Эдуард Гороховский

10 СЕНТЯБРЯ ценителям современного искусства предоставляется редкая возможность посетить выставку картин Эдуарда Гороховского. Вернисаж состоится в Германии, в Оффенбахе (на Майне) — городе, где последние годы жил и работал художник. Эдуард Гороховский умер 30 июня этого года, едва отметив 75-летие.

ЕГО имя вошло в историю искусства ХХ века. Наряду с Ильей Кабаковым и Виктором Пивоваровым Гороховский — один из классиков так называемого московского концептуализма. «…Я уже точно знаю, что не нужно заталкивать в картину великие идеи добра и зла, — писал художник о своем творчестве. — Я их оставляю за дверью мастерской, отделяя все жизненное от того, что связано с моей работой. Картина для меня — пластический объект. Моя забота — забота мастера-ремесленника: предельно виртуозно при помощи собственного метода, сообразно своим эстетическим воззрениям исполнить поставленную пластическую задачу. Я глубоко убежден, что именно эта разделенность художника и человека, где не путаются два начала и каждое из них совершенствуется по отдельности, приводит к таинственному их соединению в околокартинном пространстве в виде чего-то неосязаемого, но именно того, что делает картину картиной».

ЭДУАРД ГОРОХОВСКИЙ был не только выдающимся художником, но и талантливым публицистом. Он писал об искусстве и коллегах непредвзято, спокойно и по существу. «АиФ. Европа» представляет отрывки из его записей и статей, которые ранее не публиковались.

…В МОЛОДОСТИ мне внушали, что рисование с натуры — единственный путь к искусству. Но со временем оказалось, что в природе нет искусства. И слова «естество» и «искусство» — антиподы. Природа может быть только поводом для искусства, как и все другое. Я подозреваю, что сам человек — тоже искусственное образование и все, что создается им, в той или иной степени является искусством, все дело в значительности этих созданий. Мадонна Рафаэля и стул, на котором мы сидим, имеют одну и ту же природу — это плоды человеческого сознания и, если говорить о степени ценности того и другого — нужно говорить и об уровне сознания. В этой связи для меня очень важной является проблема мотивации. Мне интересны мотивы, по которым человек создает нечто, так как в одном случае это желание поучать, навязывать, внушать, фанатично провозглашать, агитировать, то есть навязывать рамки своего сознания. В другом — ставить вопросы, приглашать к размышлению, делиться своей точкой зрения, услышать чужую, то есть выйти за эти рамки, расширить их для себя и для других.

…Как ни парадоксально, но когда что-то делается для всех вместе, как говорят, «для народа», и даже когда сделанное воспринимается этим народом с общим восторгом, со временем так же всем миром и забывается, и, как правило, навсегда. А вещь, сделанная для конкретного человека, с индивидуальными чертами, со временем оказывается нужной всем и навечно.

…О роли личности в искусстве. Полный провал в создании памятника Победы на Поклонной горе — свидетельство порочности коллективного творчества. В истории самые значительные произведения создавались одним человеком (Ильф и Петров, братья Гримм — исключения), и не всегда те, для кого делалось произведение, воспринимали его с восторгом, но всегда было уважение и доверие к мастеру, которые позволяли людям умерять свои бюргерские амбиции. Если бы этого не было — человечество никогда бы не увидело Эйфелевой башни и многого другого.

Об Илье Кабакове.

…Примат текста над изображением в его вещах очевиден. Я бы сказал, что все, что он использует в своих картинах, инсталляциях, альбомах, то есть изобразительные элементы, и носит по отношению к тексту неважный, второстепенный характер.

Главное — текст. Тексты в лодке, тексты в лабиринтах, тексты на стендах, тексты в различных пространствах. Я думаю, они, эти разнообразные пространства, нужны ему как повод называть свое искусство изобразительным. Полагаю, что искусство, придуманное Кабаковым, нуждается в собственной нише с новым, еще не придуманным названием. Это явно не литература, не философия, не концептуализм. И изобразительным искусством не назовешь, все-таки традиционно изобразительное искусство несет в себе хоть крупицу эмоционального начала. В работах Кабакова, где хоть и присутствуют изобразительные элементы, эмоции отсутствуют напрочь. Все в его работах рационально продумано и просчитано до звона и апеллирует только к зрительскому сознанию, но никак не задевает их эмоций.

Отношением к изобразительному элементу он подчеркивает его второстепенность, неважность, он как бы говорит, что текстом можно придать любой статус любому изображению. Что картинка без текста остается просто картинкой. И для подчеркивания ее никчемной сути (без текста) — заведомо делает эти картинки нарочито пренебрежительно.

Стиль «плохой картины» выбран им для своей концепции не случайно. Корни этого выбора уходят в те времена, когда Кабаков постигал премудрости искусства в художественной школе, а затем в институте. Там его буквально заставили освоить — ненавистную для него — науку бездушного рисования и бесцветной живописи, однако, судя по его нескольким ранним работам, сделанным явно не в стенах учебного заведения, любил он Сезанна. Но впоследствии оказалось, что эстетика, вколоченная в Кабакова школой, прекрасно сочетается с текстами советской комммуналки и позволяет ему быстро, без напряжения изготавливать огромное количество картин, рисунков и всевозможных сооружений. Он сумел поставить на службу своим замыслам то, что когда-то ненавидел, но чем виртуозно владел.

…То, что Шилов — художник, у меня сомнений нет, так как я считаю, что люди, делающие нечто иррациональное, не имеющее практического применения, есть художники, творцы. Если снизойти до вульгарного сравнения, то колбасу тухлую и высококачественную называют одним словом — «колбаса». Таким образом, можно сказать, что слово «искусство» и слово «художник» еще не означают некую превосходную степень, эти слова требуют немедленного вопроса: «Искусство — какое? Художник — какой?». В неочевидных случаях, на мой взгляд, более объективную оценку может дать общественность. У нас же в вопросах культуры, как и во всех прочих вопросах, в роли арбитра выступает власть. Особенно власть, которая, в силу того что объявила себя горячим приверженцем демократии, не нуждается больше ни в чьих советах, разгоняет комиссии по помилованию, дарит особняки полюбившимся художникам и проч.

Почему же общественность до сих пор не высказалась по этому спорному вопросу? Все, по-моему, очень просто: никакого спорного вопроса не существует. Творчество Шилова не дает повода для серьезных дискуссий и разбирательств. Его искусство просто и ясно до примитивности. Он пишет в основном портреты людей известных и влиятельных. Такой круг его персонажей как бы показывает зрителю круг его знакомств и тем подчеркивает его собственную значительность. Далее, излюбленным персонажем для своих портретов является он сам. Количество же этих портретов и трактовка образа говорит о нежной любви к себе самому — красивому и гениальному. Как бы в противовес всему этому великолепию — портреты простых людей, в основном убогих и больных.

Стремление максимально материализовать изображаемое настолько затмило все другие задачи искусства, что вместо картинной плоскости, на которой должны задержаться хоть какие-то следы живописи, переживаний, размышлений, мы видим пр овал в роскошной раме, в котором сидит человек, нет, вернее, не человек, а восковая кукла из Музея мадам Тюссо. Окружают ее такие же муляжные предметы, похожие на настоящие.

Очень удобно воспользоваться открытиями прошлых первопроходцев. Такое заимствование целого художественного направления не преследуется законом как плагиат, а объясняется «следованием традиции». Многие такие «последователи» не хают и не поносят современное искусство, как это делает Шилов. Они скромно, не требуя для себя особых привилегий, пишут свои картины. Эти художники прекрасно понимают свою вторичность, и это понимание своего места в искусстве оберегает их покой и безбедное существование. Шилов же возмущает многих не за то, что он делает, не за бесконечную вереницу муляжных портретов, а за гипертрофированные претензии, не соответствующие его способностям.

Вернисаж состоится 10 сентября в 19.00 по адресу: Offenbach/Main, Domstr.77 А (Германия).