Ипполит Богданович

На одиннадцатом году он был отправлен в Москву для "приказной службы" и там записан в юстиц-коллегию юнкером. Президент коллегии позволил ему одновременно заниматься в математической школе при сенатской конторе. Хотя Богданович "по успехам в математике считался между первыми отличнейшими учениками", но его более влекло к поэзии и особенно к драматическому искусству. Однажды 15-летний Богданович явился с намерением поступить на сцену в бывшему в то время директором московского театра Хераскову ; по словам Карамзина , Херасков убедил юнкера в "неприличности актерского звания для благородного человека" и записал его слушателем университета, приютив его у себя в доме. Богданович выучился иностранным языкам и прошел "правила языка и стихотворства". В 1760 г. он стал печатать в выходившем при университете журнале "Полезное увеселение" свои первые пробы пера, которые были, даже по отзывам современников, "далеки от совершенства". В 1761 г., по окончании образования, Богданович был назначен надзирателем при университетских классах, с чином офицера, а через год переведен в комиссию торжественных приготовлений к коронованию Екатерины II , с поручением сочинять надписи для триумфальных ворот. В 1763 г., по ходатайству "благодетельницы", Е.Р. Дашковой , Богданович поступает переводчиком в штат графа П.И. Панина . Тогда же, при личном участии княгини, Богданович издает в течение полугода журнал "Невинное упражнение", где, кроме статей и мелких оригинальных стихотворений, поместил перевод поэмы "На разрушение Лиссабона" Вольтера, воспевал "премудрую" Екатерину за то, что "век златой дала узреть", и "дедиковал" графу Панину перевод (с французского) "Малой войны, описанной майором в службе короля прусского". В 1765 г., в бытность переводчиком иностранной коллегии в Петербурге, Богданович издает свою поэму "Сугубое блаженство", в трех песнях, посвященную наследнику Павлу Петровичу , и переводит трехактную комедию Вольтера "Нанина, или Побежденное предрассуждение". Время с 1766 по 1769 г. Богданович проводит в Дрездене, в качестве секретаря нашего посольства. В Петербурге, в течение наиболее продуктивного периода своего авторства (1769 - 1775), Богданович перевел разные статьи из французской энциклопедии, "Сокращение из проекта о вечном мире" (из Сен-Пьера), "Историю о бывших переменах в Римской республике" аббата Вертота, издал собрание своих оригинальных и переводных стихотворений под общим названием "Лира", "имел главное смотрение" за изданием "СПб. Ведомостей" и, наконец, по выражению Карамзина, "положил на алтарь Граций" свою "Душеньку", задуманную им еще в бытность за границей; некоторые места поэмы, несомненно, навеяны картинами дрезденской галереи. Успех поэмы был огромный. Еще до напечатания она распространилась в многочисленных списках. Сама императрица, по рассказу Карамзина, "читала Душеньку с удовольствием и сказала о том сочинителю". За нею и придворные "старались изъявлять ему знаки своего уважения и твердили наизусть места, замеченные монархинею. Тогдашние стихотворцы писали эпистолы, оды, мадригалы в честь и славу творца Душеньки". После "Душеньки" Богданович не сочинил ничего выдающегося даже по понятиям того времени. Между 1775 и 1790 годами Богданович, уже "с небрежением, как будто бы нехотя, или в дремоте гения", написал I часть "Исторического изображения России" (доведенного лишь до 1015 г.), "Радость Душеньки, лирическую комедию, последуемую балетом", драму "Славяне" небольшое количество мелких стихотворений, напечатанных в "Собеседнике любителей Русского Слова". Во исполнение воли императрицы, Богданович собрал и издал русские пословицы, переложив их в стихи, и сочинил 3 театральные пьески на тему им же придуманных поговорок. "Венок Душеньки", по выражению Карамзина, "остался единственным на голове Богдановича". В 1780 г. Богданович был назначен членом новоучрежденного государственного архива, а с 1788 г. состоял в нем председателем до выхода в 1795 г. отставку. В 1796 г. Богданович поселился в Сумах, где готовился вступить в брак, но вскоре, по невыясненной причине, был вынужден расстаться с своей невестой. В 1798

г. Богданович переехал в Курск, откуда пространной одой, бывшей уже лебединой его песнью, приветствовал вступление на престол Александра I . Умер Богданович 6 января 1803 г. Поставленный на могиле Богдановича в 1834 г. памятник, в виде статуи Психеи ("Душеньки"), в 1894 г. был возобновлен и перенесен в городской сквер. Смерть Богдановича произвела сильное впечатление на современное ему общество. Редакция "Вестника Европы" (1803, № 3) объявила конкурс на лучшую эпитафию Богдановичу. В посвященных его памяти стихах благодарные современники называли Богдановича любимцем муз и граций и даже "гением", "так мило" воспевшим Душеньку.

Зефир ему перо из крыл своих давал,

Амур водил рукой: он Душеньку писал, -

говорит Плат. Бекетов в надписи к портрету Богдановича. Знаменитая поэма Богдановича - произведение не оригинальное. Содержание ее заимствовано из повести Лафонтена "Les amours de Psyche", в свою очередь, почерпнутой из сатирического романа Апулея "Золотой осел". Древний миф, изображающий у платоника Апулея в аллегорических образах, судьбу души человека, очищаемой суровыми испытаниями, впоследствии не раз воспроизводился в живописи, скульптуре и поэзии. В конце XVII столетия Лафонтен превратил религиозно-поэтическую аллегорию в остроумную и пикантную новеллу. В "Юпитерово время", - гласит поэма Богдановича, - жил мудрый царь, с тремя прекрасными дочерьми, из которых младшая, Душенька, была столь поразительной красоты, что ее не только смертные, но и амуры и зефиры, оставив Венеру, "особо обожали". Оскорбленная богиня приказывает своему сыну Амуру "за дерзость Душеньку порядком постращать". Душеньку вдруг покидают все "вздыхатели". Родители "несчастной" дочери обращаются к оракулу и, согласно его "бестолковому" изречению, отвозят Душеньку "на самую вершину неведомой горы" и оставляют ждать там чудовище, которому судьбой обречена она в супружество. Невидимый Зефир переносит Душеньку в великолепный дворец Амура, где "полки духов" ей прислуживают и развлекают ее "райскими утехами". Ее супруг Амур, не открывая своего вида, посещает ее под покровом ночи или в темноте грота. По просьбе Душеньки Зефир переносит к ней ее сестер, которые, "завистью дыша", уговаривают Душеньку убить во время сна таинственное "чудовище". При свете лампады Душенька видит "на место аспида" спящего бога любви и, любуясь им в немом восторге, нечаянно проливает на него горячее масло. Амур от боли просыпается и покидает ее. Очутившись на той самой горе, где она была оставлена своими родителями, Душенька в отчаянии пытается лишить себя жизни "всеми видами смертей"! Но невидимая сила всякий раз спасает ее. После многих мытарств Душенька приходит к Венере, которая осуждает ее на тяжкие испытания, с целью "привесть сколь можно в дурноту". Между прочим, ей приказано сходить в ад к Прозерпине и принести от нее "некакий" закрытый горшочек. Подстрекаемая любопытством, Душенька раскрывает горшочек; оттуда тотчас вылетает черный дым, покрывающий лицо и грудь Душеньки несмываемой чернотой. Душенька с отчаяния прячется от всех в пещере. Но Амур, отомстив злым сестрам Душеньки, является к ней в пещеру, примиряется с Душенькой, объявляет в грамоте во всеобщее сведение, что

Закон времен творит прекрасный вид худым,

Наружный блеск в очах преходит там как дым,

Но красоту души ничто не изменяет:

Она единая всегда и всех пленяет.

Венера возвращает "снохе" за перенесенные страдания прежнюю красоту, и боги соединяют Психею с Амуром навеки. Вышеприведенное четверостишие, по мысли автора "Душеньки", должно формулировать возвышенную мораль поэмы, лежащую и в основе древнего мифа. Но такая идея вовсе не вяжется ни с тоном, ни с подробностями содержания игривой поэмы. Несоответствие идеи произведения и его основной ткани с нынешней точки зрения - крупнейший недостаток. Но современники Богдановича не замечали в поэме тех слабых сторон, на которые указала позднейшая критика. Успех ее продолжался более полувека. Еще в 40-х годах она находила почитателей среди простонародья, для которого офени разводили по ярмаркам лубочное ее издание, (ср. Губерти , "Матер. для русс. библ.", вып. II, стр. 128). Впервые книга "Душенька" явилась в печати в 1778 г. Через пять лет ее издал в полном виде приятель Богдановича, Алексей Ржевский , с предисловием, являющимся отголоском взглядов тогдашнего общества. Первый по времени обстоятельный отзыв о "Душеньке" принадлежит Карамзину, напечатавшему о Богдановиче большую критико-биографическую статью тотчас после его смерти в "Вестнике Европы" (1803, № 9 и 10). Сличая поэму Богдановича с повестью Лафонтена, Карамзин пришел к выводу, что "Душенька" "во многих местах, приятнее и живее" своего оригинала, так как Богданович, "не выпуская из глаз Лафонтена, идет своим путем и рвет на лугах цветы, которые укрылись от французского поэта". Главная заслуга Богдановича в том, что он "первый на русском языке играл воображением в легких стихах: Ломоносов , Сумароков , Херасков могли быть для него образцами только в других родах". Батюшков , ближайший преемник Богдановича в области "легкой" поэзии, виде в "Душеньке" "истинный и великий талант". Пушкин , не признавая Богдановича "великим", упоминал о нем как о "милом" поэте, находил в его поэме "стихи и целые страницы, достойные Лафонтена" и даже подражал Богдановичу в "Руслане и Людмиле". Баратынский называл Богдановича "поэтом живым, затейливым и нежным, всегда пленительным, хоть несколько небрежным". С течением времени благосклонное отношение к автору "Душеньки" переходит в беспощадный над ним приговор. Еще в 1813 г. П. Вяземский считал недостатками поэмы однообразие, отчего "Душенька" напоминает "цветок свежий и красивый, но без запаха", смешение греческой мифологии с русским сказочным эпосом и склонность автора к "шутовству". Белинский в "Литературных Мечтаниях" (1834) отозвался о "Душеньке" как о произведении "не без достоинств, не без таланта", но 7 лет спустя полагал, что "труда и поту стоит прочесть" пресловутую сказку, написанную неуклюжими стихами, с насильственными ударениями, "лишенную всякой поэзии, игривости, грации, остроумия". Самая обстоятельная оценка всей литературной деятельности Богдановича была сделана А. Галаховым в "Отечественных Записках" (1849, № 5). Подробное сравнение поэмы Богдановича с повестью Лафонтена и рассказом Апулея привело Галахова к выводу, что "Душенька" - комическая пародия на мифологический мир Греции и могла бы быть названа "Психеей, вывороченной наизнанку". Вместе с тем, он усматривает историческое значение Богдановича для дальнейшего хода русской литературы в том, что в "Душеньке" совершен "счастливый поворот от затворничества поэзии, от кабинетной книжности к общенародному служению - совершен легким тоном поэмы, сближением ее выражения с выражением житейским". - Остальные произведения Богдановича ничем не замечательны. Комедия "Радость Душеньки" состоит в том, что боги скакали сороками и через голову кувыркались, чтобы разогнать тоску Душеньки, не любящей ничего "блистающего". В драме "Славяне" автор заставляет Александра Великого как любителя капусты и "простых славянских нравов" беседовать с "простодушной" огородницей Потапьевной. Другие театральные представления Богдановича пусты и безжизненны. В области лирики Богданович дал образцы духовных и торжественных од, хвалебных гимнов, стансов, посланий, песен, эпиграмм, басен, надписей, эпитафий и других мелких стихотворений. Его песнопения высокопоставленным особам - изделия ремесленного стихо

творства в духе тех самых одописцев, над которыми сам Богданович иронизирует в своей "Душеньке". Любовные стихотворения Богдановича, из которых особенной славой пользовалась песня "Пятнадцать мне минуло лет", - неграциозны, и подчас нескромны (например, "Идиллия"); его басни и притчи не занимательны, эпиграммы - вялы и плоски. Значение наиболее удачных из этих стихотворных опытов - исключительно стилистическое. В предисловии к "Историческому изображению России", представляющему неудачное извлечение "наиважнейших сведений", главным образом, из истории трудолюбивого и почтенного Щербатова , Богданович заявляет, что он не избегает употребления слов "нынешних", не считая за маловажное соглашаться с простонаречием живых людей. С этой стороны автор "Душеньки" еще не оценен. Богданович обратил внимание и на народную поэзию. Он пытался ввести народный поэтический элемент в свою "Душеньку": в поэме, наряду с Гесперидами, зефирами и драконами упоминаются Кощей-Бессмертный, Царь-Девица, кисельные берега, мертвая и живая вода, Змей Горыныч и прочее. Офранцуженную Психею Богданович перерядил в русский национальный сарафан. В его собрании "Русских пословиц в подправленной стихотворной форме" "чистое золото неподдельной поэзии и народного смысла", по справедливому замечанию Галахова, заменила "бесцветная, хотя и сглаженная речь". По словам Карамзина, Богданович отличался "природной откровенностью", "милым простосердечием"; "никто не замечал в нем авторского самолюбия". Отсутствие авторского самомнения у Богдановича, вероятнее всего, объясняется тем, что Богданович свое авторство, по примеру большинства тогдашних писателей, ставил гораздо ниже своей службы. "Я с Пиндаром не тщусь быть славою возвышен, Не славным в свете я, полезным бы ть хочу", восклицает Богданович в "Сугубом Блаженстве". Оценивая деятельность Богдановича с исторической точки зрения, нельзя не признать за ним довольно важной заслуги в истории русской литературы. В эпоху тяжеловесных поэм и напыщенных од он написал поэму, которая долго считалась превосходным образцом "легкой" поэзии. Будучи сам воспитан в псевдоклассической школе под непосредственным руководством Хераскова, Богданович сделал попытку, вопреки господствовавшим литературным понятиям, ввести в поэзию "простоту и вольность" - вольный по количеству стоп и чередованию рифмы стих и легкий, простой язык. Но, лишенный поэтического дара, Богданович не оказался в силах порвать с преданиями школьной пиитики. Главная его заслуга состоит в том, что он один из первых, некоторыми своими произведениями, дал пример сближения литературного языка, в то время скудного и необработанного, с "простонаречием живых людей". "Душенька" издавалась много раз.