Михаил Гусман

— Михаил Соломонович, ваш старший брат Юлий пришел на телевидение и в кино из медицины. Вы какое образование получили?

— Я закончил Бакинский (азербайджанский) институт иностранных языков имени Ахундова, а потом в Бакинской партийной школе еще осваивал политические науки. По диплому я — учитель английского языка. В Баку с молодых лет работал в ЦК комсомола Азербайджана.

— Вот это интересный момент. В Союзном ЦК комсомола, по-моему, евреям «заказано» было работать.

— Я не могу сказать, что это так, в Азербайджане, во всяком случае. Там никогда не было антисемитизма. Ни в мои годы, ни в годы жизни моих родителей.

— Государственного или бытового?..

— Бытового — не было. На самом деле, как мне кажется, государственный антисемитизм зарождается на бытовом уровне. Если нет на бытовом уровне, нет и на государственном.

Баку — город не только многонациональный, но и интернациональный. Это не пустые слова, им есть простое объяснение. Стык девятнадцатого и двадцатого веков — начало нефтедобычи в Азербайджане. Тысячи людей, искатели приключений, пытали свою судьбу в этом нефтяном российском клондайке. Среди них был мой дед и несколько его братьев, которые переехали из местечка Чаусы, что в Донбассе. Дед, кстати, жил неподалеку, буквально в двух километрах от местечка, откуда родом мать премьер-министра Израиля Шарона. И когда я с ним беседовал, мы выяснили, что, возможно, мы — родственники. В Азербайджан приехали представители разных конфессий, в том числе — католики, построившие в Баку костел, который стоит до сих пор.

— Баку, видимо, чем-то похож на Одессу, только на Каспийском море…

— Я много раз слышал это сравнение. Действительно: оба города — у моря, оба — южные, оба — интернациональные. Но мне кажется, что Баку даже более многонациональный город, чем Одесса. В Одессе все-таки четыре основных национальности: русские, украинцы, евреи и греки. А в Баку, наверное, проживает десятка два национальностей.

Кроме всего прочего, он знаменит тем, что здесь родились Лев Ландау и Мстислав Ростропович. Одна из улиц города при жизни Ростроповича названа его именем, одна из музыкальных школ тоже носит его имя. А на доме, где жила с 1904-го года наша семья, несколько ее поколений, указом покойного президента Гейдара Алиева установлена мемориальная доска в честь моих родителей: Соломона Гусмана и Лолы Барсук. Отец был доктором медицинских наук, мама — доктором педагогических наук. Кстати, этот указ висит у меня в кабинете.

— Когда и почему вы, Михаил, переехали из Баку в Москву?

- В конце 1986-го года мне предложили перейти на работу в КМО СССР, я возглавил там отдел прессы и информации, занимался связями с зарубежными молодежными изданиями. Работал благополучно до того момента, как комсомол перестал существовать. Потом крутился в разных коммерческих, пиаровских, медийных структурах. А в 1997-м году был приглашен в ИТАР-ТАСС руководителем отдела международных связей. Через несколько лет стал заместителем генерального директора, членом коллегии.

— Какую роль (негативную или, возможно, позитивную) играла в вашей карьере национальность?

— Я человек достаточно трезвый и с младых ногтей реалистически мыслящий. В свое время папа наставлял меня: «Если хочешь соответствовать своим стремлениям, надо быть не на голову, а на несколько голов выше окружающих». Не могу сказать, что очень уж хорошо учился в школе — прилежание не относится к числу моих достоинств. Но я был достаточно активным парнем, мне была интересна всякого рода общественная деятельность, в том числе и комсомол. И я понимал, что не могу быть, допустим, первым секретарем ЦК комсомола, но достаточно рано усек, что вторым лицом, во всяком случае, в Баку, может стать человек любой национальности. Так почему не могу быть им я? Сегодня в России на бытовом уровне антисемитизм, наверное, присутствует. А в государственном плане, уверяю вас, — нет: в правительстве работают евреи. Мои наблюдения подсказывают, что президент России ни в коей мере не антисемит. А коль скоро это не идет сверху, от первого лица, то этого нет на любом управленческом уровне. Сказать, что моя национальность мне помогала, я определенно не могу, но она мне и не мешала. Я в своем возрасте, со своей национальностью и жизненным опытом занимаю ту позицию, которую я занимаю. И считаю, что мне грех жаловаться.

— Вы берете интервью у первых лиц государств. Готовитесь к встречам?

— Конечно.

— Какую информацию изучаете?

— Это серьезный вопрос. Потому что мне помогает целая команда профессионалов. Сначала из всех возможных источников — от традиционных тассовских архивов до новомодного Интернета — мы собираем всё, что можно, о моем будущем герое. Создается некий файл, который сортируется, убираются все повторы, всё лишнее. Это — серьезный труд, почти диссертация, которую я называю «штрихи к портрету». Там бывает масса интересных вещей, с этим я как бы общаюсь, то есть пропускаю через себя. Параллельно, вместе с коллегами, мы придумываем вопросы: они должны быть разноплановые, с учетом того, что входит в задачи нашей программы. То есть, во-первых, мы стараемся до минимума свести вопросы политические, нас почти не интересуют внутриполитические вопросы в данной стране. Политические вопросы сводятся, в основном, к двухсторонним отношениям — отношениям героя программы с руководителем нашей страны. Часть вопросов связана со страной, ее традициями. И третья группа вопросов, самая большая, связана с биографией главы государства, с историей его жизни, с его привязанностями, вкусами, семьей.

— То есть вы заранее ставите себе цель сделать это интервью неформальным?

— Это даже не цель, это — концепция. Мы должны дать телевизионный образ нашего героя, главы государства, и через его призму создать образ страны.

— А как обстоят дела с протоколом? Вам предписывают, в чем идти, как сесть, как к кому обратиться?

— Ну, я достаточно хорошо воспитан и не думаю, что в шортах можно идти к главе правительства. Я себе придумал образ человека в строгом черном костюме, но при этом взял яркий желто-золотой галстук от Версаче. Все 57 раз — один и тот же галстук, он уже обветшал, но я его храню. У меня их три одинаковых, но два я просто вожу с собой, а «рабочий» галстук ни разу не менял. Больше того, даже парфюмом после бритья я пользуюсь перед встречей одним и тем же.

— Как вы узнаете, что ваша беседа прошла удачно?

— Не сочтите за нескромность, но были благодарственные письма от королевы Дании, президента Австрии, от президента Буша и так далее. Да я и сам всегда чувствую, когда беседа прошла удачно. Телевизионная программа — это коллективный продукт, и не всегда всё зависит только от тебя. Это — творческое дело, случаются какие-то телевизионные шероховатости, но мне очень важно, чтобы сама беседа была приятной. Большинство моих собеседников, а это, как правило, главы государств, ждут сухого политического разговора, каких у них — сотни. А когда с кем-то из них ведешь человеческий разговор, показываешь, что подготовлен, знаешь, как зовут его внука, какие у него увлечения, это любому человеку — бальзам на душу. Когда я президенту Израиля Кацаву сказал о том, что знаю о его археологических увлечениях, он, смеясь, спросил: «Откуда вы это знаете? Кто вам дал эту информацию? КГБ или Моссад?» Я ему ответил, что работаю в мировом информационном агентстве, и нашей информации позавидуют и КГБ, и Моссад. И это прозвучало в программе.

— Вы как тележурналист работаете, я бы сказал, в «мягкой» манере…

— Я не считаю себя прирожденным визионщиком, но, слава Богу, кое-какой опыт есть. Журналистика для меня сродни медицине. Эта мысль — не моя собственная, но она мне нравится. В медицине есть хирурги, терапевты, кардиологи, гастроэнтерологи, но есть в медицине, пардон, проктологи и патологоанатомы. Я к чему это говорю? В журналистике тоже есть люди, соответствующие этим медицинским профессиям. Есть журналисты, обожающие, когда человека сняли с работы, или даже когда он умер. Им интересно его препарировать. Это журналисты-патологоанатомы. Есть журналисты, которые обожают приходить к собеседнику с хирургическим скальпелем, и считают своей высшей доблестью резать по живому. Возможно, такая журналистика имеет право на жизнь. Мне лично близка журналистика «терапевтическая». Для того чтобы раскрыть образ собеседника, мне достаточно «терапевтических мер», мне вскрывать грудную клетку скальпелем нет необходимости. Я считаю, что вполне сумею справиться с задачей терапевтическими методами.

— Каким главным качеством должен обладать журналист?

— Прошу прощения за банальность, но для меня главное в журналисте, да и в любом человеке, — ум.

— А обаяние?

— Я вечный сторонник правила: «Лучше с умным потерять, чем с дураком найти». Для меня главное — ум. И еще — профессионализм. Многие сейчас используют это слово… Оно включает в себя всё: природные качества, приобретенные навыки, опыт, кучу всего. Наверное, делать программу «Технология власти» человек необаятельный делать не смог бы. И могу предположить, что, наверное, этим качеством ваш покорный слуга обладает. Но я считаю, что человеку неумному нечего делать в нашей профессии. Почему я так настаиваю на уме? Возьмем актерскую профессию. Замечательная профессия, но актеры — лицедеи. Известно, что и среди самых выдающихся актеров есть, как и в любой профессии, довольно много неумных людей. Но что интересно: есть умные актеры, но они же — неумные люди. То есть человек играет ум потрясающе, а сам — неумный. Для актерской профессии, в отличие от нашей с вами, это приемлемо.

— Вы брали интервью у президента Буша перед его встречей с президентом Путиным. Какой он — Буш? Я сейчас выскажу свое мнение, а вы — свое. Он производит впечатление скорее свойского парня, чем умного государственного деятеля…

— Во-первых, это человек, безусловно, убежденный. В чем-то даже, как говорят на Украине, «упэртый». Во-вторых, что мне очень близко, он человек истинно семейных ценностей, действительно любит свою жену Лору. Ну что тут, вроде, особенного — муж любит жену? Но когда это видишь у главы государства после многих и многих лет семейной жизни… Производит впечатление.

— Может быть, он играет хорошо?

— А вот это уже, простите, домыслы… Я же говорю лишь о том, что виделось мне. Третье — он человек религиозный, верующий. И, как мне показалось, его вера, религиозность приводят его к мысли об определенной миссии — быть одним из лидеров противостояния злу. Из многих политиков, с которыми я встречался, он показался наименее циничным… Мне показалось также, что он достаточно естественен, органичен. И опять-таки — с допуском на политика, занимающего столь высокий пост, а тем более — на политика, разговаривающего с журналистом, — он показался мне даже искренним…

— Кто из ваших собеседников произвел на вас наиболее сильное впечатление?

— Это один из постоянных вопросов, который мне задают. Мое глубокое убеждение, что в демократической стране лидером главы государства не может стать человек невыдающийся. Монарх в демократических странах — это не только помазанник Божий, но и человек, несущий в себе современные идеалы демократии. Поэтому я готов доказать, что все, с кем я встречался, — это люди выдающиеся. С другой стороны, это разные люди с точки зрения общения. Они могут быть более закрытыми, интровертами или экстравертами, более веселыми или менее заводными. Но коль скоро это люди выдающиеся, на них лежит печать незаурядности. Я готов назвать две самых выдающихся, на мой взгляд, фигуры. Это, во-первых, бывший Председатель КНР Цзян Цзэминь.

— Он по-русски говорил с вами?

— Он говорил по-китайски, хотя понимал по-русски. Он понимал многое из того, что я говорил. Этот человек легко цитировал древних китайских философов, китайских поэтов — и современных, и древних. Когда говоришь с человеком, за спиной которого миллиард людей, это не может не произвести впечатление. При этом в общении был достаточно демократичен.

Другой человек — Гейдар Алиев. Я знал его много лет, это был величайший политик — масштаба Черчилля, хотя Азербайджан — страна маленькая. Это был человек фантастического ума, компьютерной памяти и потрясающего обаяния. Он мог произвести впечатление на кого угодно — от Шостаковича, который приезжал к нему в гости, до того же Ростроповича, с которым дружил.

— Мне не понравилось то, что он сына сделал (после себя) главой государства…

— Это опять-таки длинная тема, я просто прокомментирую. Я считаю, что в тех условиях, в которых находился и сейчас находится Азербайджан, это было не просто единственно правильное решение. Надо понимать историю этой страны, историю этого народа. Самая большая ошибка, которую могут делать политические наблюдатели, — это накладывать, говоря условно, европейское, сложившееся за столетия, демократическое лекало на конкретную страну, причем другого региона. Не годится такое лекало для Азербайджана, да и, пожалуй, для всех постсоветских стран.

— Брали ли вы интервью у арабских лидеров?

— Я брал интервью в двух арабских странах: у короля Иордании Абдаллы и у президента Египта Мубарака. И в обоих случаях встретил, на мой взгляд, достаточно уважительное, взвешенное отношение к Израилю. Конечно, они озвучивали точку зрения свою и арабских стран, но это, замечу, не была антиизраильская позиция.

— Кому подчинена ваша организация, ИТАР-ТАСС?

— Наше учредитель — правительство России, ему мы, соответственно, и подчиняемся.

— А есть ли на Старой площади, в Администрации президента, отдел печати?

— Там есть управление информации, пресс-служба Президента. Мы им не подчиняемся, мы с ними взаимодействуем. Их задача — обеспечение информацией Президента России. И у нас с ними есть технология взаимоотношений. А что они могут нам приказать? Могут попросить провести пресс-конференцию, принять какое-то сообщение — вот и всё.

— Вы нормально существуете с точки зрения финансов?

— Мне очень нравится, как об этом говорит наш генеральный директор Виталий Игнатенко: у нас зарплаты хорошие, но маленькие. Мы — государственная организация, существуем за счет госбюджета, но кое-что зарабатываем сами, продавая информацию подписчикам. У нас зарплаты, может быть, чуть выше, чем у многих бюджетных организаций, именно благодаря «подработкам».

— Вы неоднократно бывали в Штатах. Ваше впечатление о наших соотечественниках там?

— Самое интересное для меня там — это «племя младое, незнакомое», то есть те, кому сейчас 25-30 лет. Это программисты, молодые врачи, юристы, ученые, то есть внуки или дети тех, кто уехал в 70-90-х годах прошлого века. Это очень интересное поколение, в чем-то сохранившее связь со своей исторической родиной, и в то же время в чем-то они уже совсем другие. Но мне кажется, что со временем в них проснется интерес к России. Тут всё вместе: голос Родины, голос отчего дома, любопытство. И еще — возможность реализовать себя на необъятном российском рынке. Это происходит сплошь и рядом, тому пример — китайцы, уехавшие из коммунистического Китая. Теперь они возвращаются, создают новый Китай. У них даже специальное название есть — хунсяо.

— А ср еднее поколение нашей эмиграции вас интересует?

— Восторгаться особенно нечем, критиковать не имею права. Завидовать? Я человек независтливый. Сочувствовать? Они в сочувствии не нуждаются. Какую эмоцию вы хотите от меня услышать? Для меня главным качеством мужчины является возможность самореализации. Не принцип «рыба ищет где глубже, а человек, где лучше», а область, где человек может реализоваться, с учетом своей уникальности, с наибольшей эффективностью. И здесь география роли не играет. Делание денег, «moneymaking», — это уже другой вопрос, это не мое. Главное для меня: как я себя ощущаю на этой планете, я — Михаил Гусман, появившийся на этой земле один-единственный раз, второго Михаила Гусмана не будет, как не будет журналиста Владимира Нузова, правильно? И я считаю, что самое главное в жизни — найти форму максимальной самореализации. Если я сегодня в своей жизни к этому приближен, значит, я должен быть счастлив.