Юрий Гурин

Весной однообразная жизнь села Орловка была нарушена. В село повадился погребной вор. Пострадавшие мужики ругались непотребными словами. Бабий телеграф работал накаляясь, передавая свежие новости в подробностях. А тут такое дело...

В сельской забегаловке "Ромашка" за кружкой пива строили сельские мужики планы относительно вора. Все эти планы отдавали анархией, поскольку их участковый - старший лейтенант Скобелев, к которому и обращались в первую очередь пострадавшие, взял самоотвод. Скобелев заявил, что к каждому погребу садиться в засаду он не собирается, что разорваться не может, а в том, что мальчишек на витамины потянуло, он лично большого криминала не видит. То, что это мальчишки, сомнений не было. Советовал держать своих воспитанников "на строгом поводке", чтобы не распускались. Словом, расписался милиционер в своем бессилии, после чего на селе стали относиться к нему как к чему-то несуществующему, а в деле не рассчитывать на помощь.

А вот преступник был хитер, ловок и изобретателен. Целый месяц он регулярно навещал погреба и кладовые сельчан и не только не попался, но даже и следов не оставил. Даже капканы на зверей, которыми хозяева снабжали свои подсобные помещения, были бессильны против него. Собаки пропускали вора к запасам без звука. То ли слово какое-то специальное он знал, то ли прикармливал чем-нибудь, а только даже самые свирепые цепные псы не брали ворюгу. Поутру машет такая собака хозяину хвостом, ластится, а погреб уже пуст, словно там никогда ничего и не было.

Тем временем приближалась Пасха. Завсегдатаи с кружками в забегаловке стали появляться реже, поскольку начиналась посевная. Но все равно: после очередной чистки погреба, пять-шесть мужиков обсуждали происшествие - нельзя же без этого... В один из таких вечеров шестеро сельских мужиков, все пострадавшие от неведомого вора, ругали свое ротозейство. Предыдущей ночью обокрали погреб кузнеца Петра Рохина, и потому горластый кузнец ругался так, что друзья то и дело его успокаивали. Сидели вокруг сочувствующие, вздыхали, подсчитывая убытки, регулярно обмакивая усы в пивную кружку. Тут-то и подсел к ним шофер из местного леспромхоза, Алексей Донин. Послушал колоритную речь Рохина, сетования -мужиков, осушил пару кружек холодного пивка и заявил во всеуслышание:

"Ворюга к дуракам норовит попасть, а вот ко мне, небось, вора и калачом не заманишь. А если попробует, враз там же в погребе его поймаю..."

Миновало с того вечера недели две и вдруг ни с того ни с сего набеги на погреба прекратились. Обсудили бабы, радуясь такому событию, успокоили мужиков, даже участковый вздохнул посвободнее. И происшествие стало забываться.

А никому и в голову не пришло, что ворюга попался-таки. И не кому-нибудь, а тому самому Алексею Донину, который и обещал при всех, будто вызов вору бросая, изловить его. Но Алексей молчал о поимке, имея на то свои причины.

А дело обстояло следующим образом. Алексей, отправив детей к бабушке и попросив соседей присмотреть за хозяйством, уехал погостить к знакомым в город. В первую же ночь его отсутствия вор позарился на погреб Алексея.

Ночь была ненастная. Накрапывал дождь, на улицах было тихо, только время от времени лаяли собаки; коты, учуяв весну, орали где-то неподалеку. Вор стоял у двора Алексея и настороженно прислушивался к шуршащей тьме. Удовлетворенный ночной тишиной, он ловко перемахнул через ворота. Во дворе вор воспользовался фонариком и, сориентировавшись, направился под навес, где увидел приоткрытый для проветривания после зимы погреб.

Прислушавшись, вор нырнул в темный четырехугольный лаз и плотно закрыл за собой окованную стальным уголком дверь.

Луч света высвечивал кирпичные стены, тронутые плесенью, выхватывал из темноты полки с рядами банок, бочки с разными соленьями, ларь с чуть проросшей картошкой - хозяйственным парнем был Алексей.

Посвистывая, неизвестный сбросил с плеч рюкзак и стал выбирать банки с полок. Время от времени он прерывал это занятие по сортировке и, покопавшись в одной из четырех бочек, аппетитно хрустел соленым груздем, а то и моченым яблочком. Закусив, продолжал собирать добро с полок.

Наконец рюкзак был заполнен чужими запасами. Парень взвалил добычу на плечи и, поднявшись по лестнице, толкнул люк, но тот не открылся. Вор поднатужился. Предательски треснули ступеньки лестницы. Выругавшись, он спустился вниз и, звякнув банками, снял с плеч рюкзак. Затем, проворно поднявшись к злополучной дверце, уже облегченный, он со всей мощью налег на влажную тяжелую крышку. Она не поддавалась. Ступеньки лестницы не выдержали. Он упал спиной на мешок. Послышался хруст банок и из мешка потекли ручейки компотов и солений. На руке он почувствовал саднящую рану. Так и есть: осколок стекла.

Вор вскочил, ругаясь от боли и злости. Достав фонарик, щелкнул включателем. Тот бездействовал. Нащупав в кармане спички, он чиркнул деревянной палочкой о коробок и при неярком свете увидел, что три ступеньки лестницы сломаны. Однако надежда не оставляла вора. Возился он, чтобы перевернуть лестницу вверх ногами и, поднявшись по ней, еще раз попытаться открыть крышку. При первом же звуке ломающихся под ногами ступенек он понял наконец, что попался. Надо ждать хозяина.

Отчаяние накатило на вора. Некоторое время он метался по погребу, натыкаясь на стены, ларь и свой тяжелый собственный рюкзак и проклиная человеческую жадность. В конце концов он подвернул ногу и, усевшись на ларь, погрузился в тяжкие думы. Постепенно его сморил сон.

Спал мало и проснулся от чувства близкой опасности. Ему приснилось, что пробежало что-то живое, топая лапками, по его груди. Очень неприятное ощущение! Чиркнув спичкой, в тусклом свете вор увидел, как метнулись две откормленные серые крысы и исчезли в углу за бочкой с грибами. Больше вор уже не ложился, а дремал стоя, опираясь о лестницу, а когда сил стоять уже не было, то сидя на бочке. Он всерьез боялся, что во сне крысы отгрызут ему нос...

Через какое-то время ему захотелось есть. С отвращением закусывал он огурцами и мочеными яблоками сразу. Такая пища только вызвала в нем жажду. Зубами постарался открыть банку с каким-то компотом. Не поддается! Он все же ухитрился открыть банку и напился вволю.

Притока свежего воздуха не было, а застоявшийся воздух становился тяжелым и непригодным для дыхания. Стало противно и душно. Любое движение вызывало одышку и пот тек с него ручьями. Вскоре даже спички не горели во влажном воздухе. Они гасли, успев лишь на миг осветить пальцы. Так что курить вор мог, только сложив вместе две - три спички, чтобы прикурить, пока они шипят. Вскоре и спички кончились. Вор попытался жевать табак, но это давало лишь горечь во рту. Он ругал себя за животное состояние, в которое угодил добровольно.

Вскоре прибавились дополнительные мучения. От солений, маринадов у него случилось сильное расстройство желудка. Последствия этого не способствовали атмосфере в погребе. Он не знал, сколько времени здесь находится. В конце концов вор погрузился в какой-то нескончаемый полусон-полубред. Он бродил как призрак и спал, приткнувшись там, где стоял, нервно вздрагивая и просыпаясь. И когда наконец раздались шаги, и люк распахнулся, вор кинулся в светлый квадрат и шумно дышал, и не мог никак надышаться упоительным весенним воздухом.

Из гостей хозяин вернулся только в среду. Переодевшись, он вышел проведать домашнюю скотину. Стоявшие в сенях крынки с молоком говорили о том, что соседка регулярно доила корову. Обратил Алексей внимание на закрытую крышку погреба, которую он, уезжая, оставил приоткрытой. Подойдя, он убедился, что английский замок, прочно прикрученный к стальному уголку четырьмя болтами, захлопнут. Приманка сработала. "Зверь попался в капкан", - подумал хозяин. Усмехнувшись, Алексей покрутил рукоятку замка и рывком поднял тяжелую дверцу.

Таким густым смрадом дохнуло на него из темной дыры, что Алексей невольно отшатнулся. А внизу возникла вдруг грязная до неузнаваемости фигура человека. Пошатываясь, прислонился он к мокрой кирпичной стене и, задрав лицо, с завыванием глотал свежий воздух, щуря от дневного света свои воспаленные глаза.

- И как тебе? - поинтересовался Алексей у вора, еще не догадываясь, кто это.

А в ответ голос, сиплый и незнакомый, просил:

- Выпусти, дядя Леша, Христом-богом прошу!..

- Ну, вылазь, коли не шутишь, - негромко позволил Алексей.

Ворюга протиснулся по обломанной лестнице и встал на негнущихся ногах. Окровавленное лицо кого-то напоминало.

Алексей вгляделся повнимательнее.

- Гурин! - сказал он, узнав вора. - Да ты же мне родней приходишься, - выговорил он, брезгливо отодвинувшись от запаршивевшего вора. - Что же с тобой делать-то теперь?

И, еще раз. взглянув с жалостью и омерзением на фигуру Гурина, спросил:

- Давно ты там обосновался?

- С той ночи, как вы уехали, - выдавил Гурин. Алексей аж присвистнул.

- Пять суток, выходит, ты ж, поди, весь пол загадил.

Поняв, что пока его не тронут, Гурин упал на колени.

- Прости, дядя Леша, - ныл он, - я тебе весь погреб вычищу, языком вылижу. Прости ради Бога.

- Куда эк ты, гад, ворованное дел? - допытывался Алексей. - Погребов-то немало почистил...

- В город на базар возил, - захлебываясь слезами, давил из себя Гурин. - А деньги пропили... Прости, дядя Леша.

- Иди отсюда, - брезгливо отвернулся Алексей, - иди... В бане отмойся... И помни, услышу чего - не пожалею. За все ответишь..

И не дожидаясь, пока Гурин выбежит за калитку, шагнул в свой дом.