зимой и летом подъем в 6.15 утра. Три минуты - чтобы заправить постели. Потом быстро одевались и спускались во двор и там прогуливались парами. На всех была школьная форма: серая юбка, белая блузка, синий свитер. После прогулки - холодный душ. В те времена не было горячей воды. На завтрак - овсяная каша на воде. Молоко, как и мясо или сладости, в послевоенной Германии было большой роскошью.

В восемь начинались уроки. Теоретические дисциплины чередовались с практическими занятиями. Каждая из нас могла сама выбрать дополнительные уроки: нас обучали шить, ткать ковры... Я выбрала фотографию и рисунок... Это было мое первое в жизни самостоятельное решение, мой первый свободный выбор. Вроде бы мелочь, но я сделала свой выбор впервые, не думая о моем статусе и не размышляя о том, что скажут другие.

Ученики сами мыли посуду, подавали на стол, убирали столовую, чистили картофель... Это была система взаимной ответственности, самоуправления, и мы, ученики, должны были жить в коллективе.

Когда приходил вечер, каждый из нас сдавал самому себе своеобразный экзамен, отчитываясь перед собой за день. Мы вели дневники. Наши дневники были свидетельствами того, как мы взрослели. Помню, как записывала, опоздала ли я на какое-нибудь мероприятие, позволила ли себе неряшливость, не лакомилась ли, когда не положено, чистила ли зубы после еды, сколько упражнений сделала на коне в гимнастическом зале, на шведской стенке, сколько часов вечером просидела над учебниками... Записи должны были быть правдивыми. Мы сами себе были судьями. Это был кодекс чести.

У меня остались очень хорошие воспоминания о Салеме. Жизнь там была строгой, дисциплина суровой, климат очень тяжелый, холодный, дождливый, но это был мой первый опыт свободы, товарищества, формирования личных ценностей. Я много занималась спортом. Но всегда предпочитала играть в команде, не любила одиночных соревнований".

София пела в хоре. Участвовала в школьных спектаклях. С увлечением играла маленькие, незначительные роли. Ей нравилась сама жизнь в интернате, тамошняя атмосфера веселых чаепитий, поздних, за полночь, бесед с подругами, уроки рисования, рождественские праздники, спортивные игры и состязания по хоккею на траве. Она любит вспоминать о Салеме, возвращаться в детство. "Там у меня как бы состоялась встреча с самой собой!" - говорит она, -

" Я, наконец, узнала самое себя и научилась уважать других. Открыла для себя дружбу. И умение настоять на своем. Я это делала мягко, никогда никому не объявляя войны. В Греции у меня не было свободы выбора: то, что я должна была делать, оспаривать не приходилось. Там не было места протестам. Я прекрасно сознавала мой долг принцессы. Знала, что я - дочь короля. И обязана была выполнять свой долг, хотела этого или нет. И Салем, мрачный, суровый интернат, стал для меня оазисом свободы. Я там была просто белокурой греческой девчонкой по имени София".

Но в начале лета 1956 года "просто София" принимает решение покинуть Салем и вернуться в Грецию. Решение об этом она приняла сама, после долгих раздумий и сомнений. Оно, это решение было достаточно взрослым, мотив его был серьезен. Это было решение : Принцессы!

Софии стало всерьез казаться, что она утрачивает связь с родиной, начинает забывать греческий язык. Для наследнцы традиций и короны, как ей думалось тогда, это было просто недопустимо! Она вернулась в Татой - греческую королевскую резиденцию в Афинах.

"Мне было 16 лет. - вспоминала донья София в беседе с Пилар Урбано, - Помню, как ехала на машине с вокзала. Мы тогда много ездили в общественном транспорте: поезд, подвесная дорога, пароход... Я высунулась из окна машины, чтобы подышать и вкусить этот ни с чем не сравнимый запах полей: смешение ароматов розмарина, мяты, тмина... и пшеницы, овса, они ведь тоже пахнут. И сосны, кипарисы, каштаны, эвкалипты... Мне запахи говорят о многом...

Мы жили в королевской резиденции Татой с тех пор, как ее восстановили в 1949 году. Во дворце, в Афинах, мы чаще бывали на официальных мероприятиях. Проводили там Страстную неделю. Присутствовали на всех церковных службах, порой очень утомительных." - вспоминает София.

Внешне жизнь шла своим чередом. Принцесса взрослела. В начале 1960 года ее семья предприняла большое путешествие на яхте греческого бизнесмена Эухенидеса "Агамемнон", в окружении членов королевских семейств Европы. Все они прибыли на борт яхты по приглашению королевы Фредерики, решившей превратить пикник - увеселение в полезную дипломатическую встречу. Во всех портах, где причаливала яхта за нею охотились журналисты, чтобы взять интервью у венценосных особ. Их ведь было там, на борту, более сотни!

Именно в круизе и состоялась первая встреча греческой принцессы с пятнадцатилетним испанским графом Барселонским - такой титул носил тогда Хуан Карлос. Вот как вспоминает об этом сама София, объясняя почему среди всех гостей она обратила внимание именно на графа Барселонского: "Он был очень симпатичный, забавный, даже чересчур непосредственный, много шутил. Он был старше меня всего на несколько месяцев, но ему родители разрешали развлекаться допоздна, и он вволю танцевал, веселился, в то время как меня ровно в двенадцать отправляли в постель. Но между Хуаном Карлосом и мной не было совершенно ничего. Он даже ни разу меня не пригласил танцевать.

Перед тем как познакомиться с Хуанито, принцем Хуаном Карлосом, я влюблялась, увлекалась много раз: типичные увлечения юности, почему бы не признаться? Мне нравились некоторые молодые люди в Салеме. Как и другие девочки, влюблялась в киноактеров. Вообще, я была романтичной особой. Но у меня не было настоящих романов, у меня не было женихов. Хуан Карлос - первый и единственный".

Вернувшись из круиза, София окунулась в жизнь, полную разных дел: приемы и путешествия, занятия с любимой преподавательницей Теофанией Арванитопулос, археологические раскопки. В ноябре 1956 года поступает в школу медсестер, где изучает детскую психологию. Через два года получает диплом и работает медсестрой до 1961 года. В 1959-м София и ее сестра Ирина в соавторстве со своей преподавательницей Теофанией опубликовали небольшую книжку "Керамика Декелеи", затем в дополнение была издана еще одна работа "Археологическая мозаика", где они сообщали о разнообразных новых археологических находках.

Очень увлекалась музыкой. Уроки ей давала Джина Бахауэр. В доме частенько бывал Иегуди Менухин. Джина и он были старыми друзьями родителей доньи Софии. "Я хотела бы, - говорит королева, - полностью посвятить себя истории, археологии или музыке, а может быть, какому-нибудь практическому делу, связанному с детьми".

В 1959 году София и Константин увлеклись парусным спортом. Каждый день, невзирая на холод и зной, на ливневые дожди, они вставали на рассвете и отправлялись к причалу бухты Фалерон. Там стояла на якоре маленькая яхта "Нерей", которую греческие военные моряки подарили наследному принцу в день его совершеннолетия.

"Вначале мы совершенно не думали об Олимпийских играх. Мы просто тренировались. Но нам не давало покоя желание с кем-нибудь посоревноваться, поставить перед собой какую-нибудь цель, ради которой стоило бы стараться.

Когда мы объявили родителям, что хотим участвовать в олимпийских соревнованиях, правительство заволновалось. "Греческий принц не может рисковать и проиграть. Если он будет участвовать, то он должен выиграть "золото". Бронзовая медаль - это уже поражение".

Тренировались мы во Франции и в Италии, - продолжает королева свой рассказ. - Как-то февральским днем 1960 года, когда мы шли в Геную, произошел несчастный случай. Было очень холодно. Яхта шла на всех парусах. Вдруг судно резко повернулось, и я ударилась головой о подветренный борт. Потеряла равновесие и упала в море. Вода была ледяная, и я начала тонуть, теплая одежда и тяжелая обувь тянули вниз. Константин и офицер, что был с нами, бросились в воду и вытащили меня.

Незадолго перед тем, как отправиться на Олимпиаду, в мае 1960 года, я сказала моему брату: "Тино, я все обдумала и выхожу из игры. Я боюсь, что со мной опять что-нибудь случится, да еще во время соревнований, я себе не прощу, если ты проиграешь по моей вине! Я не любила выигрывать у других - добавляет королева с улыбкой, - но и проигрывать мне тоже не нравилось! Лучше уж выиграть у самой себя, преодолев свои недостатки!

Игры проводились в Неаполе, с 29 августа по 7 сентября. Поехали всей семьей. К нам было приковано внимание прессы и телевидения всего мира, потому что Тино был единственным наследным принцем, участвовавшим в соревнованиях. В первый день соревнований он пришел десятым. И мы все в тот вечер приуныли. На следующий день он был уже третьим. На третий день - вторым. И в последний, решающий, день наш "Нерей" пришел первым! Мои родители обнимались, плача и смеясь. Я ликовала. Это был триумф. Для Греции это было очень важно. Не забуду никогда нашего возвращения в Афины. Люди стояли на мостовых в пять рядов, от аэропорта до памятника Неизвестному солдату, что в центре города. Все улицы Афин были запружены народом. Всеобщий всплеск национальной гордости. Это была первая золотая медаль, которую мы выиграли на Олимпиаде со времен Первой мировой войны.

Но вернемся в Неаполь. В тот вечер в гостинице, где мы остановились, все праздновали победу. Графы Барселонские присутствовали на играх и были приглашены на ужин на наш корабль "Полемистис".

Пришли дон Хуан и донья Мария, пришел Хуан Карлос. Он сильно изменился, отрастил усы. Я сказала ему: "Ты мне совсем не нравишься с этими ужасными усами". - "Не нравлюсь? Но... как же быть?" - "Не знаешь как? А я знаю. Пойдем со мной"... Я повела его в ванную комнату на пароходе, заставила сесть перед зеркалом. Накинула на плечи полотенце, как это делают в парикмахерских, взяла бритвенный прибор, приподняла за кончик носа и сбрила ему усы. Он... не протестовал".

Десять месяцев спустя после этого любопытного эпизода София и Хуан Карлос снова встретились, на этот раз в Лондоне, на свадьбе Эдуарда, герцога Кентского.

Приглашенные на свадьбу размещались в отеле "Кларидж". София, любопытная, как все женщины, попросила книгу гостей, чтобы узнать, кто из знакомых остановился в том же отеле. Опершись на стойку администратора, она читала список гостей. "Я знала почти всех. Но вдруг прочла: "Герцог Херонский". И спросила: "А это еще кто такой, герцог Херонский?" И услышала за своей спиной: "Это я".

Чей это голос? Я обернулась. Это был - он".

"В день приезда мы вместе отправились в кино: Тино, Хуан Карлос и я, в одном такси. Смотрели "Исход" с Полом Ньюменом. Потом вернулись в гостиницу, переоделись и снова вместе направились в отель "Савой": там был прием и торжественный ужин. Сели за один столик. Именно тогда мы почувствовали, как нас внезапно потянуло друг к другу, но никаких серьезных разговоров еще не было.

Все последующие дни Хуан Карлос и я провели вместе. Мой брат Константин догадался, что между нами что-то происходит. В разговоре с родителями по телефону он сказал им: "Приготовьтесь к сюрпризу. Хуанито, молодой граф Барселонский, ни на шаг не отходит от Софии, и ей, кажется, это нравится".

Но мы еще не оставались наедине. Все время были с друзьями. Однажды вечером все пошли в ресторан (это было уже в Лондоне), там был и дансинг: оркестр, танцевальная площадка рядом со столами. Но нам не хотелось танцевать. Разговорились. Да, у нас был серьезный разговор о многих вещах - о его жизни, обо мне, о философии, о религии... Именно тогда я стала понимать, что он человек гораздо более глубокий, чем это казалось. А поначалу он мне представлялся несколько фривольным весельчаком и достаточно поверхностным молодым человеком.

Он был очаровательным. Я увидела перед собой человека, который живет трудной жизнью, не представляя, что его ждет в будущем. Его постоянно сопровождают, но он всегда один, разлучен с отцом и родными. Живет в стране с военным режимом, где уничтожена монархия и куда его отцу, законному наследнику престола, въезд запрещен. И я внезапно почувствовала, что восхищаюсь им.

Только под конец он пригласил меня танцевать. Это был медленный фокстрот. Помню, мы танцевали медленно, в молчании.

А потом все произошло очень быстро. Это случилось в июне. В то же лето мы всей семьей отправились в Шотландию, где я вместе с братом участвовала в соревнованиях яхтсменов за Золотой кубок. И там получила открытку от него... Какая неожиданность! Хотя, по правде, ждала ее каждый день. Она была написана на неважном английском: "Дорогая Софи, я много думаю о тебе. Как нам хорошо было на той свадьбе! Когда мы снова увидимся? Что ты теперь делаешь? Все время вспоминаю тебя. Целую. Обнимаю. Очень люблю. Хуан Карлос".

Я ответила ему на адрес Эшторила, в Португалию, где жили его родители, - так было указано в полученной мною открытке. А потом сказала родителям: "Почему бы нам не пригласить этим летом семью Хуанито к нам на Корфу?.. Он мне нравится". Родители реагировали с пониманием, хотя и скептически. Хуан Карлос казался им человеком совсем из другого мира, да к тому же еще - католик. Думаю, они предвидели очень большие сложности, связанные с тем, что я была православной, а он католиком".

Это не был брак по расчету. "Мы женились по любви. Только по любви - вспоминает донья София, - Я была очень влюблена. Счастлива! И это, несмотря на то, что тем летом, когда мы плавали вместе на яхте, мы часто ссорились. Хуан Карлос очень любил командовать и часто сердился: я не имела права на ошибку, должна была вместе с ним быть и у канатов, и у руля, каждое движение должно было быть четким, точным, нужно было делать все, как он задумал, и именно в нужный миг, ни секундой позже. Если я ошибалась, он приходил в ярость и кричал на меня, как на матроса. Я ужасно дулась, злилась, не разговаривала с ним. Тогда уже сердился он. И так все время. Оставшись одна, я думала: "Если, несмотря на эти ссоры, мы поженимся, значит, у нас уже выработался некий иммунитет и мы сможем пройти через все испытания".

Это был обычный брак, по любви, между двумя людьми, которые нравились друг другу, любили и понимали друг друга. Он не собирался использовать мой статус наследной принцессы. Мне было ясно, что скорее я должна принять его статус. Пока мы были женихом и невестой, мы много говорили, рассказывали друг другу о своей жизни. Правда, говорили больше о прошлом, чем о будущем, уж очень оно было неопределенным. Да, он был наследником испанского трона. Но для нас не имело смысла строить планы на такую далекую и совершенно неопределенную перспективу. По закону трон должен был занять его отец. А фактически и отца, и сына лишил этого права Франко. Я не витала в облаках, твердо стояла на земле и прекрасно понимала, что не имело никакого смысла представлять себе, как со временем, через несколько лет, мой муж станет королем..."

В середине сентября греческие король и королева должны были открывать павильон Греции на Международной выставке в Лозанне. Они приехали в сопровождении принцесс Софии и Ирины. Дон Хуан де Бурбон, его жена и сын "случайно" выбрали тот же день, чтобы навестить королеву Викторию Эухению в ее доме в Лозанне. И так же "случайно" принц Хуан Карлос перед этим зашел в один ювелирный салон, чтобы забрать женское кольцо, которое заказал несколько недель назад, оставив там золото, два рубина и бриллианты из пуговиц к парадному костюму отца.

"Хуан Карлос попросил моей руки, это было в гостинице, очень оригинальным способом. Он вдруг крикнул мне: "Софи, лови!" - и бросил маленькую коробочку. - Королева имитирует этот жест и почти заставляет меня увидеть, как в ее руки попадает коробочка, ловко брошенная с противоположного угла комнаты. - Внутри было кольцо. Ах, конечно же это было объяснение, хотя таких слов, как "хочешь ли ты выйти за меня замуж", я так никогда и не услышала".

В тот же самый день, 13 сентября 1961 года, было официально объявлено о помолвке. Дон Хуан звонил по телефону Франко. Но генералиссимус находился в плавании и узнал эту новость из радиограммы. "Наша свадьба, - поясняет донья София, - была сугубо семейным делом. И нам не нужно было консультироваться с Франко".

Если бы брак Хуана Карлоса с греческой принцессой рассматривался не как семейное дело, а как дело государственное, пришлось бы формально консультироваться с кортесами (парламентом) в соответствии с Законом о наследовании, который тогда действовал в Испании. А в таком случае потребовалось бы признание со стороны Франко и дона Хуана того факта, что принц Хуан Карлос считается "возможным наследником". Но ни генерал Франко, ни граф Барселонский тогда не хотели раскрывать карты. Франко, конечно, знал обо всем.

Самым трудным оказалось преодоление конфессиональных проблем. Иерархи греческой церкви не соглашались на переход Софии в католичество до свадьбы. Только отказавшись от своих прав на греческий трон и обвенчавшись по православному обряду, она могла принять католичество.

Католики же настаивали на том, чтобы обручение проходило по католическому обряду.

И вот дон Хуан и Хуан Карлос направляются в Рим, где их принимает папа Иоанн XXIII. Они разговаривают с папой в течение полутора часов, просят, чтобы Ватикан занял более гибкую позицию с учетом непримиримости архиепископа Афинского Хризостома. Папа Иоанн XXIII, который отличался терпимостью и широтой взглядов в религиозных вопросах, берет на себя решение этой проблемы. Он успокаивает Бурбонов, заверяя их, что будут точно соблюдены формальности и сохранится суть католического обряда.

"Моя мать хотела, чтобы свадьба была изысканной и пышной. В стиле старых европейских дворов.

В ту ночь на 14 мая 1962 года я несколько раз просыпалась и встала очень рано. Мне хотелось сохранить в памяти весь этот день. Я знала, что все будет очень красиво, что будут звучать залпы с горы Ликабет, во всех церквах одновременно зазвонят колокола... Но я хотела прожить и прочувствовать каждое мгновение этого дня, дня моей свадьбы. Часто случается, что ты как в тумане, видишь все словно во сне, а потом тебе рассказывают, что было на самом деле. И я сказала себе: "София, никаких нервов! Ты просто улыбайся, смотри на все происходящее как бы со стороны, наблюдай, как женятся эти двое".

Тем утром внутри у меня бушевал ураган совершенно новых чувств. Я вся сияла, я чувствовала себя счастливой, а в горле стоял ком... Все смотрела на свое кольцо и говорила про себя: "Как странно, не быть уже дочерью ... И как прекрасно - стать женой ..."

Она стала женою человека, который не всегда знал, что его ожидает завтра, не был уверен в своем будущем. Здесь, пожалуй, необходимо сказать несколько слов о Франко, и о том, что представляла собой Испания в годы его правления.

Франко пришел к власти в далеком 1936, когда ни будущего короля, ни его избранницы еще не было и в помине. Генерал Франко воспользовавшись слабостью Испании, как республики - неослабевающими вспышками "малой гражданской войны на ее территории, пришел к власти после июльского мятежа в Гранаде. Франкисты овладели Гранадой на удивление быстро. Свой жесткий лозунг : "Смерть интеллигенции!" они довольно скоро и споро воплотили в жизнь. Буднично, как служебную инструкцию. Расстреливали врачей, юристов, преподавателей, журналистов, ученых - арабистов. Всех подряд. Главного архитектора Гранады, например, расстреляли за то, что он якобы заминировал реку Дарро, президента Медицинской академии Гранады, врача - педиатора, "за принадлежность к масонской ложе", явно не доказанную, протестанского пастора - "за теософию", а ректора университета , судью и несколько известных адвокатов - вообще без особого предъявления обвинений, хотя бы абсурдных. Не избежал всеобщей "голгофы" и Мэр города.

Казненных запретили хоронить в отдельных могилах, тел не выдавали родным. Их сваливали в общий ров за кладбищенской оградой. Сторож кладбища от всего увиденного в первые же месяцы "триумфа" Франко в Гранаде сошел с ума.

А за три года правления новой власти только в одной Гранаде было и вовсе расстреляно и замучено пытками на допросах свыше шести тысяч человек! Официальных свидетельств о смерти намного меньше: ставленники каудильо (Так называли в Испании генерала Франко - автор) не утруждали себя статистикой, а в 1967 году, по приказу властей, кладбищенская регистрационная книга военных лет и вовсе была сожжена.

Гранада - всего лишь зеркальное отражение судьбы всей многострадальной Испании, залитой кровью, разодранной междуусобицами, ослабленной мятежами и восстаниями. "Народный фронт" Испании - остатки фанатов -борцов раздавленной Республики еще некоторое время пытался сопротивляться железной хватке вояки - каудильо, но всё было бессмысленно!

Остатки уцелевшей в чистках интелигенции , среди которой было еще и немало монархистов, обреченно замолчали или эмигрировали за границу. Диктатура Франко медленно крепла. Похоже страна выбирала их двух зол - пучины гражданской войны и анархии республиканцев - коммунистов и стальной удавки диктатуры меньшее - диктатуру. Людям просто, отупело, хотелось спокойствия. Хотелось жить. Каудильо - генерал торжествовал. Народ становился ему послушен.

Мир, правда, пытался объявить режиму Франко экономическую блокаду, как это было, например, в 1946 году. В стране тогда возникла р