Ульрих Зайдль

- Вы - постоянный участник кинофестивалей и многократный их лауреат. А в жюри вам приходилось бывать?

- Да. Разница, конечно, огромная. Когда показываешь свой фильм, ты нервничаешь, ждешь реакции публики и критики… А в жюри так напрягаться не приходится. Можно оставаться в тени. Да и посмотреть всего можно немало. Я, поверьте, счастлив этим, потому что в мои рабочие будни выкроить время на просмотр фильмов практически нереально. А еще я никогда до сих пор не бывал в Москве, хотя давно хотел сюда приехать.

- Ответственности не боитесь? Режиссер-конкурсант всегда может заслужить если не лавры, то сочувствие. А несправедливый судья всегда вызывает нарекания.

- Я не боюсь ответственности. Мне к ругани не привыкать: мои фильмы столько раз вызывали резко негативную реакцию! Противоречия - в моей природе.

- У вас довольно много поклонников в России. Как ни странно, многие интеллектуалы были буквально возмущены Собачьей жарой. Однако в кинотеатре 35 ММ мне рассказывали, что пенсионеры, посмотревшие Собачью жару на утреннем бесплатном сеансе, потом специально благодарили администрацию за столь жизненное кино.

- Это хорошо! (Смеется.)

-...что приводит к закономерному вопросу: а кто, по-вашему, составляет аудиторию этого фильма?

- Сам-то я считаю, что Собачья жара - далеко не самый провокационный мой фильм. Обычно мои картины вызывают у людей полярную реакцию: одни критикуют, другие хвалят. Я привык. Хотя я получил Гран-при Венецианского фестиваля за Собачью жару, жюри отнюдь не было солидарно. Например, президент жюри Нанни Моретти был категорически против награждения! Поэтому я во время работы даже не задаюсь вопросом, кому адресован будущий фильм. Я не делаю фильмы для конкретной целевой аудитории. Хотя реакция обычной публики для меня все же важнее, чем фестивальная судьба фильма. Фестивали важны: пресса пишет о представленных там фильмах, фильмы получают прокат, и на них после этого идет публика… Но именно ей картина должна быть интересна - вот сверхзадача.

- Гран-при в Венеции что-то изменил в вашей судьбе и вашем стиле?

- Я свои фильмы делаю не оглядываясь ни на что, хотя всегда встречал противников. И награда в Венеции тоже ничего не изменила в моем кредо. Я просто делаю следующий фильм, не зная, будет ли он лучше предыдущего. Надо верить в себя и работать.

- Однако Собачья жара была шагом вперед по сравнению с предыдущими вашими фильмами: те были документальными, а этот игровой. Ваша новая работа Импорт/Экспорт будет таким же шагом вперед? Или в сторону?

- И да, и нет. До Собачьей жары я не делал исключительно документальное кино: в Моделях или Зверской любви тоже были элементы игрового… Конечно, Собачья жара стала моим первым чисто игровым фильмом, в котором актеры играли не самих себя, а персонажей. Но в моем внутреннем развитии это был логический шаг. Импорт/Экспорт - следующий, но закономерный шаг после Собачьей жары. Опять я смешал профессиональных и непрофессиональных актеров. А еще у меня теперь американский оператор - Эд Лахман. Это большое новшество для меня. (Смеется.)

- Часть фильма, я знаю, будет сниматься на Украине. Расскажите о работе там.

- Мне всегда была интересна Восточная Европа, и мне очень понравилось бывать на Украине. Да и вообще мне нравится путешествовать на Восток. Мы долго искали украинскую актрису, был масштабный кастинг, перепробовали 500 актрис - не только в Киеве, но и в регионах… И нашли. Действие будет разворачиваться зимой: Импорт/Экспорт - антипод Собачьей жары. Я жду зимних, самых жутких, собачьих холодов на Украине, чтобы приступить к съемкам там. Никакого солнца! В общем, самые яркие впечатления еще впереди.

- Кстати, Чжан Имоу снимал свой Древний Китай в Доме летающих кинжалов тоже на Украине.

- Я не знал.

- Так или иначе, Украина сейчас привлекает многих. Вы собираетесь как-то отразить в своем фильме политический контекст?

- Текущую политическую ситуацию я освещать не собираюсь, да и вообще в моих фильмах это не главное. Политика - лишь фон, важный только в том смысле, что на Украине очень много безработных. Моя героиня тоже безработная: она медсестра, которая хочет уехать в Австрию, чтобы работать уборщицей. В Австрии 90% уборщиц - женщины из Украины или Молдавии. Многие из них приезжают нелегально, они охвачены страхом; они покидают семьи и годами не видят родных. Об этом мой следующий фильм.

- Илью Хржановского, автора дебютного фильма 4, местами напоминающего о вашей стилистике, многие упрекали за излишний радикализм, говоря: раз вы так не любите Россию, почему бы вам не эмигрировать? А вам в Австрии не задают таких вопросов?

- Задают. Например, на пресс-конференции в Венеции. Спрашивают еще, почему мне так нравятся уроды…

- И что вы отвечаете?

- Отвечаю, что у меня нет причин ненавидеть Австрию! Фильмы делаются из любви, а не ненависти. Из желания сделать кого-то или что-то лучше, чем оно есть в настоящий момент. К тому же мои фильмы не об Австрии. Они затрагивают вопросы общечеловеческие: одиночество, утраченная любовь, смерть. Однако на экране показаны австрийские реалии, и многие соотечественники предпочитают этого не видеть. Они кричат, что мои фильмы не отражают реального положения вещей. По правде говоря, они не могут этого вынести. Им нужна приукрашенная, ретушированная картинка. Как и всем людям, где бы они ни жили. Многие отказываются смотреть в зеркало. Очень трудно заставить человека посмотреть на то, чего он не хочет видеть. А ненавидят за это автора фильма, то есть меня. Но я считаю, что это неплохо. Ненависть лучше, чем безразличие.

- При всем различии стилей нельзя не отметить определенную волну мизантропов из Австрии: вы, Михаэль Ханеке, Эльфрида Елинек, Томас Бернхард…

- Меня часто об этом спрашивают, но что ответить? Ханеке делает свою работу, я - свою. Объединяет нас жесткий подход к реальности.

- В случае с Ханеке речь идет не только об австрийской, но и о французской реальности. А вы не думали снять фильм за пределами Австрии?

- С одной стороны, мои фильмы показывают Австрию, с другой - их действие могло бы разворачиваться в любой западной стране, в той же Франции или Америке. Это критика не Австрии, а всего западного общества, его индивидуализма. Не знаю, в какую сторону эти процессы движутся в России…

- Так или иначе, российским зрителям ваши работы не чужды. Они находят неожиданные параллели: так, критик Зара Абдуллаева сравнивала вашу Собачью жару с работами фотографа Бориса Михайлова.

- Да, я знаю Бориса Михайлова. Познакомился с ним в Берлине. Я даже хотел несколько лет назад сделать о нем документальный фильм-портрет; проект не задался. Но говорить о его влиянии на меня нельзя, я его знаю всего года три. Хотя родство душ у нас есть, бесспорно. На меня скорее уж повлияли фотографы Дэвид Хокни и Диана Арбус.

- По вашим фильмам может показаться, что вы куда большему научились у живописи и фотографии, чем у кинематографа.

- Если посмотреть мой первый фильм, который я делал двадцать лет назад, то можно увидеть чистый язык кинематографа. Сейчас мой язык изменился, и это мой собственный язык. Впрочем, еще до кино я занимался живописью и фотографией, это правда.

- Как зритель вы любите фильмы, подобные тем, что вы делаете?

- Меня не интересует мейнстрим и развлекательное кино, я предпочитаю фильмы, которые задевают меня за живое: Рассекая волны Ларса фон Триера, Счастье Тодда Солондза, Безопасность Тодда Хэйнса, Жизнь Иисуса Бруно Дюмона.

- Свой последний фильм Иисус, ты знаешь вы поставили еще раз, превратив в спектакль берлинского театра Volksbuhne Отче наш. Что заставило вас вернуться к этой теме?

- Я происхожу из католической, очень религиозной семьи. Родители хотели, чтобы я стал священником. Вся моя юность прошла под знаком католического мировоззрения. В юности я испытывал внутренний протест против этого, католицизм казался мне ложью, далекой от подлинной веры. Теперь я успокоился и понял, что многие аспекты христианства очень важны в моей жизни. Например, чувство солидарности.

Собаковод со стажем

Один из самых отважных экспериментаторов современного кинематографа, исследователь зыбких границ между документальным и игровым кино Ульрих Зайдль родился в Вене 53 года назад. Дебютировал короткометражными документальными фильмами в начале 1980-х, работал для телевидения. Широкая известность пришла к нему в 1990-х, когда его полнометражные работы Звериная любовь (1995) и Модели (1999) завоевали несколько фестивальных призов. В 2001-м игровой дебют Зайдля Собачья жара получил Гран-при в Венеции и был признан ассоциацией ФИПРЕССИ лучшим фильмом года.