Герман Юкавский

– Герман, вопрос по горячему следу: вам очень идет роль Фальстафа. Насколько близок вам этот образ, имеете ли вы с героем схожие черты характера?

– Есть во мне некое жизнелюбие, жизнеутверждающая энергия. А что касается женского пола – люблю пофлиртовать, пококетничать. Вероятно, схожие черты есть. Но внешне, как видите, общего мало (смеется).

– Фальстаф положительный герой?

– Да. Для меня, безусловно, да. Несмотря на то, что порой он ведет себя как пройдоха, где-то хитрит. Но если бы было побольше таких людей, мир стал бы добрее, веселее, что ли. У меня есть несколько знакомых, у которых я позаимствовал детали для этого образа. Например, у моего учителя по ГИТИСу Матвея Ошеровского: человек он уже в годах, обладает определенной фактурой, колоритными чертами, и в некоторые моменты я с него буквально срисовывал моего Фальстафа.

– А какая у вас любимая партия?

– Любимая партия – естественно, из того репертуара, который мы поем и играем. Неспетая партия не может быть любимой. Мне, например, нравится партия Мефистофеля Бойте, которую я никогда не пел в театре. Верди нравится… А из того, что пел – скажем, от партии Лепорелло из «Дон Жуана», – выражаясь современным языком, я тащусь (смеется).

– А Гульельмо?

– Гульельмо из «Так поступают все женщины» тоже хорошая вещь, но поскольку партия баритональная, а у меня все-таки бас, она мне несколько не по голосу, и я испытываю некоторые неудобства. Там есть интересные игровые моменты, но остается неприятный осадок, ощущение, как будто делаю что-то не так. Это связано с очень важным моментом в оперном искусстве: дело в том, что петь нужно на пределе, тогда это и играется аналогичным образом, и существуешь на сцене ты так же – на пределе.

– Как вы относитесь к тому, что в прессе назвали «Виндзорских проказниц» мюзиклом ?

– Понравилось это определение. Действительно, посмотрите – музыка легкая. А в третьем акте – не знаю, заслуга ли это музыки, драматургии или режиссера, – но там есть совершенно мюзикловые черты! Динамика и сама музыка (поет: там-там-там!) в своем роде канкан. У нас всего две такие постановки, переставляющие оперу в разряд оперетты или даже мюзикла – это упомянутые «Виндзорские проказницы» и «Четыре самодура» Эрмано Вольфа-Феррари. Создается впечатление, что постоянно попадаются цитаты из разных очень известных произведений, начиная от Вагнера и заканчивая Гершвином.

– А с кем из режиссеров больше всего работать нравится?

– Конечно, мне нравится работать с Покровским. Мы все знаем, человек он в возрасте, иногда себя не слишком хорошо чувствует, иногда капризничает, но, если с ним войти в одно русло в работе, – это потрясающе. Покровский, несмотря на свои совершенно заоблачные годы, продолжает работать и в скором будущем (наконец-то мы взяли современную оперу на русском!) – в конце сезона или даже в середине – начнется постановка «Ревизора». С нами будет работать Владимир Дашкевич, гениальный композитор.

– Есть какая-то партия, которую мечтаете исполнить?

– Нет времени мечтать, я востребован в театре, да и в эстраде еще выступаю с романсами,

– Какое место в вашей жизни занимают романсы?

– Романсами я увлекаюсь (пауза)... да, наверно, столько же, сколько театром. Как в Гнесинке начал петь, так и до сих пор продолжаю.

– В повседневной жизни поете, в доме, в душе?

– Да постоянно – в доме, а в душе – это ж милое дело, вот только соседи меня иногда недопонимают. Вот так забываешься и иногда в машине поешь. А бывает, еду на оперу, и раз – пробка! Чувствую – времени впритык, распеться ну никак не успеть. Начинаю петь в машине. Лето, окна опущены, и народ на дороге попросту обалдевает: сидит за рулем какой-то человек и во-о-о все горло наяривает басом! Кто-то смеется, а кто и испуганные глаза делает.