 |
Мария Романоватретья дочь императора Павла I, герцогиня Саксен - Веймарская и Эйзенахская
Дата рождения: 16.02.1786
Гражданство: Россия |
Я еще не устала писать о них. Женщинах порфироносного рода Романовых. Женах, сестрах, дочерях, племянницах.. Пока еще не устала. Еще растираю в пальцах золотистую пыльцу - аромат навсегда ушедшего в черную, невозвратимую пучину времени, еще ворошу искры неугасших до конца костров памяти. Документы, дневники письма, ажур почерков, летящие крылья парафов, славянская вязь полузабытых оборотов речи, с властным наклоном вправо или влево; недописанные окончания и артикли в немецком, безупречное изящество французского, сухость и лаконичность английских тирад. Муаровые альбомы, твердые паспарту. Бисер признаний для души, часто находящей приют в новом Отечестве, на чужбине, в дальних краях. Ароматы засушенных цветов. Легкие воспоминания детства, сон юности, уже окрашенной понятиями: «Долг, Честь, Фамилия, Россия, Судьба, Призвание»..
Я окунаюсь в них, эти воспоминания. Они чужие, далекие, но на секунду становятся моими. Лишь на секунду. И мне ее – достаточно. Ведь теперь я ясно вижу перед собою лицо той, о которой собираюсь писать. Уже пишу. Мне повезло, несказанно повезло, и первые строки ложатся на белый лист, ровно, почти без пауз, словно льется речной поток. Еще одна встреча. Еще одно свидание с историей. Золотая, медовая пыльца времени окутывает меня, словно нить, кокон, пелена, покрывало. Я не вырываюсь, нет, мне - того и надо!
Я терпеливо окликаю ее, героиню моего очерка, беру ее за руку, и мы бредем вместе по волнам реки ее Жизни. Они слабы, эти волны, они просто еле слышно плещутся у наших ног, но в их говоре – рассказ, живой, искренний, блистательный, о Судьбе Женщины, что была, как комета, полна яркости и и непредсказуемости, властности и простоты, доброты и упрямства, легковерия и смирения, мудрости и усталости, нетерпения и спокойствия.. И что оставила после себя в истории немеркнущий уже более двух веков след и свет памяти. А память, что ни говори, удивительная вещь!
… «Маленький драгун» седовласой бабушки Екатерины, третья дочь ее опального сына «Графа Северного», цесаревича Павла Петровича, маленькая Мария, любила grand - maman, похожую на прекрасную, волшебную маркизу или фею из сказки о «Спящей красавице» –с пышными седыми волосами, с ямочками на подбородке, мягкими белыми руками, влекущим голосом и глазами, из которых то лился яркий и сладкий свет, то струился поток холода и вражды. Любила и боялась одновременно. Родившись студеною петербургскою зимой (416 февраля 1786 года) она почти сразу привлекла внимание царственной бабушки силою своего характера: мало кричала и хорошо перенесла страшащую многих в те времена, но – необходимую - прививку ветряной оспы, которую ей сделали в 1787 году, следом за великими князьями - братьями Александром и Константином.
Екатерина писала своему каждодневному европейскому собеседнику, барону Мельхиору Гримму, посылая ему медальон, сделанный руками невестки - цесаревны Марии Феодоровны, с изображением ряда детских головок: «Пятая головка это – Мария. Вот этой надо было родиться мальчиком: привитая ей оспа совсем ее изуродовала, все черты лица погрубели… Она ничего не боться, мало плачет, все ее склонности и игры мужские; не знаю, что из нее выйдет..»
(Екатерина Вторая – М. Гримму. 17 сент. 1790 года)
Бабушка беспокоилась зря. Прошло совсем мало времени и художник Дмитрий Левицкий написал прелестный портрет семилетней княжны Марии Павловны, на котором изображен одухотворенный лик с глубокими внимательными глазами, наполненными недетскою серьезностью. Черты лица слегка удлиненны, но очень прапорциональны, безупречно красива линия носа и лба, округло - нежны прелестные, юные руки княжны с пианистичеки длинными пальцами. Она вообще очень походила на своего отца – замкнутостью, сдержанностью, и - одновременно – пылкою нервностью натуры и способностью все чувствовать до крайней болезненности. Маленькая Мария была от природы и усердных занятий блестящею музыкантшей, и по желанию ее матери и коронованной бабушки, и в Павловске, и в Царском селе, и в Гатчине, и в Зимнем дворце часто устраивались музыкальные и танцевальные вечера в которых принимала участие маленькая пианистка.
Тому же Гримму Екатерина писала с гордостью в апреле 1796 года: «Вечером я отправляюсь на домашний концерт, где князь Александдр Павлович и граф Платон Зубов будут играть на скрипке, Елизавета* ( *Юная жена Александра Павловича), Александра и Елена будут петь, а аккомпонировать им на фортепьяно будет Мария, которая удивитльно любит музыку: ей только девять лет, а она уже прошла с Сарти* (*Джузеппе Сарти – известный итальянский композитор и дирижер, приглашенный Екатериною Великой в Россию в 1784 г.) изучение генерал – баса. Сарти говорит, что у нее замечательный музыкальный талант, а кроме того, она очень умна, имеются способности ко всему, и будет со временем преразумная девица. Она любит чтение и, как говорит генеральша Ливен, проводит за книгой целые часы… Притом, она очень веселого, живого нрава и танцует, как ангел...»
Екатерина Великая была великой во всем. Сердечно и тепло беседуя с бароном Гримом о домашних делах, о семье и внуках, «Семерамида Северная» изящно и упорно стремилась к своим точным целям – легко и артистично рекомендовать среднюю внучку всему миру, в качестве потенциальной невесты, и в то же время - не дать почувствовать европейским дворам напряжение политической ситуации сложившейся из - за раздела Польши.
Карту Европы пухлые ручки Государыни Росской* (* старинное манера произношения, принятая в одах Державина в 18 – ом столетии. - автор) «кроили» на свой манер под звуки скрипки и арфы. Депутаты литовского сейма тоже были приглащены на семейный вечер – послушать игру и пение княжны Марии Павловны. По мнению бабушки – государыни, «это нисколько не наскучило гостям, и теперь внучка по всей Литве прослывет великою музыкантшею.. Если бы Вы и сами слушали как играет и поет великая княжна Мария, Вы бы непременно расплакались!» – пылко уверяла Екатерина Гримма, зная наперед, что тайно - рекомендательные строки из ее частных писем разнесутся по всей Европе.
Трогательные строки царственной «восторженно - дипломатической искренности» разнеслись, разумеется, тотчас, но домашние концерты вскоре прекратились – в ноябре 1796 года Екатерина Вторая скончалась. На трон российский взошел ее сорокадвухлетний сын Павел, долго ждавший этого мига. Слишком долго ждавший. Жезл власти, оказавшийся в руках опального Цесаревича превратился в кнут, с помощью которого человек, почти лишенный в детстве и юности материнского внимания и ласки, вымещал на всех и вся свои застарелые обиды, «внутренние слезы», сглаживал душевные разочарования и пустоты.
На смену мягкому, либеральному, почти «вольному» духу русского дворянства пришли скоропалительные отставки, опалы, аресты, ссылки, запреты, цензура, марш - парады, синие с красным воротники, дамские форменные курточки с ришелье императорских вензелей. Запрещалось носить фраки и круглые, «якобинские» шляпы, произносить слова : «клуб», представители».. Жизнь в огромном государстве, насильно регламентируемая с помощью учений на плацу и утомительных донельзя правил этикета, доходила порою до полного абсурда!
В дождь, слякоть и холод, дамы, встретившие на своем пути императорский экипаж или саму его особу, должны были выходить из карет и делать реверанс, порою стоя ногами прямо в дождевой луже.. Удивительно, что допускал все это «романтический император», пылко приверженный идее восстановления рыцарства; Кесарь, согласившийся принять титул гроссмейстера Мальтийского ордена!
Видимо, все дело было лишь в глубоко заронившемся в душу огне неполноценности, недоверия, ненужности, сиротства, исподволь, постепенно выжигавшем все то прекрасное, что в избытке присутствовало в натуре Павла Петровича.. Александр Михайлович Тургенев с горечью писал о тягостных изменениях нравов при дворе в царствование Павла Первого: «Пышный, великолепный двор Екатерины преобразовался в огромную корегардию. В царствование Екатерины в чертогах царских последний истопник старался отличить себя в разговорах словами благопристойными, учтивыми; высший круг царедворцев говорил на французском диалекте языком Вольтера, Дидерота *(*Старинное произношение фамилии Дидро – автор.), Руссо..
С седьмого ноября 1796 года в чертогах Северной Семерамиды вместо разговору уже - кричали. В комнатах учреждены были караулы; бряцание оружия, топанье ног разносилось эхом по всем залам.. Павел повелел вместо сигнала « к ружью», как существовало, извещать караульных о том, что они должны взять оружие, криком «вон!».
Великая княжна Александра Павловна, переходившая из комнат своих на половину матери – Императрицы была столь испугана возвещательным криком «вон!», что, повернувшись, побежала обратно в свои покои и была несколько дней нездорова от испуга…»
Узнав, к примеру, что баронесса Строганова обедает в своем роскошном дворце в три часа, как давно привыкла, вспыльчивый, нервный, экзалитированный Павел, задетый за живое ее «оригинальничанием», запретил жителям столицы обедать позже часа дня, когда обедал он сам и повелел гасить огни ввечеру не позже девяти часов - император с семьей в это время садился ужинать.
Всю тягостную неровность Императорского нрава испытывала на себе в полной мере прежде всего его собственная семья. Императрица Мария Феодоровна, супруга, Державная особа, не имела права приглашать к себе, без дозволения на то Государя, ни сыновей своих, ни невесток – Великих княгинь Елизавету Алексеевну и Анну Феодоровну. Великий князь Александр жил с женою своею весьма уединенно, ему служили только преданные императору лица. Чтобы не навлечь на себя и тени подозрения, он не принимал никого и с иностранными посланниками и вельможами разговаривал не иначе как в присутствии отца». Мария Феодоровна, чрезмерно утомленная внезапными вспышками «венценосных капризов» супруга и смягчением, насколько возможно, «острых углов» в сложных семейных отношениях, с отчаяния полностью сосредоточилась на воспитании трех своих младших дочерей - княжон и устройстве их судеб, на маленьком своем, домашнем мирке… Там ее истерзанное сердце находило хоть малое отдохновение..
В 1800 году, средней дочери «царственного гневливца» Марии, его любимице, о которой мы и ведем наш неторопливый рассказ, исполнилось целых четырнадцать лет. И уже тогда впервые встал вопрос о ее возможном браке со старшим сыном владетельного герцога небольшого Саксен – Веймарского княжества. Для ведения брачных переговоров в Санкт - Петербург из Веймара приехал посланник герцога Карла – Августа, барон Вильгельм фон Вальцоген. Какою же он нашел претендентку на роль герцогской невесты? Вот небольшие цитаты из воспоминаний:
«Она имела сочувственное и нежное сердце, кротость и доброту совершенную, и когда говорила, то походила более на отца, но, к удивлению, вопреки этому сходству, была все – таки очаровательна».. Барон фон Вальцоген также очаровал русскую Великую княжну тонкостью в общении и манерах. Будучи истинно умным и образованным человеком, он к тому же, приходился свояком самому Фридриху Шиллеру, и их многолетнее дружеское общение, несомненно, сильнее всего повлияло на образ и глубину мыслей барона.
Взаимная симпатия членов цаствующего дома и веймарского посланника увенчалась полным успехом брачных переговоров. Великая княжна, Цесаревна Мария Павловна всерьез обратилась к изучению истории Веймарского владетельного княжества. История эта была на удивление разнообразна и богата на события. Позволим и мы себе небольшой экскурс в ее недра.
Герцогский род, с которым предстояло породниться Романовым, был одним из самых древних и владетельных в Европе.
Герцогство Саксен Веймарскоое и Эйзенахское появилось, как самостоятельное государство в шестнадцатом веке, когда в результате длительных войн и антифеодальных крестьянских выступлений периода Реформации усилился процесс распада Германии на отдельные графства и княжества. Историческая область Тюрингия тоже «рассыпалась» на ряд карликовых государств, одним из которых и стало достославное Саксен – Веймарское герцогство. В 1741 году его владетель, герцог Эрнест – Август окончательно перенес свою резиденцию из Эйзенаха в Веймар. В 1755 году он женился на дочери Карла - Брауншвейг – Вольфенбюттельского и прусской принцессы Фридерики – Шарлотты, принцессе Анне – Амалии, женщине весьма энергичной, умной, деятельной и блестяще образованной для своих лет. Союз этот был счастливым и гармоничным, судя даже и по тому, что оставшись восемнадцатилетнею вдовою(!) с двумя маленькими сыновьями, Карлом – Августом и Константином, герцогиня Анна Амалия не искала более утешения в брачных оковах – сие не возбранилось бы никем и никогда! - а поставила своей благою целью воспитание сыновей и превращение малопримечательного зеленого городка на берегу Ильма в духовный центр Германии.
В этом было нечто удивительное, парадоксальное, притягательное: ничтожное в политическом смысле княжество с течением времени стало местом всего лучшего, значительного в европейской культуре, служило местом жительства для многих поэтов, музыкантов, философов, художников. Здесь Веймар смело равнялся Франции а в чем то и перщеголял ее, разумеется не в роскоши и расточительности жизни, а в умении тщательно организовать, создать при дворе насыщенную, творческую, живую атмосферу.. Эта тщательная традиция «создания атмосферы» начала складываться еще при свекре герцогини Анны – Амалии, герцоге Вильгельме – Эрнесте. Он положил начало дворцовой библиотеке, коллекции картин, театру, хоровой капелле.
Нечаянным капризом Судьбы получив в свои руки бразды правления маленькою страной, юная герцогиня - вдова и мать - энергично принялась приумножать ее культурное наследство, так называемую «энергию Духа», которая столь благотворно влияла на все вокруг. Своих двух сыновей она тщательнейшим образом взрастила в духе просвещенного века, времени энциклопедистов: Диро, Д. Аламбера, Вольтера и Руссо. Она привлекла для обучения детей - принцев людей, известных по всей Германии, таких, например, как Кристоф – Мартин Виланд, писатель и поэт, пестовавший своих юных – питомцев герцогов на постулатах столь необходимого всем «естественного равенства людей перед законом и Небесами».
По обычаю, в систему тогдашнего «царственного воспитания» входили обязательные поездки по другим странам – для расширения кругозора и лучшего знакомства с жизнью, культурой разных народов. Принцы Карл – Август и Константин Веймарские отправились в Швейцарию и Францию. Во Франкфурте, направляясь в «столицу мира», они познакомились с Иоганном фон Гете, тогда еще молодым двадцатипятилетним писателем, автором популярнейшего романа « Страдания юного Вертера» , и страстно с ним подружились.Дружба эта имела весьма неординарные последствия для Веймарского герцогства.
В 1775 году, по достижении совершеннолетия, принц Карл – Август вступил на престол и почти тотчас послал своему другу Гете приглашение приехать в Веймар. Сначала друг -мудрец приехал лишь в гости к молодому герцогу. Но вскоре тот тактично дал ему понять, что смотрит на их деятельно - равную дружбу «без чинов», как на великое благо для своего народа и маленького государства, которое называли в Европе «германскими Афинами» - с легкой руки его матери – герцогини.
Карл – Август поделился со старшим другом своими планами создания пусть и маленькой, но весьма просвещенной европейской монархии в Веймаре. Гете понравилась эта идея, он пылко принялся воплощать ее в жизнь. И так и остался жить под крылом друга почти на шесть десятилетий – вплоть до самой своей кончины. Гете органично вошел в круг герцогской семьи, пользуясь там непререкаемым уважением и авторитетом. Благодаря его хлопотливой деятельности, в Веймар скоро переехали философ и историк Иоганн – Готфрид Гердер (1776 г) и « истинное романтическое сердце Германии» - знаменитый Фридрих Шиллер (1878 г.).
Уютный городок на берегу Ильма стал для этого поэта и драматурга второю родиной. Здесь Шиллер обрел столь необходимый для неустанно творящего человека и долгожданный им внутренний душевный покой и духовную поддержку, внимание со стороны не только великогерцогской семьи, но и простых веймарцев, которые относились к нему с большим уважением. Шиллер стал преподавать в расположенном неподалеку Йенском университете, где тогда уже работало много известных ученых. Постепенно вокруг герцогства на Ильме собирались в плотное кольцо, сосредотачивались «главные силы» всей тогдашней немецкой классической литературы и философии.
Передав управление страной и решение многих жизненно насущных политико – экономических вопросов сыну Карлу – Августу, герцогиня Анна – Амалия внутренне сосредоточилась на том, чтобы поддерживать внутренне духовно – напряженную, бьющую ключом, культурную жизнь Веймара. Ей это вполне удалось, так как, по словам Гете, «она чрезвычайно любила общество умных людей и находилась с ними в постоянном общении, наслаждаясь этим». Ее дворцы Виттум и Тифурт, ежемесячно, каждую первую пятницу, собирали в своих гостиных и залах писателей, философов, музыкантов, ученых, путешественников из разных стран. На концертах во дворце звучали оратории и кантаты, хоралы и сонатины. Тексты к кантатам нередко сочинял Гете, музыка – сама герцогиня. Обаяние личности этой незауряднейшей женщины было столь велико, что и через сорок лет после ее кончины, в 1807 году, русский путешественник, князь Элим Мещерский, с восхищением писал :
«Было время, когда Саксен – Веймарский двор походил на древний портик, посвященный Минерве.. Высокие мысли и стихи Гете, Шиллера, Иффланда* (*Выдающийся немецкий драматург и публицист, режиссер и актер. Руководил театром в Мангейме. Его называли немецким Мольером.- автор), их стихи, ставшие всемирно известными, их речи, серьезные или шутливые, звучали под мирной сенью, где струился Ильм, с тихим журчанием. Скипетр ума перешел от Франции к Германии. Родником этого ученого и литературного потока мнгновенно разлившегося по образованному миру, был Веймар. Бассейн родника был герцогский двор.»
Но из этого родника весьма и весьма скудно и неуклюже питался тот, кто через несколько лет станет нареченным женихом, а потом и мужем русской цесаревны Марии Павловны – наследный принц Карл - Фридрих, сын Карла – Августа и его супруги, герцогини Луизы. … Отчего так бывает, что у весьма одаренных и характерами и талантами, незаурядных родителей, рождаются весьма обычные, ничем особо неотмеченные дети? Не хочется верить безоговорочно избитому присловью: « На детях гениев природа отдыхает. У наследного принца, ставшего потом мужем Великой княжны Романовой, заурядный ум, несомненно, был. Была и душевная щедрость и сердечная доброта, и великолепная память. Не было лишь того, что шлифует все это, данное природой – характера. Не было широты мировозрения, столь необходимого для построения собственной линии Судьбы. Выросши в ауре ярких, сильных, деятельных родителей, принц Карл – Фридрих, всю жизнь носивший несерьезное прозвище: «Кикерики», возможно, в качестве внутреннего протеста и некоего противовеса, создал свою собственную «ауру незначительного поведения незначительного человека», сосредоточенного лишь на увеселениях, приятных анекдотах, шутках и галантности обхождения с прекрасным полом. Не широта ума юного герцога, ума, быть может, искусственно «задавленного» высотою атмосферы, в которой он с рождения находился, давала Карлу – Фридриху некое внутреннее успокоение. Он эгоистично научился принимать паразитеческую безмятежность собственной натуры, считать ее даже и неким благом, не утруждая себя и малым духовным трудом. Карабкаться вверх всегда маятно и неудобно, легче плыть по течению, во всем полагаясь на волю Проведения. Карл Фридрих с первой встречи (* 22 июля 1803 года) попал под обаяние личности юной Марии Павловны, сумел достойно и верно оценить силу ее натуры и высоту духа, но и понял отлично, с прозорливостью мелкого эгоизма, что сила эта обеспечит ему навсегда надежную сень для собственной лени и безмятежности сердца; что кипучей энергией герцогини – супруги всегда можно будет впоследствии оправдать свое собственное бездействие, неразвитость духовную и сердечную. Секрет их долголетнего, тридцатипятилетнего союза был в огромнейшем великодушии сердца Марии Павловны, которая тонко сумела оценить силу свободы ума и деятельности, которую нечаянно предоставила ей духовная пропасть, возникшая между нею и юным герцогом – принцем с первых дней брака. Перешагнуть, преодолеть ее хоть как-то, герцог не решился, да и не желал, видимо, никогда. Она его, наконец, просто - устраивала! Об очевидной неравности союза веймарской «царственной четы» даже и легенд не ходило. Все было и так очевидно всем и во всем.
С. И Муханов, опытный дипломат и царедворец писал, что «Жених сей, при полной его приятности внешней, для нашей милой цесаревны слишком прост умом…» Французский посол Э де Барант, побывавший в Веймаре перед приездом в Россию, и получивший о ауедиенцию у герцогской четы, писал в своем докладе министру иностранных дел Франции о странном впечатлении, произведенном на него герцогом Карлом – Фридрихом: «Через некоторое время после нашей беседы с герцогинею Марией, вошел великий герцог и сразу начал спрашивать меня о короле Луи – Филиппе. Великий герцог более, чем неумен, он зачастую – нелеп и не знает меры. Мне было и раньше известно, что его речь странна и несвязна. Меня предупреждали о тех неприятностях, которые он постоянно причиняет великой герцогине, тонкий вкус и благородные манеры которой он постоянно оскорбляет...»
Племянница же герцогини Марии Павловны, обаятельнейшая умница, вюртембергская королева Ольга Николаевна, Олли, как ее называли в домашнем кругу, писала о своем дядюшке и его семейной жизни с тонким изяществом иронии и глубокого сожаления. но более определенно: « Кто не знал его воочию, тот не поверит, что это был за оригинал. Сын великого герцога Карла – Августа и той великой герцогини Луизы, которая сумела внушить уважение к себе такому человеку, как Наполеон, воспитанный на глазах Гете и его блестящего окружения, дядя от всего своего воспитания и аттмосферы родного дома не сохранил ничего, кроме анекдотических воспоминаний. Обладая замечательной памятью, он без конца и меры рассказывал свои смешные истории, сопровождая все веселым подмигиваньем и подталкиванием локтя...»
Но отчего тогда допустили в царственном и гордом роду Романовых такое неравное венчание, спросит читатель? Во первых, все вышло так, а не иначе потому, что с рождения Цесаревны русские были в плену Долга и аристократических предрассудков служения Фамилии. Да и, по справедливому приговору бабушки, Великой Екатерины, прозрившей их Судьбу с самого рождения: «дочери все будут плохо выданы замуж, потому что ничто не может быть несчастнее русской великой княжны.. Они не сумеют ни к чему примениться; все им будет казаться мелким…» (*Екатерина Вторая – барону Гримму, июль 1778 г.) Были, несомненно, и чисто психологические причины, сподвигшие юную сестру Александра Первого дать согласие на столь странный брак. Прежде всего – первая: неугасимое желание освободиться от тягостной, чопорно - щепетильной и по – бюргерски - мелочной опеки Матери – Императрицы, стать самостоятельной, независимой в делах и суждениях особой…
И все это - удалось, хотя из сладко – душных, немного печальных объятий*
( *В 1801 и 1803 году, на чужбине, вследствии тяжелых родов и скоротечной чахотки, скончались одна за другою две дочери Вдовствующей Императрицы, родные сестры новоиспеченной герцогини Марии Веймарской: Александра и Елена – автор.) Марии Феодоровны веймарская чета вырвалась лишь через девять месяцев после помолвки, объявленной в Санкт – Петербурге первого января 1804 года, и через три месяца после роскошной свадьбы, назначенной на двадцать второе июля 1804 года, в день Тезоименитства Матери – Императрицы и в день Ангела самой ВысоконарЕченной невесты, теперь уже – Наследной герцогини Веймарской, русской Великой княгини Марии Павловны.
Проведя эти девять томительных месяцев в непрерывной чреде празднеств, обедов, балов, концертов, прогулок, пикников, молодая наследная чета выехала в Веймар лишь 25 сентября 1804 года. На восмидесяти повозках, следом за свадебным кортежем, везли мебель, гобелены, ковры, ткани, посуду, картины, книги - все необходимое, что было достойно украсить жизнь царской дочери в скромном, по понятиям российского великодержавного двора, веймарском герцогстве. Но Мария Павловна оказалась много богаче своих российских державных родственников: веймарцы сложили к ее ногам свое восхищение и признательность. Приезд русской принцессы в этой скромной, маленькой, цветущей, напоенной реками и ручьями земле, был важен для всех, в отличие от пышной и холодной столицы России, где изменеия в судьбе третьего птенца «павловского гнезда» коснулись только узкого круга величаво – надменной аристократии и семьи самих Романовых. Встречать, приехавшую в начале ноября в Веймар молодую наследницу короны, пришли толпы людей, почти все княжество. Вилланд писал о тех днях: «Самое праздничное – во всем этом великолепии – балах, фейерверках, народных гуляниях, комедиях, иллюминациях, была искренняя, всеобщая радость по поводу нашей новой принцессы».
Веймарцы были наслышаны о благородстве характера юной Марии, о ее уме, и приветливости. Почву для великолепной встречи русской принцессы несомненно подготовила старая и мудрая герцогиня Анна – Амалия, всею душою полюбившая заочно, по письмам, свою новую внучку. Она говорила о ней вскоре после знакомства Карлу – Людвигу Кнебелю, писателю и другу Гете:
«С радостью могу Вам сказать, что моя внучка просто – клал. Она принесла нам счастье и благословение. У нее полное отсутствие мелочной гордости. Всякому умеет она сказать что – нибудь приятное, и чутко понимает доброе и прекрасное. Мужу своему она настоящий, великодушный друг. Все на нее здесь молятся. Она уже сделала очень много хорошего, что говорит о качествах ее сердца.. Я нахожу счастье в моих внуках..»
Старой властительнице Веймара вторили многие..
Вилланд писал о юной герцогине Марии Саксен – Веймарской: «Она невыразимо обаятельна, и умеет соединить прирожденное величие с необыкновенною любезностью, деликатностью и тактом в обращении.. С нее, наверное, начнется новая эпоха Веймара, Она… продлит и доведет до совершенства то, что Амалия начала сорок лет назад...» Неугомонный, светлый и пылкий духом Ф.Шиллер посвятил Марии Павловне последний взлет своего пера : пьесу – кантату «Приветствие искусств», где в аллегорически - изяшной форме, выразил восхищение красотою и благородством будущей герцогини и высказал доброе, быть может, и несколько наивно – романтическое пожелание, найти в преданной любви и восхищении новой Отчизны силы для того, чтобы трудиться душою и сердцем ей на благо . Он обращался устами актеров блестящего Веймарского театра, от имени народа, к юной Гостье из далекой России. Гостье, что вскоре стала хозяйкою:
Деревце страны иной,
Пересаженное нами,
Вырастай, примись корнями,
В этой почве, нам родной..
Быстро сплетаются
Нежные узы любви,
Наше Отечество будет да там,
Где мы делаем счастье людское!
Ф. Шиллер. «Приветствие искусств».
Восхищенные веймарцы, при этих словах, приветствовали сидящую в герцогской ложе принцессу – наследницу бурными овациями. Она, от души оценившая благородный порыв и поэта и жителей страны, записала этот наказ Шиллера не только на страницах своего дневника, но и в сердце своем. Просто навсегда сделала его своим жизненным девизом. Ее Отечеством, пристанищем пылкой и гордой ее души, с того мгновения и навсегда стал Веймар.
Да, все вышло так, как и предсказывал Шиллер. Герцогиню Саксен – Веймарскую и Эйзенахскую Марию Павловну в маленьком, плодоносном крае уважали беспредельно.
Но уважение это еще - не все. Мария Павловна все же не обрела в новом семействе своем полного понимания. Не раз и не два новые родственники ставили ее перед семьей в Петербурге, перед всею Европою, в весьма неловкое положение, не раз и не два теплота привычных, родственных уз нарушалась взаимными недомолвками, прохладой непонимания и Марии Павловне с трудом удавалось вдохнуть в эту прохладу живительное тепло своей души, сгладить шероховатости, отшлифовать драгоценность родственной приязни, что для нее была всегда дороже всех сокровищ.
Первой бестактностью совершенной веймарским герцогством по отношению к своей покровительнице – России, было письмо, подписанное.. самою молодой герцогиней. Оно написано ею своей матери – императрице Марии Феодоровне и содержит дерзкую просьбу выплатить герцогине Саксен – Веймарской вторую половину ее приданного, оставшегося в России*(*Таково было непременное условие брачных контрактов, оговоренное еще Павлом Первым для всех своих дочерей – Ццесаревен. В случае их смерти, капиталы, оставленные в России, шли полностью на обеспечение их детей. Правило сие никогда не нарушалось! – автор.) Мария Феодоровна была искренне возмущена бесцеремонностью такой просьбы, впрочем, тотчас посчитала, что дочь ее, по неопытности, всего лишь пошла на поводу у властного и честолюбивого свекра: герцога Карла – Августа…
Кто знает точный ответ? А, может быть, роль здесь сыграли и скрытые, властные амбиции самой юной Марии, которая захотела дать понять матери и всей России, что отныне для нее превыше всего - только интересы нового маленького Отечества на берегах Ильма? Пылкость ее души, гордость натуры вполне могла позволить ей хоть на миг погрузиться в сладостное заблуждение грезы власти, и представить себя « спасительницею края», этакой «Веймарской Жанной д Арк». Вполне могла. Но это лишь предположения.
А Вдовствующая Государыня - мать Мария Феодоровна, наученная горьким примером судеб своих старших дочерей и их детей сирот, в венгерских и шверинских землях, совсем, совсем не оценила душевного порыва дочери, ее жажды самостоятельности, искусно прячущейся за изысканно – любезными формами дерзких фраз письма - просьбы. Императрица просто уговорила сына – Государя написать вежливое письмо в Веймар, в котором, в завуалированно – светской форме содержался бы решительный отказ на неуместную дерзость герцогского двора. Александр Первый так и поступил.
Он понимал, что измученному гнетом Наполеона, крохотному, гордому Веймару весьма тяжко приходится в эпоху бравых маршей и стремительных завоеваний «маленького капрала», метившего в аристократы. Обложенный непосильной контрибуцией, опальный Веймар, сохраненный в целости только благодаря удивительному достоинству и силе духа, с которой приняла ужасного корсиканца герцогиня Луиза*, (*по его собственному выражению, «более достойная трона Людовика Четырнадцатого, чем скромного замка Бельведер»! – автор.) посмел почему то надеяться, что приданное русской принцессы, нашедшей в новом отечестве « узы любви», сможет послужить благим щитом и даст измученным веймарцам глоток свободы, пусть и призрачной. Но у Александра были другие заботы чести. Расчетливые надежды маленькой страны не сбылись, увы!
Александр Первый ответил на письмо Веймарского кабинета министров, сопровожденное личным письмом сестры – герцогини, следующее: « Я с особым вниманием рассмотрел прошение кабинета страны о том, чтобы получить взамообразно полмиллиона рублей, которые составляют половину приданного моей сестры и, в силу ее брачного договора, должны оставаться в России. Как ни желательно мне содействовать облегчению положения страны, сделавшейся вторым отечеством сестры моей, я не могу не принимать во внимание тех весьма основательных распоряжений, которые сделаны относительно приданного моих сестер – великих княжон – моим покойным отцом..
Равным образом я не могу не принять во внимание и настоящего положения дел, когда из – за неслыханных бедствий Саксен – Веймарское герцогство разделяет печальную участь большей части Германии, стонущей под игом французского правления, и, когда, следовательно, вся денежная помощь, оказанная Веймару не замедлит перейти в сундуки неприятеля и будет употреблена на войну, которую он ведет против нас… Отказ сей, - добавлял в конце рескрипта – письма Государь Александр Павлович, - происходит вовсе не от недостатка доброй воли моей и, напротив, я всегда буду готов всячески доказать мое благорасположение и уважение, лишь бы не вопреки основным законам моей Империи и обстоятельствам…» *(*Александр Первый – Веймарскому кабинету министров. 6 мая 1807 года. Бартенштейн.) Этот дипломатически сдержанный ответ не был неожиданным ни для семьи гецогов Веймарских, ни для мудрых министров этой страны, ни для самой юной наследницы герцогской короны.. Горечь обиды, подслащенную безупречной вежливостью письма, подданные, домочадцы, вельможи, сановники,все - проглотили молча! Но так и не смогли простить своей новой герцоргине того, что она не до конца оправдала их надежды, их «восхищенную любовь с интересом». Да, им всем, кроме нее, с горечью пришлось признать, что они - проиграли. Почему? Не могли взять в толк. Как не могли и до конца изменить, сломать и свою психологию « бедных родственников - просителей». Ведь, как ни говори, налицо тот факт, что во всей этой трагической истории широта мысли Кесаря Российского Александра Первого, воспитанного, как и его Сестра, при дворе Екатерины Великой, просто – напросто пришла в глубокое противоречие с узостью мировозрения обычного маленького немецкого княжества, пусть узость эта и была всячески « облагорожена» идеями и мыслями века Просвещения и усилиями духа Гете и Шиллера! Увы! Как вечна боль несовершенства!
Но надо все же добавить, что усилиями Александра Первого, председательствующего на Венском «танцующем» конгрессе, где он был «главою царей», Веймарскому скромному княжеству впоследствии присвоили пышный титул «великого герцогства», дали возможность содержать собственную армию численностью в 600 человек, и помогли получить контрибуцию от поверженной Франции в 800 тысяч талеров. Эту сумму герцог – свекор Карл - Август использовал на нужды народа и страны, разоренной войной. И на учреждение в Веймаре конституционного парламента с палатою депутатов. В глубине души, он понимал, что, в какой то степени, обязан преобразованиями в герцогстве именносвоей невестке, и силе ее характера, которую столь понимал и ценил в ней ее всесильный венценосный брат. Это было очевидно, ведь он все же нашел способ помочь сестре и ее новой Родине. Это было бы невозможно, не прояви она дерзости в том злополучном письме..
Герцогиня же Мария Павловна несомненно уяснила тогда для себя из этой поразительной, нетактичной истории, что ей еще долго, ох, как долго придется трудиться на ниве «облагороживания» сердец и душ своих подданных, и вполне возможно, что нива эта окажется бесплодною. Она с энергичной пылкостью ринулась воплощать остаток своих разбитых мечтаний в жизнь. Как изменить домашнюю психологию бюргеров? Как сделать деятельной протянутую за подаянием ленивую ладонь нищего?.. Как? Как?! Все новые и новые идеи возникают в ясной голове герцогини, и довольно быстро находят воплощение в жизнь. По всей стране организует она ссудные кассы для неимущих, работные дома, ремесленные училища, выставки новинок промышленности, курсы садоводства, дома для сирот. Во все это вкладывает немалые личные средства. Ей было у кого перенимать опыт – на стезе благотворительности в России широко прославились ее мать и императрица - невестка Елизавета Алексеевна. Но благотворительность Марии Павловны была более практической, более наглядною, что ли. Она постоянно требовала отчета истраченным средствам, и, неустанно уча других, все время училась сама. Только в Йенском университете герцогиня прослушала около десятка курсов лекций по разным дисциплинам: истории искусств, ло
Я окунаюсь в них, эти воспоминания. Они чужие, далекие, но на секунду становятся моими. Лишь на секунду. И мне ее – достаточно. Ведь теперь я ясно вижу перед собою лицо той, о которой собираюсь писать. Уже пишу. Мне повезло, несказанно повезло, и первые строки ложатся на белый лист, ровно, почти без пауз, словно льется речной поток. Еще одна встреча. Еще одно свидание с историей. Золотая, медовая пыльца времени окутывает меня, словно нить, кокон, пелена, покрывало. Я не вырываюсь, нет, мне - того и надо!
Я терпеливо окликаю ее, героиню моего очерка, беру ее за руку, и мы бредем вместе по волнам реки ее Жизни. Они слабы, эти волны, они просто еле слышно плещутся у наших ног, но в их говоре – рассказ, живой, искренний, блистательный, о Судьбе Женщины, что была, как комета, полна яркости и и непредсказуемости, властности и простоты, доброты и упрямства, легковерия и смирения, мудрости и усталости, нетерпения и спокойствия.. И что оставила после себя в истории немеркнущий уже более двух веков след и свет памяти. А память, что ни говори, удивительная вещь!
… «Маленький драгун» седовласой бабушки Екатерины, третья дочь ее опального сына «Графа Северного», цесаревича Павла Петровича, маленькая Мария, любила grand - maman, похожую на прекрасную, волшебную маркизу или фею из сказки о «Спящей красавице» –с пышными седыми волосами, с ямочками на подбородке, мягкими белыми руками, влекущим голосом и глазами, из которых то лился яркий и сладкий свет, то струился поток холода и вражды. Любила и боялась одновременно. Родившись студеною петербургскою зимой (416 февраля 1786 года) она почти сразу привлекла внимание царственной бабушки силою своего характера: мало кричала и хорошо перенесла страшащую многих в те времена, но – необходимую - прививку ветряной оспы, которую ей сделали в 1787 году, следом за великими князьями - братьями Александром и Константином.
Екатерина писала своему каждодневному европейскому собеседнику, барону Мельхиору Гримму, посылая ему медальон, сделанный руками невестки - цесаревны Марии Феодоровны, с изображением ряда детских головок: «Пятая головка это – Мария. Вот этой надо было родиться мальчиком: привитая ей оспа совсем ее изуродовала, все черты лица погрубели… Она ничего не боться, мало плачет, все ее склонности и игры мужские; не знаю, что из нее выйдет..»
(Екатерина Вторая – М. Гримму. 17 сент. 1790 года)
Бабушка беспокоилась зря. Прошло совсем мало времени и художник Дмитрий Левицкий написал прелестный портрет семилетней княжны Марии Павловны, на котором изображен одухотворенный лик с глубокими внимательными глазами, наполненными недетскою серьезностью. Черты лица слегка удлиненны, но очень прапорциональны, безупречно красива линия носа и лба, округло - нежны прелестные, юные руки княжны с пианистичеки длинными пальцами. Она вообще очень походила на своего отца – замкнутостью, сдержанностью, и - одновременно – пылкою нервностью натуры и способностью все чувствовать до крайней болезненности. Маленькая Мария была от природы и усердных занятий блестящею музыкантшей, и по желанию ее матери и коронованной бабушки, и в Павловске, и в Царском селе, и в Гатчине, и в Зимнем дворце часто устраивались музыкальные и танцевальные вечера в которых принимала участие маленькая пианистка.
Тому же Гримму Екатерина писала с гордостью в апреле 1796 года: «Вечером я отправляюсь на домашний концерт, где князь Александдр Павлович и граф Платон Зубов будут играть на скрипке, Елизавета* ( *Юная жена Александра Павловича), Александра и Елена будут петь, а аккомпонировать им на фортепьяно будет Мария, которая удивитльно любит музыку: ей только девять лет, а она уже прошла с Сарти* (*Джузеппе Сарти – известный итальянский композитор и дирижер, приглашенный Екатериною Великой в Россию в 1784 г.) изучение генерал – баса. Сарти говорит, что у нее замечательный музыкальный талант, а кроме того, она очень умна, имеются способности ко всему, и будет со временем преразумная девица. Она любит чтение и, как говорит генеральша Ливен, проводит за книгой целые часы… Притом, она очень веселого, живого нрава и танцует, как ангел...»
Екатерина Великая была великой во всем. Сердечно и тепло беседуя с бароном Гримом о домашних делах, о семье и внуках, «Семерамида Северная» изящно и упорно стремилась к своим точным целям – легко и артистично рекомендовать среднюю внучку всему миру, в качестве потенциальной невесты, и в то же время - не дать почувствовать европейским дворам напряжение политической ситуации сложившейся из - за раздела Польши.
Карту Европы пухлые ручки Государыни Росской* (* старинное манера произношения, принятая в одах Державина в 18 – ом столетии. - автор) «кроили» на свой манер под звуки скрипки и арфы. Депутаты литовского сейма тоже были приглащены на семейный вечер – послушать игру и пение княжны Марии Павловны. По мнению бабушки – государыни, «это нисколько не наскучило гостям, и теперь внучка по всей Литве прослывет великою музыкантшею.. Если бы Вы и сами слушали как играет и поет великая княжна Мария, Вы бы непременно расплакались!» – пылко уверяла Екатерина Гримма, зная наперед, что тайно - рекомендательные строки из ее частных писем разнесутся по всей Европе.
Трогательные строки царственной «восторженно - дипломатической искренности» разнеслись, разумеется, тотчас, но домашние концерты вскоре прекратились – в ноябре 1796 года Екатерина Вторая скончалась. На трон российский взошел ее сорокадвухлетний сын Павел, долго ждавший этого мига. Слишком долго ждавший. Жезл власти, оказавшийся в руках опального Цесаревича превратился в кнут, с помощью которого человек, почти лишенный в детстве и юности материнского внимания и ласки, вымещал на всех и вся свои застарелые обиды, «внутренние слезы», сглаживал душевные разочарования и пустоты.
На смену мягкому, либеральному, почти «вольному» духу русского дворянства пришли скоропалительные отставки, опалы, аресты, ссылки, запреты, цензура, марш - парады, синие с красным воротники, дамские форменные курточки с ришелье императорских вензелей. Запрещалось носить фраки и круглые, «якобинские» шляпы, произносить слова : «клуб», представители».. Жизнь в огромном государстве, насильно регламентируемая с помощью учений на плацу и утомительных донельзя правил этикета, доходила порою до полного абсурда!
В дождь, слякоть и холод, дамы, встретившие на своем пути императорский экипаж или саму его особу, должны были выходить из карет и делать реверанс, порою стоя ногами прямо в дождевой луже.. Удивительно, что допускал все это «романтический император», пылко приверженный идее восстановления рыцарства; Кесарь, согласившийся принять титул гроссмейстера Мальтийского ордена!
Видимо, все дело было лишь в глубоко заронившемся в душу огне неполноценности, недоверия, ненужности, сиротства, исподволь, постепенно выжигавшем все то прекрасное, что в избытке присутствовало в натуре Павла Петровича.. Александр Михайлович Тургенев с горечью писал о тягостных изменениях нравов при дворе в царствование Павла Первого: «Пышный, великолепный двор Екатерины преобразовался в огромную корегардию. В царствование Екатерины в чертогах царских последний истопник старался отличить себя в разговорах словами благопристойными, учтивыми; высший круг царедворцев говорил на французском диалекте языком Вольтера, Дидерота *(*Старинное произношение фамилии Дидро – автор.), Руссо..
С седьмого ноября 1796 года в чертогах Северной Семерамиды вместо разговору уже - кричали. В комнатах учреждены были караулы; бряцание оружия, топанье ног разносилось эхом по всем залам.. Павел повелел вместо сигнала « к ружью», как существовало, извещать караульных о том, что они должны взять оружие, криком «вон!».
Великая княжна Александра Павловна, переходившая из комнат своих на половину матери – Императрицы была столь испугана возвещательным криком «вон!», что, повернувшись, побежала обратно в свои покои и была несколько дней нездорова от испуга…»
Узнав, к примеру, что баронесса Строганова обедает в своем роскошном дворце в три часа, как давно привыкла, вспыльчивый, нервный, экзалитированный Павел, задетый за живое ее «оригинальничанием», запретил жителям столицы обедать позже часа дня, когда обедал он сам и повелел гасить огни ввечеру не позже девяти часов - император с семьей в это время садился ужинать.
Всю тягостную неровность Императорского нрава испытывала на себе в полной мере прежде всего его собственная семья. Императрица Мария Феодоровна, супруга, Державная особа, не имела права приглашать к себе, без дозволения на то Государя, ни сыновей своих, ни невесток – Великих княгинь Елизавету Алексеевну и Анну Феодоровну. Великий князь Александр жил с женою своею весьма уединенно, ему служили только преданные императору лица. Чтобы не навлечь на себя и тени подозрения, он не принимал никого и с иностранными посланниками и вельможами разговаривал не иначе как в присутствии отца». Мария Феодоровна, чрезмерно утомленная внезапными вспышками «венценосных капризов» супруга и смягчением, насколько возможно, «острых углов» в сложных семейных отношениях, с отчаяния полностью сосредоточилась на воспитании трех своих младших дочерей - княжон и устройстве их судеб, на маленьком своем, домашнем мирке… Там ее истерзанное сердце находило хоть малое отдохновение..
В 1800 году, средней дочери «царственного гневливца» Марии, его любимице, о которой мы и ведем наш неторопливый рассказ, исполнилось целых четырнадцать лет. И уже тогда впервые встал вопрос о ее возможном браке со старшим сыном владетельного герцога небольшого Саксен – Веймарского княжества. Для ведения брачных переговоров в Санкт - Петербург из Веймара приехал посланник герцога Карла – Августа, барон Вильгельм фон Вальцоген. Какою же он нашел претендентку на роль герцогской невесты? Вот небольшие цитаты из воспоминаний:
«Она имела сочувственное и нежное сердце, кротость и доброту совершенную, и когда говорила, то походила более на отца, но, к удивлению, вопреки этому сходству, была все – таки очаровательна».. Барон фон Вальцоген также очаровал русскую Великую княжну тонкостью в общении и манерах. Будучи истинно умным и образованным человеком, он к тому же, приходился свояком самому Фридриху Шиллеру, и их многолетнее дружеское общение, несомненно, сильнее всего повлияло на образ и глубину мыслей барона.
Взаимная симпатия членов цаствующего дома и веймарского посланника увенчалась полным успехом брачных переговоров. Великая княжна, Цесаревна Мария Павловна всерьез обратилась к изучению истории Веймарского владетельного княжества. История эта была на удивление разнообразна и богата на события. Позволим и мы себе небольшой экскурс в ее недра.
Герцогский род, с которым предстояло породниться Романовым, был одним из самых древних и владетельных в Европе.
Герцогство Саксен Веймарскоое и Эйзенахское появилось, как самостоятельное государство в шестнадцатом веке, когда в результате длительных войн и антифеодальных крестьянских выступлений периода Реформации усилился процесс распада Германии на отдельные графства и княжества. Историческая область Тюрингия тоже «рассыпалась» на ряд карликовых государств, одним из которых и стало достославное Саксен – Веймарское герцогство. В 1741 году его владетель, герцог Эрнест – Август окончательно перенес свою резиденцию из Эйзенаха в Веймар. В 1755 году он женился на дочери Карла - Брауншвейг – Вольфенбюттельского и прусской принцессы Фридерики – Шарлотты, принцессе Анне – Амалии, женщине весьма энергичной, умной, деятельной и блестяще образованной для своих лет. Союз этот был счастливым и гармоничным, судя даже и по тому, что оставшись восемнадцатилетнею вдовою(!) с двумя маленькими сыновьями, Карлом – Августом и Константином, герцогиня Анна Амалия не искала более утешения в брачных оковах – сие не возбранилось бы никем и никогда! - а поставила своей благою целью воспитание сыновей и превращение малопримечательного зеленого городка на берегу Ильма в духовный центр Германии.
В этом было нечто удивительное, парадоксальное, притягательное: ничтожное в политическом смысле княжество с течением времени стало местом всего лучшего, значительного в европейской культуре, служило местом жительства для многих поэтов, музыкантов, философов, художников. Здесь Веймар смело равнялся Франции а в чем то и перщеголял ее, разумеется не в роскоши и расточительности жизни, а в умении тщательно организовать, создать при дворе насыщенную, творческую, живую атмосферу.. Эта тщательная традиция «создания атмосферы» начала складываться еще при свекре герцогини Анны – Амалии, герцоге Вильгельме – Эрнесте. Он положил начало дворцовой библиотеке, коллекции картин, театру, хоровой капелле.
Нечаянным капризом Судьбы получив в свои руки бразды правления маленькою страной, юная герцогиня - вдова и мать - энергично принялась приумножать ее культурное наследство, так называемую «энергию Духа», которая столь благотворно влияла на все вокруг. Своих двух сыновей она тщательнейшим образом взрастила в духе просвещенного века, времени энциклопедистов: Диро, Д. Аламбера, Вольтера и Руссо. Она привлекла для обучения детей - принцев людей, известных по всей Германии, таких, например, как Кристоф – Мартин Виланд, писатель и поэт, пестовавший своих юных – питомцев герцогов на постулатах столь необходимого всем «естественного равенства людей перед законом и Небесами».
По обычаю, в систему тогдашнего «царственного воспитания» входили обязательные поездки по другим странам – для расширения кругозора и лучшего знакомства с жизнью, культурой разных народов. Принцы Карл – Август и Константин Веймарские отправились в Швейцарию и Францию. Во Франкфурте, направляясь в «столицу мира», они познакомились с Иоганном фон Гете, тогда еще молодым двадцатипятилетним писателем, автором популярнейшего романа « Страдания юного Вертера» , и страстно с ним подружились.Дружба эта имела весьма неординарные последствия для Веймарского герцогства.
В 1775 году, по достижении совершеннолетия, принц Карл – Август вступил на престол и почти тотчас послал своему другу Гете приглашение приехать в Веймар. Сначала друг -мудрец приехал лишь в гости к молодому герцогу. Но вскоре тот тактично дал ему понять, что смотрит на их деятельно - равную дружбу «без чинов», как на великое благо для своего народа и маленького государства, которое называли в Европе «германскими Афинами» - с легкой руки его матери – герцогини.
Карл – Август поделился со старшим другом своими планами создания пусть и маленькой, но весьма просвещенной европейской монархии в Веймаре. Гете понравилась эта идея, он пылко принялся воплощать ее в жизнь. И так и остался жить под крылом друга почти на шесть десятилетий – вплоть до самой своей кончины. Гете органично вошел в круг герцогской семьи, пользуясь там непререкаемым уважением и авторитетом. Благодаря его хлопотливой деятельности, в Веймар скоро переехали философ и историк Иоганн – Готфрид Гердер (1776 г) и « истинное романтическое сердце Германии» - знаменитый Фридрих Шиллер (1878 г.).
Уютный городок на берегу Ильма стал для этого поэта и драматурга второю родиной. Здесь Шиллер обрел столь необходимый для неустанно творящего человека и долгожданный им внутренний душевный покой и духовную поддержку, внимание со стороны не только великогерцогской семьи, но и простых веймарцев, которые относились к нему с большим уважением. Шиллер стал преподавать в расположенном неподалеку Йенском университете, где тогда уже работало много известных ученых. Постепенно вокруг герцогства на Ильме собирались в плотное кольцо, сосредотачивались «главные силы» всей тогдашней немецкой классической литературы и философии.
Передав управление страной и решение многих жизненно насущных политико – экономических вопросов сыну Карлу – Августу, герцогиня Анна – Амалия внутренне сосредоточилась на том, чтобы поддерживать внутренне духовно – напряженную, бьющую ключом, культурную жизнь Веймара. Ей это вполне удалось, так как, по словам Гете, «она чрезвычайно любила общество умных людей и находилась с ними в постоянном общении, наслаждаясь этим». Ее дворцы Виттум и Тифурт, ежемесячно, каждую первую пятницу, собирали в своих гостиных и залах писателей, философов, музыкантов, ученых, путешественников из разных стран. На концертах во дворце звучали оратории и кантаты, хоралы и сонатины. Тексты к кантатам нередко сочинял Гете, музыка – сама герцогиня. Обаяние личности этой незауряднейшей женщины было столь велико, что и через сорок лет после ее кончины, в 1807 году, русский путешественник, князь Элим Мещерский, с восхищением писал :
«Было время, когда Саксен – Веймарский двор походил на древний портик, посвященный Минерве.. Высокие мысли и стихи Гете, Шиллера, Иффланда* (*Выдающийся немецкий драматург и публицист, режиссер и актер. Руководил театром в Мангейме. Его называли немецким Мольером.- автор), их стихи, ставшие всемирно известными, их речи, серьезные или шутливые, звучали под мирной сенью, где струился Ильм, с тихим журчанием. Скипетр ума перешел от Франции к Германии. Родником этого ученого и литературного потока мнгновенно разлившегося по образованному миру, был Веймар. Бассейн родника был герцогский двор.»
Но из этого родника весьма и весьма скудно и неуклюже питался тот, кто через несколько лет станет нареченным женихом, а потом и мужем русской цесаревны Марии Павловны – наследный принц Карл - Фридрих, сын Карла – Августа и его супруги, герцогини Луизы. … Отчего так бывает, что у весьма одаренных и характерами и талантами, незаурядных родителей, рождаются весьма обычные, ничем особо неотмеченные дети? Не хочется верить безоговорочно избитому присловью: « На детях гениев природа отдыхает. У наследного принца, ставшего потом мужем Великой княжны Романовой, заурядный ум, несомненно, был. Была и душевная щедрость и сердечная доброта, и великолепная память. Не было лишь того, что шлифует все это, данное природой – характера. Не было широты мировозрения, столь необходимого для построения собственной линии Судьбы. Выросши в ауре ярких, сильных, деятельных родителей, принц Карл – Фридрих, всю жизнь носивший несерьезное прозвище: «Кикерики», возможно, в качестве внутреннего протеста и некоего противовеса, создал свою собственную «ауру незначительного поведения незначительного человека», сосредоточенного лишь на увеселениях, приятных анекдотах, шутках и галантности обхождения с прекрасным полом. Не широта ума юного герцога, ума, быть может, искусственно «задавленного» высотою атмосферы, в которой он с рождения находился, давала Карлу – Фридриху некое внутреннее успокоение. Он эгоистично научился принимать паразитеческую безмятежность собственной натуры, считать ее даже и неким благом, не утруждая себя и малым духовным трудом. Карабкаться вверх всегда маятно и неудобно, легче плыть по течению, во всем полагаясь на волю Проведения. Карл Фридрих с первой встречи (* 22 июля 1803 года) попал под обаяние личности юной Марии Павловны, сумел достойно и верно оценить силу ее натуры и высоту духа, но и понял отлично, с прозорливостью мелкого эгоизма, что сила эта обеспечит ему навсегда надежную сень для собственной лени и безмятежности сердца; что кипучей энергией герцогини – супруги всегда можно будет впоследствии оправдать свое собственное бездействие, неразвитость духовную и сердечную. Секрет их долголетнего, тридцатипятилетнего союза был в огромнейшем великодушии сердца Марии Павловны, которая тонко сумела оценить силу свободы ума и деятельности, которую нечаянно предоставила ей духовная пропасть, возникшая между нею и юным герцогом – принцем с первых дней брака. Перешагнуть, преодолеть ее хоть как-то, герцог не решился, да и не желал, видимо, никогда. Она его, наконец, просто - устраивала! Об очевидной неравности союза веймарской «царственной четы» даже и легенд не ходило. Все было и так очевидно всем и во всем.
С. И Муханов, опытный дипломат и царедворец писал, что «Жених сей, при полной его приятности внешней, для нашей милой цесаревны слишком прост умом…» Французский посол Э де Барант, побывавший в Веймаре перед приездом в Россию, и получивший о ауедиенцию у герцогской четы, писал в своем докладе министру иностранных дел Франции о странном впечатлении, произведенном на него герцогом Карлом – Фридрихом: «Через некоторое время после нашей беседы с герцогинею Марией, вошел великий герцог и сразу начал спрашивать меня о короле Луи – Филиппе. Великий герцог более, чем неумен, он зачастую – нелеп и не знает меры. Мне было и раньше известно, что его речь странна и несвязна. Меня предупреждали о тех неприятностях, которые он постоянно причиняет великой герцогине, тонкий вкус и благородные манеры которой он постоянно оскорбляет...»
Племянница же герцогини Марии Павловны, обаятельнейшая умница, вюртембергская королева Ольга Николаевна, Олли, как ее называли в домашнем кругу, писала о своем дядюшке и его семейной жизни с тонким изяществом иронии и глубокого сожаления. но более определенно: « Кто не знал его воочию, тот не поверит, что это был за оригинал. Сын великого герцога Карла – Августа и той великой герцогини Луизы, которая сумела внушить уважение к себе такому человеку, как Наполеон, воспитанный на глазах Гете и его блестящего окружения, дядя от всего своего воспитания и аттмосферы родного дома не сохранил ничего, кроме анекдотических воспоминаний. Обладая замечательной памятью, он без конца и меры рассказывал свои смешные истории, сопровождая все веселым подмигиваньем и подталкиванием локтя...»
Но отчего тогда допустили в царственном и гордом роду Романовых такое неравное венчание, спросит читатель? Во первых, все вышло так, а не иначе потому, что с рождения Цесаревны русские были в плену Долга и аристократических предрассудков служения Фамилии. Да и, по справедливому приговору бабушки, Великой Екатерины, прозрившей их Судьбу с самого рождения: «дочери все будут плохо выданы замуж, потому что ничто не может быть несчастнее русской великой княжны.. Они не сумеют ни к чему примениться; все им будет казаться мелким…» (*Екатерина Вторая – барону Гримму, июль 1778 г.) Были, несомненно, и чисто психологические причины, сподвигшие юную сестру Александра Первого дать согласие на столь странный брак. Прежде всего – первая: неугасимое желание освободиться от тягостной, чопорно - щепетильной и по – бюргерски - мелочной опеки Матери – Императрицы, стать самостоятельной, независимой в делах и суждениях особой…
И все это - удалось, хотя из сладко – душных, немного печальных объятий*
( *В 1801 и 1803 году, на чужбине, вследствии тяжелых родов и скоротечной чахотки, скончались одна за другою две дочери Вдовствующей Императрицы, родные сестры новоиспеченной герцогини Марии Веймарской: Александра и Елена – автор.) Марии Феодоровны веймарская чета вырвалась лишь через девять месяцев после помолвки, объявленной в Санкт – Петербурге первого января 1804 года, и через три месяца после роскошной свадьбы, назначенной на двадцать второе июля 1804 года, в день Тезоименитства Матери – Императрицы и в день Ангела самой ВысоконарЕченной невесты, теперь уже – Наследной герцогини Веймарской, русской Великой княгини Марии Павловны.
Проведя эти девять томительных месяцев в непрерывной чреде празднеств, обедов, балов, концертов, прогулок, пикников, молодая наследная чета выехала в Веймар лишь 25 сентября 1804 года. На восмидесяти повозках, следом за свадебным кортежем, везли мебель, гобелены, ковры, ткани, посуду, картины, книги - все необходимое, что было достойно украсить жизнь царской дочери в скромном, по понятиям российского великодержавного двора, веймарском герцогстве. Но Мария Павловна оказалась много богаче своих российских державных родственников: веймарцы сложили к ее ногам свое восхищение и признательность. Приезд русской принцессы в этой скромной, маленькой, цветущей, напоенной реками и ручьями земле, был важен для всех, в отличие от пышной и холодной столицы России, где изменеия в судьбе третьего птенца «павловского гнезда» коснулись только узкого круга величаво – надменной аристократии и семьи самих Романовых. Встречать, приехавшую в начале ноября в Веймар молодую наследницу короны, пришли толпы людей, почти все княжество. Вилланд писал о тех днях: «Самое праздничное – во всем этом великолепии – балах, фейерверках, народных гуляниях, комедиях, иллюминациях, была искренняя, всеобщая радость по поводу нашей новой принцессы».
Веймарцы были наслышаны о благородстве характера юной Марии, о ее уме, и приветливости. Почву для великолепной встречи русской принцессы несомненно подготовила старая и мудрая герцогиня Анна – Амалия, всею душою полюбившая заочно, по письмам, свою новую внучку. Она говорила о ней вскоре после знакомства Карлу – Людвигу Кнебелю, писателю и другу Гете:
«С радостью могу Вам сказать, что моя внучка просто – клал. Она принесла нам счастье и благословение. У нее полное отсутствие мелочной гордости. Всякому умеет она сказать что – нибудь приятное, и чутко понимает доброе и прекрасное. Мужу своему она настоящий, великодушный друг. Все на нее здесь молятся. Она уже сделала очень много хорошего, что говорит о качествах ее сердца.. Я нахожу счастье в моих внуках..»
Старой властительнице Веймара вторили многие..
Вилланд писал о юной герцогине Марии Саксен – Веймарской: «Она невыразимо обаятельна, и умеет соединить прирожденное величие с необыкновенною любезностью, деликатностью и тактом в обращении.. С нее, наверное, начнется новая эпоха Веймара, Она… продлит и доведет до совершенства то, что Амалия начала сорок лет назад...» Неугомонный, светлый и пылкий духом Ф.Шиллер посвятил Марии Павловне последний взлет своего пера : пьесу – кантату «Приветствие искусств», где в аллегорически - изяшной форме, выразил восхищение красотою и благородством будущей герцогини и высказал доброе, быть может, и несколько наивно – романтическое пожелание, найти в преданной любви и восхищении новой Отчизны силы для того, чтобы трудиться душою и сердцем ей на благо . Он обращался устами актеров блестящего Веймарского театра, от имени народа, к юной Гостье из далекой России. Гостье, что вскоре стала хозяйкою:
Деревце страны иной,
Пересаженное нами,
Вырастай, примись корнями,
В этой почве, нам родной..
Быстро сплетаются
Нежные узы любви,
Наше Отечество будет да там,
Где мы делаем счастье людское!
Ф. Шиллер. «Приветствие искусств».
Восхищенные веймарцы, при этих словах, приветствовали сидящую в герцогской ложе принцессу – наследницу бурными овациями. Она, от души оценившая благородный порыв и поэта и жителей страны, записала этот наказ Шиллера не только на страницах своего дневника, но и в сердце своем. Просто навсегда сделала его своим жизненным девизом. Ее Отечеством, пристанищем пылкой и гордой ее души, с того мгновения и навсегда стал Веймар.
Да, все вышло так, как и предсказывал Шиллер. Герцогиню Саксен – Веймарскую и Эйзенахскую Марию Павловну в маленьком, плодоносном крае уважали беспредельно.
Но уважение это еще - не все. Мария Павловна все же не обрела в новом семействе своем полного понимания. Не раз и не два новые родственники ставили ее перед семьей в Петербурге, перед всею Европою, в весьма неловкое положение, не раз и не два теплота привычных, родственных уз нарушалась взаимными недомолвками, прохладой непонимания и Марии Павловне с трудом удавалось вдохнуть в эту прохладу живительное тепло своей души, сгладить шероховатости, отшлифовать драгоценность родственной приязни, что для нее была всегда дороже всех сокровищ.
Первой бестактностью совершенной веймарским герцогством по отношению к своей покровительнице – России, было письмо, подписанное.. самою молодой герцогиней. Оно написано ею своей матери – императрице Марии Феодоровне и содержит дерзкую просьбу выплатить герцогине Саксен – Веймарской вторую половину ее приданного, оставшегося в России*(*Таково было непременное условие брачных контрактов, оговоренное еще Павлом Первым для всех своих дочерей – Ццесаревен. В случае их смерти, капиталы, оставленные в России, шли полностью на обеспечение их детей. Правило сие никогда не нарушалось! – автор.) Мария Феодоровна была искренне возмущена бесцеремонностью такой просьбы, впрочем, тотчас посчитала, что дочь ее, по неопытности, всего лишь пошла на поводу у властного и честолюбивого свекра: герцога Карла – Августа…
Кто знает точный ответ? А, может быть, роль здесь сыграли и скрытые, властные амбиции самой юной Марии, которая захотела дать понять матери и всей России, что отныне для нее превыше всего - только интересы нового маленького Отечества на берегах Ильма? Пылкость ее души, гордость натуры вполне могла позволить ей хоть на миг погрузиться в сладостное заблуждение грезы власти, и представить себя « спасительницею края», этакой «Веймарской Жанной д Арк». Вполне могла. Но это лишь предположения.
А Вдовствующая Государыня - мать Мария Феодоровна, наученная горьким примером судеб своих старших дочерей и их детей сирот, в венгерских и шверинских землях, совсем, совсем не оценила душевного порыва дочери, ее жажды самостоятельности, искусно прячущейся за изысканно – любезными формами дерзких фраз письма - просьбы. Императрица просто уговорила сына – Государя написать вежливое письмо в Веймар, в котором, в завуалированно – светской форме содержался бы решительный отказ на неуместную дерзость герцогского двора. Александр Первый так и поступил.
Он понимал, что измученному гнетом Наполеона, крохотному, гордому Веймару весьма тяжко приходится в эпоху бравых маршей и стремительных завоеваний «маленького капрала», метившего в аристократы. Обложенный непосильной контрибуцией, опальный Веймар, сохраненный в целости только благодаря удивительному достоинству и силе духа, с которой приняла ужасного корсиканца герцогиня Луиза*, (*по его собственному выражению, «более достойная трона Людовика Четырнадцатого, чем скромного замка Бельведер»! – автор.) посмел почему то надеяться, что приданное русской принцессы, нашедшей в новом отечестве « узы любви», сможет послужить благим щитом и даст измученным веймарцам глоток свободы, пусть и призрачной. Но у Александра были другие заботы чести. Расчетливые надежды маленькой страны не сбылись, увы!
Александр Первый ответил на письмо Веймарского кабинета министров, сопровожденное личным письмом сестры – герцогини, следующее: « Я с особым вниманием рассмотрел прошение кабинета страны о том, чтобы получить взамообразно полмиллиона рублей, которые составляют половину приданного моей сестры и, в силу ее брачного договора, должны оставаться в России. Как ни желательно мне содействовать облегчению положения страны, сделавшейся вторым отечеством сестры моей, я не могу не принимать во внимание тех весьма основательных распоряжений, которые сделаны относительно приданного моих сестер – великих княжон – моим покойным отцом..
Равным образом я не могу не принять во внимание и настоящего положения дел, когда из – за неслыханных бедствий Саксен – Веймарское герцогство разделяет печальную участь большей части Германии, стонущей под игом французского правления, и, когда, следовательно, вся денежная помощь, оказанная Веймару не замедлит перейти в сундуки неприятеля и будет употреблена на войну, которую он ведет против нас… Отказ сей, - добавлял в конце рескрипта – письма Государь Александр Павлович, - происходит вовсе не от недостатка доброй воли моей и, напротив, я всегда буду готов всячески доказать мое благорасположение и уважение, лишь бы не вопреки основным законам моей Империи и обстоятельствам…» *(*Александр Первый – Веймарскому кабинету министров. 6 мая 1807 года. Бартенштейн.) Этот дипломатически сдержанный ответ не был неожиданным ни для семьи гецогов Веймарских, ни для мудрых министров этой страны, ни для самой юной наследницы герцогской короны.. Горечь обиды, подслащенную безупречной вежливостью письма, подданные, домочадцы, вельможи, сановники,все - проглотили молча! Но так и не смогли простить своей новой герцоргине того, что она не до конца оправдала их надежды, их «восхищенную любовь с интересом». Да, им всем, кроме нее, с горечью пришлось признать, что они - проиграли. Почему? Не могли взять в толк. Как не могли и до конца изменить, сломать и свою психологию « бедных родственников - просителей». Ведь, как ни говори, налицо тот факт, что во всей этой трагической истории широта мысли Кесаря Российского Александра Первого, воспитанного, как и его Сестра, при дворе Екатерины Великой, просто – напросто пришла в глубокое противоречие с узостью мировозрения обычного маленького немецкого княжества, пусть узость эта и была всячески « облагорожена» идеями и мыслями века Просвещения и усилиями духа Гете и Шиллера! Увы! Как вечна боль несовершенства!
Но надо все же добавить, что усилиями Александра Первого, председательствующего на Венском «танцующем» конгрессе, где он был «главою царей», Веймарскому скромному княжеству впоследствии присвоили пышный титул «великого герцогства», дали возможность содержать собственную армию численностью в 600 человек, и помогли получить контрибуцию от поверженной Франции в 800 тысяч талеров. Эту сумму герцог – свекор Карл - Август использовал на нужды народа и страны, разоренной войной. И на учреждение в Веймаре конституционного парламента с палатою депутатов. В глубине души, он понимал, что, в какой то степени, обязан преобразованиями в герцогстве именносвоей невестке, и силе ее характера, которую столь понимал и ценил в ней ее всесильный венценосный брат. Это было очевидно, ведь он все же нашел способ помочь сестре и ее новой Родине. Это было бы невозможно, не прояви она дерзости в том злополучном письме..
Герцогиня же Мария Павловна несомненно уяснила тогда для себя из этой поразительной, нетактичной истории, что ей еще долго, ох, как долго придется трудиться на ниве «облагороживания» сердец и душ своих подданных, и вполне возможно, что нива эта окажется бесплодною. Она с энергичной пылкостью ринулась воплощать остаток своих разбитых мечтаний в жизнь. Как изменить домашнюю психологию бюргеров? Как сделать деятельной протянутую за подаянием ленивую ладонь нищего?.. Как? Как?! Все новые и новые идеи возникают в ясной голове герцогини, и довольно быстро находят воплощение в жизнь. По всей стране организует она ссудные кассы для неимущих, работные дома, ремесленные училища, выставки новинок промышленности, курсы садоводства, дома для сирот. Во все это вкладывает немалые личные средства. Ей было у кого перенимать опыт – на стезе благотворительности в России широко прославились ее мать и императрица - невестка Елизавета Алексеевна. Но благотворительность Марии Павловны была более практической, более наглядною, что ли. Она постоянно требовала отчета истраченным средствам, и, неустанно уча других, все время училась сама. Только в Йенском университете герцогиня прослушала около десятка курсов лекций по разным дисциплинам: истории искусств, ло