Жерар Рансинан

Уйдя из агентства на вольные хлеба внештатного фотографа, Рансинан получил то, чего всегда хотел больше всего, – свободу и возможность самовыражения. Арт-фотография и портреты – основная тема его творчества последнего десятилетия. Однако годы, посвященные фотожурналистике, дают себя знать: в сериях работ «Метаморфозы», «Гипотезы», «Этот прекрасный мир» Рансинан поднимает темы войны и человеческой природы, иммиграции и перенаселенности, тщеславия и алчности, духовности и консьюмеризма. При этом за основу фотограф берет работы старых мастеров и художников XIX-XX столетий, создавая свои интерпретации их полотен в современном контексте. Многофигурные (иногда до 40 действующих лиц) композиции – «Плот иллюзий», «Свобода без паранджи», «Сад исступления», «Большой ужин», «Декаданс» сняты с театральным размахом. Аллюзии к всемирно знаменитым полотнам, шокирующие коллизии грандиозных сцен, составленных из мультисюжетов, оказывают гипнотическое влияние на зрителей. Техническое совершенство и обилие интригующих деталей, которыми Рансинан населяет свои работы, многократно усиливают эффект воздействия его гигантских – 2 на 3 метра – фотокомпозиций.

Один из недавних проектов Рансинана – серия портретов известных фотографов. В этом цикле (на основе которого была опубликована книга) – портреты

23 мастеров, тех, кто, по мнению Жерара и соавтора проекта журналистки Каролин Годрийо, определяет лицо современной мировой фотографии. К жанру портрета Рансинан обращается постоянно: в обширной галерее созданных им фотопортретов – Папа Римский и Фидель Кастро, Моника Беллуччи и Далай-Лама, Пол Маккартни и Билл Гейтс, политики и знаменитости, герои и президенты, спортсмены и кинозвезды.

Рансинан – кавалер ордена Искусств и Литературы (Chevalier des Arts et des Lettres), один из самых высокооплачиваемых фотографов Франции (аукцион Drouot, 2008). Этой осенью в Лондоне, в Opera Gallery, прошла первая в британской столице выставка работ мастера.

Жерар, ваша деятельность в фотожурналистике началась, когда вам было 18 лет. Работая для пресс-агентства Sygma, вы преодолели десятки тысяч километров, фотографируя важные события, происходящие на нашей планете. Публикации в самых престижных журналах мира, четыре главные премии World Press Photo… Что заставило вас свернуть с пути успешного фотожурналиста на тропинку арт-фотографа?

-Честно говоря, я с самого начала не разделял фотографию на журналистскую и художественную. Для меня не существует разницы между фотожурналистом, фотографом моды, художником или фотографом, снимающим свадьбы. Мы все делаем одну и ту же работу – запечатлеваем то, что происходит в современном мире, в обществе, в жизни. И только это и важно: быть очевидцем, суметь передать увиденное в своем творчестве. И не стоит думать, что фотография важнее, если я снимаю в «горячей» опасной точке или если снимок требует длительных и дорогостоящих приготовлений. Человек, сфотографировавший траву, быть может, сделал более значимый снимок. Ведь в конечном итоге о фотографии судят не по количеству затраченных усилий, а по конечному результату – изображению. Фотография – это только средство, бумага с химическим составом на поверхности. Твоя идея и то, как ты сумел ее выразить через фотографию, – вот что представляет подлинную ценность.

Я считаю, что разницы нет между съемками на месте событий и постановочного портрета или композиции, требующей специальной подготовки. Хотя многие фотографы и придерживаются противоположного мнения. Единственное, что важно, – ответственность: фотограф несет ответственность за то, каким люди увидят то, что он снимает. И за то, что твои фотографии расскажут поколениям людей, которые придут после нас. Все остальное – техника.

Да, но техника в фотографии, как и умение писать в живописи, играют огромную роль. Самая интересная и глубокая идея, воплощенная в слабой визуальной форме, гибнет.

-Конечно, я очень много работаю над технической стороной и знаю свое ремесло. Мне кажется, я был рожден фотографом. Но это все акробатика, подручные средства, не более того.

Где вы изучали фотографию?

-Я начал работать в фотолаборатории газеты, учился на практике. Я думаю, что постиг это искусство благодаря врожденной любознательности: прочел огромное количество книг, вокруг работали журналисты, писатели, художники, фотографы – я впитывал все, ловил на лету. Для меня это было очень важно – быть рядом с такими людьми, ощущать их влияние, творческую энергию. Раушенберг, Лихтенштайн в какойто момент дали толчок моему творчеству, повернули его в новом направлении. Вот почему у меня столько фотопортретов художников, писателей.

В мировой истории искусства много примеров, когда художники искали вдохновение в прошлом, в работах мастеров предшествующих веков. Пикассо в ХХ веке создал более 58 вариаций на тему картины «Менины» испанского художника Диего Веласкеса, творившего в XVII веке. Что заставило вас обратиться к работам старых мастеров или художников XIX-XX столетий? Ваша композиция «Большой ужин» – реконструкция фрески «Тайная вечеря» Леонардо да Винчи, «Менины» – одноименной картины Веласкеса, а «Свобода без паранджи» – полотна Эжена Делакруа «Свобода, ведущая народ». Почему для того, чтобы высказаться на актуальные темы современности, вы избрали работы художников прошлого, а не, к примеру, документальные фотографии?

-Потому что считаю, что мы только связующее звено, не более. И должны понимать, что не можем изобрести колесо еще один раз. С момента, когда человек нарисовал на стене пещеры мамонта, родилось искусство. Мы лишь повторяем это действие столетие за столетием. Тот же Веласкес черпал вдохновение в работах своего предшественника Караваджо. Теодор Жерико написал «Плот Медузы» в 1819 году. Я летел на самолете, когда увидел в газете «Либерасьон» фотографию: у берегов Испании – плот с людьми, пытавшимися добраться сюда из Африки. И я сразу же вспомнил картину «Плот Медузы», увидел параллели между тем, что было запечатлено на том не очень качественном снимке с полотном Жерико. Зачем мне изобретать чтото другое – показывать современный плот с мотором, что ли?

Я хотел показать взаимосвязь между мной и Жерико, между людьми, изображенными на его картине, и моими современниками, рассказать о проблемах, которые остаются во времени. (Все модели, которых Рансинан выбрал для фотографии «Плот иллюзий», недавно прибыли во Францию как эмигранты. – Прим. ред.)

Всегда ли какая-то картина прошлого вдохновляет вас и подсказывает аналогичный сюжет из современной действительности или, наоборот, к волнующей вас сегодня проблеме вы ищете созвучную работу в истории искусства?

-В первую очередь я очевидец, свидетель современности. Однажды мне пришлось в течение двух часов ожидать самолета в Чикагском аэропорту. В зале ожидания был ресторан McDonald, забитый посетителями, – семьи с детьми, все толстяки, непрерывно жующие фастфуд. А потом появилась эта пара – стройные, загорелые, элегантно одетые жители Калифорнии – и спросили меня: «А где тут бизнес­класс лаунж»? Done! Это была готовая метаморфоза, такая типичная для современной Америки: бедные – толстые, расплывшиеся, дешевый фастфуд, богатые – подтянутые, на диете, строго блюдущие свое здоровье. Я должен был сделать работу об этом! («Большой ужин»). Еще работая фотожурналистом, я понял одну важную вещь: фотограф не должен быть многословным. У тебя есть шанс сказать своей фотографией о чемто важном, только если ты сразу сумел попасть в «яблочко», в самую суть, – иначе люди забудут об этом в ту минуту, когда закроют журнал. Работы классиков знают во всем мире – они мгновенно рождают у людей ассоциацию, помогают ясно и кратко донести идею.

В работах американского фотографа Дэвида Лашапеля ощущаются сходные с вашими подход и концепция – я имею в виду фотокомпозиции с использованием произведений классики мирового искусства. В чем главное отличие ваших работ от фотокомпозиций Лашапеля?

-Мне очень нравятся работы Лашапеля, он хороший фотограф. Но наши работы абсолютно различны. Конечно, и он, и я трудились в прошлом для журналов, и сегодня мы работаем в один и тот же период времени, стараясь отразить его в своем творчестве. Если задуматься: почему работы Веласкеса немного напоминают картины Рембрандта? Одно время, одни темы, люди, политика. Лашапель и я – оба известные фотографы, между нами нет конкуренции. Он – американская дива, я знаменит во Франции. Мы единственные два фотографа с мировыми именами, работающие в этом русле (может быть, еще один китайский фотограф, но это разговор особый). К примеру, моя вариация картины Делакруа «Плот иллюзий» была создана в 2008 году, Лашапель снял свою композицию под таким же названием в 2011 году. Лашапель говорит о Голливуде, я – об остальной части планеты, о политике, социальных темах, «больных точках» современной жизни.

Создание таких многофигурных композиций – трудоемкий и дорогостоящий процесс. В какие суммы выливается подготовка фотографии, подобной триптиху «Рождение и смерть» из серии «Метаморфозы»?

-В моей команде 10 человек, работающих ежедневно.

В первую очередь – журналистка Каролин Годрийо, мой творческий партнер вот уже более 15 лет.

В зависимости от конкретной фотокомпозиции в общей сложности в работе может быть задействовано от 40 до 80 человек: модели и актеры, декораторы, театральные художники и художники, расписывающие задник; гримеры, стилисты, костюмеры, дизайнеры, осветители и т. д. И всем нужно платить! Плюс все сопутствующие расходы и счета. Реализация триптиха «Рождение и смерть» обошлась примерно в 100 000 евро.

Расскажите, пожалуйста, о вашем проекте «Фотограф», на основе которого была создана книга.

-В этом проекте приняли участие около 30 фотографов из разных стран, некоторые из них мои друзья, некоторые – нет. Но все они выдающиеся мастера современности. Я создал портреты этих фотографов, но это были скорее иллюстрации к главной идее книги – вопросу, который я задавал каждому из них: «Как ты понимаешь ответственность фотографа, который снимает? Что это значит для тебя?» Мы, фотографы, соревнуемся с Богом, останавливая время навсегда. И посему это огромная ответственность – за твои действия фотографа, запечатлевающего свое время. Для меня это самое главное.

Ваши кумиры в фотографии? Кто из мастеров оказал на вас влияние?

-Нет таких. Я честно старался найти мастера, образец, которому хотел бы подражать, свой идеал, но... Иногда меня это даже пугает. (Смеется.) Жизнь – вот что прекрасно, каждый день – великолепен, каждое утро – невероятно, тени – восхитительны... Я думаю о фотографии сегодня как о мозаике, в которую включил бы по несколько произведений разных мастеров: 4 работы Надара, 3 – Дагера, 4 – Ажета, 20 – Эйко Хосоэ, работы Араки, КарьеБрессона, Ньютона, Аштона, Ирвина Пенна. Наверное, Ирвин Пенн наиболее мне близок. Великий фотограф.

Пр едставьте, пожалуйста, что вам поручено создать книгу, посвященную мировой истории фотографии. Каждый известный мастер в ней может быть представлен только одной работой. Какую из своих фотографий вы включили бы в эту книгу?

-Прекрасный вопрос. Я думаю, это была бы фотография, которую я сделал очень давно в Испании, в Мадриде. Мне было тогда всего 22 года. Вместе с женой мы оказались в парке, на маленькой арене школы тореадоров. Мы были одни, арена – абсолютно безлюдна, вокруг никого, только свет, падающий сверху. И вдруг появился тореадор, совсем молодой парнишка, лет 16. Вместо реального быка на арене был механический, но паренек начал представление. В своей фантазии он был лучшим тореро на Земле! Нас он не видел, и тогда я взял камеру и сделал снимок. Юный тореро, такой счастливый под льющимся сверху светом и всей своей жизнью впереди. Это мой лучший снимок – впервые мне удалось в фотографии передать душу человека.