Арсений Мацеевич

Почти три века тому назад факт и легенда неразделимо переплелись в биографии одного из столпов отечественного православия.

Среди сотен праведников и страстотерпцев, совсем недавно причисленных к лику святых Русской православной церковью, значится и Арсений Мацеевич. Дореволюционные и советские историки не жаловали его особым вниманием. При самодержавии не любили вспоминать о лицах, открыто выступавших против российского монарха. Да и в советское время уважительное внимание распространялось лишь на тех противников царизма, что заботились о народных массах и – как считалось – приближали власть коммунистов. Ничего этого в биографии Мацеевича нет. Странно, как её фрагменты вообще сохранились за два века с лишним.

Меньше чем за столетие до конфликта Мацеевича с начальством никонианская церковь отучала верующих от сомнений и лишних вопросов – на Красной площади стояли "срубы" (вроде колодцев-поленниц), в которых медленно сжигали (точнее, коптили) приверженцев старой веры. Их непростительной виной было сомнение: надо ли переиначивать церковные обряды, при которых русские освободились от монгольского ига, от немецких захватчиков и польско-шведских интервентов? С Мацеевичем, помимо прочего, связаны события, которые и сегодня бы назвали чудесными. Но Церковь не каждому даёт право считаться свидетелем чуда, а уж его соучастником тем более.

Арсений (в миру Александр) Мацеевич, по происхождению польский шляхтич, родился 305 лет назад, в 1697 г., во Владимире-Волынском. Сын украинского священника, он окончил Киевскую духовную академию. После этого отправился в долгое путешествие по Русскому Северу, чтобы в диспутах переубеждать старообрядцев ("раскольников").

В 1742 году Арсений Мацеевич стал митрополитом Ростовским и Ярославским – чин примерно соответствует секретарю обкома по идеологии. Одновременно Мацеевича сделали членом Св. синода. Резиденцией Мацеевича стал великолепный кремль в Ростове Великом.

Предшественники Мацеевича на этом посту завершали свой жизненный путь плохо. Митрополит Досифей (Глебов), причастный к заговору в пользу первой супруги Петра I, колесован. Когда царь-плотник склонился над истерзанным митрополитом, тот плюнул в него и скончался. Следующий ростовский митрополит Георгий (Дашков) был вице-президентом Святейшего синода, которым Пётр I заменил патриаршество. Георгия обвинили в умысле вернуть его и самому сделаться патриархом, то есть духовным лидером, не подвластным императору. За это Георгия лишили духовного сана и отправили в ссылку.

Современники Мацеевича считали его "человеком, богато одарённым, образованным, а главное – пламенно верившим в правоту своего дела". К этому надо прибавить фантастически сильный дар предвидения и, видимо, способность к массовому гипнозу. Кипучую церковную деятельность Мацеевич ухитрялся совмещать с участием в грандиозном мирском мероприятии. Поработав на Московскую епархию, он в 1734–1736 гг. путешествовал в Камчатской экспедиции. Затем его заподозрили в причастности к злоупотреблениям, арестовали, но скоро выпустили. Если бы сомнения в его безгрешности оставались, церковная карьера Мацеевича мигом зашла бы в тупик. Однако ещё до Ростова Великого Мацеевич побыл недолгое время Тобольским (то есть сибирским) митрополитом. В Тобольске он защищал крещёных инородцев от произвола воевод, а местное духовенство – от вмешательства светского суда.

Во главе Ростовской митрополии Мацеевич проявил себя и как практичный эпикуреец. Он любил лошадей и довёл личный табун до шестисот голов. Присматривая за конными заводами, он не брезговал самой черновой работой, явно недостойной его сана.

Мацеевичу ещё как-то сошёл с рук отказ принести присягу императрице, обоснованный тем, что земной монарх ниже Царя Небесного. Но ярость, с которой он встретил указы Петра III и Екатерины II о секуляризации церковных земель, то есть об их передаче в светскую собственность, вызвала решительные ответные шаги императрицы. Екатерина потребовала, чтобы Синод судил его "за превратные и возмутительные толкования Св. Писания и посягательство на спокойствие подданных". Строптивость Ростовского митрополита давно навлекала на него неприязнь Петербурга. Мацеевич отказался размещать инвалидов-нахлебников по монастырям своей епархии, требовал очистить Синод от светских лиц, призывал к восстановлению патриаршества, а в феврале 1763 г. публично предал анафеме "насильствующих и обидящих святые Божие церкви и монастыри".

Вечером накануне ареста, который был устроен втайне, Мацеевич сказал келейнику, чтобы тот не запирал на ночь двери – будут гости. Так оно и вышло. Ночью прибыл офицер, державшийся поначалу вполне дружелюбно и почтительно. Мацеевич сам прервал тягучий дипломатичный диалог, сказав, что понимает ещё не названную цель визита и готов к отправке.

Мацеевича под конвоем привезли в Москву для суда и разоблачения. Этот термин, укоренившийся в жизни советских людей сталинской эпохи, пришёл из церковной практики. Низвергаемое духовное лицо в буквальном смысле разоблачали – его коллеги поочерёдно срывали с осуждённого элементы его архиерейского облачения. Арсений Мацеевич опережал своих разоблачителей и сам передавал им атрибуты духовной власти, сопровождая эти действия провидческими репликами.

Снять клобук поручили митрополиту Петербургскому и Новгородскому Дмитрию (Сеченову). Мацеевич сам обнажил голову и, передавая Дмитрию клобук, сказал: "Язык твой для меня был острее меча, им задохнёшься и умрёшь!" Через некоторое время Дмитрия постигла странная и страшная смерть: "от паралича язык его вытянулся на четверть аршина, и вид его представлял страшное зрелище; от этого неестественного состояния языка, от длины его и толщины он мучительно кончил жизнь свою".

Бывший приятель Мацеевича архиепископ Псковский Амвросий подошёл, чтобы снять омофор, и услышал от Мацеевича: "... как вол, ножом заклан будешь". В 1771 г. (ещё при жизни Мацеевича) в Москве вспыхнул чумной бунт. Амвросий попытался скрыться от толпы в Донском монастыре, но в воротах обители какой-то мясник зарезал его.

Архиепископ Болховский Афанасий, сменявший Мацеевича на ростовской кафедре, должен был снять с него панагию и получил такой прогноз: "Язык твой велеречив был на меня, как у Ария; ты и умрёшь, как умер Арий". Легендарный Арий "кончил жизнь исходом вон всех своих внутренностей", и Афанасий повторил его смерть.

Петербургскому викарию Гавриилу надлежало забрать архиерейский посох Мацеевича. Тот обратился к истории Иоанна Предтечи, которому, по наущению развратной царицы Иродиады, отсекли голову в подарок её дочке-плясунье, и пообещал: "За Иродиаду твою соперник задушит тебя, зане плясавши с ней осудил мя еси". Викарий Гавриил позднее отбил у своего келейника любовницу, и тот задушил хозяина пуховиком.

Крутицкий архиепископ Гедеон, который вознамерился снять с Мацеевича мантию, получил от него такую характеристику: "Ты еси гроб позлащенный, полный смрада и разных непотребств, зато не увидишь более престола своего". Действительно, жизнелюбивые шалости Гедеона вскоре стали известны Екатерине II, он был с позором отстранён от должности и умер, следуя под домашний арест.

Мисаил, архимандрит Новоспасского монастыря в Москве, должен был завершить обряд разоблачения, сняв с Мацеевича последнюю одежду под его мантией, и получил от него такое напутствие: "Скоро испек еси хлеб, уготованный мне, за то и сам, как хлеб, испечешься в печи". Позднее Мисаил основательно заболел, обратился к знахарю, по его совету влез в протопленную печь, где внезапно умер.

На суде присутствовала и Екатерина II с тремя сановными клевретами. Мацеевич походя предсказал ей бесславную кончину в нужнике (что потом и свершилось). Безжалостные и оскорбительные речи Мацеевича так возмутили Екатерину, что она "зажала себе уши, а ему закляпили рот". Ещё до суда Екатерина хотела тайком взглянуть на опального митрополита. Он сидел на скамеечке в саду, спиной к любопытной царице, но, когда та бесшумно выглянула из аллеи, Мацеевич, не оборачиваясь, точно назвал свою противницу. По её указанию Мацеевича отправили в заточение под кличкой "Андрей-враль", запретив строго-настрого называть его истинное имя и былые должности. Но эта мера, предвосхитившая приёмы сталинской эпохи, была принята намного позднее. А пока что, в завершение семидневного суда, на Мацеевича надели простую одежду монаха, запретили ему участвовать в богослужениях и под военным конвоем отправили в Ферапонтов монастырь. Но разоблачённый митрополит и после этого продолжал портить настроение своим святейшим судьям и их преемникам. В церкви, где проходил суд над Мацеевичем, "безо всякой причины обрушились своды". В 1788 г. была упразднена Ростовская митрополия, просуществовавшая сотни лет. "Перенос кафедры сопровождался беспримерным расхищением митрополичьей ризницы".

Ещё позднее в Ростовском кремле пришлось разобрать скоротечно обветшавшую Красную палату для парадных приёмов (в брежневское время её воссоздали заново и устроили в ней очаг весёлого разврата под вывеской пансионата Центральной комсомольской школы). В 1818 г. инженер-архитектор А. Бетанкур (автор уникальных конструкций московского Манежа) предложил соорудить на месте ростовского Архиерейского дома "гостино-ярмарочный двор". Как ни странно, Синод и местный архиерей поддержали это диковатое предложение. Ярмарка приносила хороший доход, хотя до этого размещалась на льду озера Неро (рядом с кремлём), "что содействовало его невероятному загрязнению".

Долгий путь законспирированного арестанта захватил пасхальные дни. До самой революции подконвойным разрешалось зайти в храм на пасхальное богослужение. Это правил о не стали нарушать и конвоиры Мацеевича. В арестантском рубище он вошёл в церковь на этапе, и местные прихожане тут же расступились. Они увидели в вошедшем не каторжника, а архиепископа в богатом праздничном одеянии. Мацеевич уверенно прошёл к амвону, провёл пасхальное богослужение и покинул храм снова в арестантском обличье.

Скончался Мацеевич 230 лет назад, 28 февраля (10 марта по новому стилю) 1772 г. в Ревельской (Таллинской) крепости. Перед смертью к нему направили священника. Он с трудом втиснулся в каменный чулан, где пять лет мучился Мацеевич, и тут же отпрянул в коридор каземата. На вопрос стражи, почему священник не приступает к предсмертному напутствию, тот растерянно ответил, что не имеет права соборовать духовное лицо столь высокого ранга. В безмолвном страдальце, одетом в арестантские лохмотья, священник увидел владыку в ризах митрополита – как когда-то прихожане маленькой церкви на глухом арестантском тракте.