Надежда Тэффи

В 70-80-х годах XIX-го века в семье петербургского адвоката Александра Лохвицкого подрастали дочери. Родители - интеллигентные дворяне - проявляли горячий интерес к литературе и передали его детям. Впоследствии старшая, Мария, стала поэтессой Миррой Лохвицкой (1869-1905 гг.). Некоторые ее стихи были положены на музыку. Их звучание, как и личное обаяние автора, покоряло Игоря Северянина и Константина Бальмонта. Северянин относил поэтессу к числу своих учителей, а Бальмонт посвящал ей стихи. В память о ней он назвал свою дочь Миррой. Лохвицкая рано скончалась от туберкулеза и похоронена в Петербурге в Александро-Невской лавре.

Сестра поэтессы стала писательницей-юмористкой (редкий для женщины жанр), пользовалась признанием в России, а затем и за ее пределами. Надежда Александровна Лохвицкая (Бучинская) писала под псевдонимом Тэффи.

Начало ее творчества связано со стихами. Изящные и загадочные, они легко воспринимались и заучивались, их читали на вечерах и хранили в альбомах.

Мой черный карлик целовал мне ножки,

Он был всегда так ласков и так мил!

Мои браслетки, кольца, брошки

Он убирал и в сундучке хранил.

Но в черный день печали и тревоги

Мой карлик вдруг поднялся и подрос:

Вотще ему я целовала ноги -

И сам ушел, и сундучок унес!

Впервые стихи Тэффи были напечатаны в 1901 году в журнале "Север". В связи с этим она вспоминала: "Когда я увидела первое свое произведение напечатанным, мне стало стыдно и неприятно. Все надеялась, что никто не прочтет". Сочиняла она и веселые, лукавые песенки, придумывала к ним музыку и пела под гитару. Пристрастие к рифме и гитаре Надежда Александровна сохранила на всю жизнь. Когда ее песенки перекочевали на эстраду, в репертуаре исполнителей был и "Карлик".

За стихами последовали рассказы и фельетоны. С завидной регулярностью они появлялись на страницах многих газет и журналов. Длительное время Тэффи сотрудничала в "Сатириконе" (позднее "Новом Сатириконе"); одним из создателей, редактором и постоянным автором журнала был неутомимый остряк Аркадий Аверченко. В период расцвета своего творчества его называли "королем" юмора. Но в этом жанре "король" и "королева" работали по-разному. Если рассказы Аверченко вызывали громкий смех, то у Тэффи они были всего лишь веселыми. Она пользовалась пастельными тонами - подмешивала в палитру юмора немного грусти. Популярность того и другого не препятствовала их дружеским отношениям и соавторству. В частности, в "Сатириконе" Аверченко и Тэффи совместно составили пародийную "Всеобщую историю", текст которой сопровождали карикатуры. Книга вышла в 1910 году. И хотя существовало некоторое пренебрежение к творчеству Аверченко как представителю легкого жанра, Тэффи ценила его талант. "Место его в русской литературе свое собственное, я бы сказала - единственного русского юмориста", - утверждала она. Тэффи тоже, несомненно, имела собственное место в литературе. Вместе с тем Лев Толстой не очень жаловал ее, зато Софья Андреевна любила читать забавные произведения писательницы.

Читателей подкупал острый взгляд юмористки и сочувствие к персонажам - детям, старикам, вдовам, отцам семейств, барынькам: В ее рассказах присутствовали и очеловеченные животные. По всей России ждали появления новых работ Тэффи, причем читательская аудитория состояла из представителей разных социальных слоев; это были адвокаты, гувернантки, белошвейки, профессора, актеры, приказчики: Особенно любила ее молодежь, в настольных периодических изданиях которой - "Сатириконе", "Русском Слове", Календаре-справочнике "Товарищ" - постоянно печатались произведения писательницы. Десятилетия спустя, драматург-сказочник Евгений Шварц вспоминал о своем увлечении Аверченко и Тэффи: "Она и Аверченко нравились мне необыкновенно. И не мне одному".

Первая ее книга - "Юмористические рассказы" - появилась в 1910 году, когда писательница уже пользовалась популярностью. До революции сборник переиздавался 10 раз. Тогда же вышла вторая книга - "Человекообразные". Затем последовали и другие издания - "Дым без огня", "Карусель", "И стало так": Театры охотно ставили ее пьесы. С успехом шел спектакль "Король Дагобер". В 1916 году Малый театр поставил "Шарманку Сатаны". По мнению автора, постановка оказалась так "погружена в темное царство провинциального быта, тупого и злого", что пришлось, для оживления использовать стихи Бальмонта. Находка Тэффи удалась.

Поклонниц Надежды Александровны (а их было немало) ее друзья именовали "рабынями". Случалось, какая-нибудь из них преданно располагалась у ног кумира. В креслах Императорских театров дамы держали в руках коробки конфет под названием "Тэффи". Духи тоже носили ее имя. В процессе подготовки юбилейного альбома, посвященного 300-летию царствования дома Романовых, Николай 2-й выразил желание видеть в нем Тэффи. По этому поводу царь воскликнул: "Тэффи! Только ее. Никого, кроме нее, не надо. Одну Тэффи!"

Наблюдательная, общительная, независимая в суждениях, обладающая высоким творческим потенциалом, она заражала оптимизмом и вносила струю оживления в литературно-артистическую атмосферу Петербурга. Тэффи принимала участие в писательских собраниях, концертах, благотворительных акциях, комиссиях: И, конечно, посещала ночной кабачок "Бродячая собака", где на маленькой сцене какой-нибудь из "рабынь" случалось исполнять ее песенки. На литературных вечерах у Федора Сологуба по просьбе хозяина она регулярно читала свои стихи.

После революции ее привлекали творческие поиски обитателей "Дома искусств" (Сумасшедшего корабля), разместившегося в реквизированном у купцов Елисеевых особняке на углу Невского и Мойки. Тогда же Тэффи охотно взяла на себя труд охраны художественных ценностей. С этой целью под руководством Сологуба было создано специальное общество. По этому поводу она писала: "Заседали мы в Академии художеств. Требовали охраны Эрмитажа и картинных галерей, чтобы там не устраивали ни засад, ни побоищ". Из их усилий, включая обращение к Луначарскому, так ничего и не вышло. Если Тэффи в целом положительно отнеслась к февральской революции, то после октябрьской вынуждена была покинуть Россию. В 1919 году она перебралась в Крым, затем в Константинополь. Оказавшись в 1920 году в Париже, она разделила с соотечестсвенниками-эмигрантами выпавшие на их долю трудности - испытала нужду, болела тифом, тосковала по родине: В печати появилась ее заметка, текст которой говорит сам за себя.

Ностальгия

Пыль Москвы на ленте старой шляпы

Я как символ свято берегу

...Приезжают наши беженцы. Изможденные, почерневшие от голода, отъедаются, успокаиваются, осматриваются, как бы наладить новую жизнь, и вдруг гаснут. Тускнеют глаза, опускаются вялые руки, и вянет душа, обращенная на восток. Ни во что не верим, ничего не ждем, ничего не хотим. Умерли. Боялись смерти дома и умерли смертью здесь. Вот мы - смертью смерть поправшие. Думаем только о том, что теперь там: Интересуемся только тем, что приходит оттуда.

Таков портрет вытесненной революцией интеллигенции, созданный очевидцем.

Тем не менее, жизнелюбие Тэффи не позволило ей опустить руки, увянуть. Она не просто выжила, а стала любимым автором соотечественников.

В начале 20-х годов в Париже оказались многие русские писатели, в их числе Иван Бунин с Верой Муромцевой, Нина Берберова и Владислав Ходасевич, Дмитрий Мережковский и Зинаида Гиппиус, Георгий Адамович: В 1921 году, в связи с созданием "Союза писателей", появилась надежда на их творческую кооперацию. Стали выходить "Последние новости". Респектабельность газеты отличала ее от наводнившей Париж "желтой прессы". Ее - единственную - регулярно выписывал Бунин. Фельетоны и рассказы Тэффи постоянно печатались в "Последних новостях", в газете "Звено", в таком солидном журнале, как "Современные записки" и в других эмигрантских изданиях. В 1920 году работу Тэффи перепечатала советская "Правда".

В русском драматическом театре в Париже показателем успеха считалось количество сыгранных спектаклей. Одно представление означало провал, четыре - успех. В частности, публике нравилась ее пьеса "Ничего подобного". Востребованность Тэффи объяснялась не только ее талантом, но и жанром, который она представляла.

Шли годы: В 1939 году газета "Последние новости" опубликовала протест русской эмигрантской интеллигенции против вторжения СССР в Финляндию. Это письмо вместе с Тэффи подписали И.Бунин, С.Рахманинов, Н.Бердяев, Дм.Мережковский, Вл. Набоков (Сирин) и др.

Во время оккупации Парижа гитлеровской Германией Тэффи по болезни не уехала. Ей было уже 70 лет. Страдая от голода, холода, проводя ночи в бомбоубежище, она вела себя мужественно и достойно. Соотечественников вокруг становилось все меньше. Перед войной умер поэт Ходасевич; в 1941 году не стало Мережковского, а годом позднее - кумира России Бальмонта, обнищавшего и забытого изгнанника. В газовой камере погибла поэтесса Кузьмина - Короваева (Мать Мария). В 1945 году умерла Гиппиус.

Поскольку после войны число русских изданий во Франции резко сократилось, произведения Тэффи стали появляться в эмигрантской печати США. В 1949 году ее работа была напечатана в газете "Новое русское слово".

Гибкий и находчивый ум, легкий характер, делали Надежду Александровну душой общества. Она умела в считанные минуты снимать напряжение, гасить назревающий конфликт. Непоседа Тэффи постоянно что-то придумывала. Русский Париж повторял ее остроты, некоторые из которых превращались в афоризмы.

Летом 1946 года в Париж прибыла Советская делегация, в задачу которой входило разъяснение Указа Советского правительства о возвращении русских эмигрантов на родину. В составе миссии был Константин Симонов. В первом ряду вместительного зала, заполненного русскими, сидели корифеи - Бунин и Тэффи. После выступления посла Симонов прочел "Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины:" Зал замер. Затем Симонов подошел к Бунину и Тэффи, они познакомились. Бунин спросил Симонова, почему ничего не слышно о таких талантливых писателях, как Бабель и Пильняк. Бунину была известна трагическая судьба многих советских деятелей культуры. Вопрос вызвал всеобщее замешательство. Симонов ответил дипломатично, по-военному: "Не могу знать". И тут тактично выручила Тэффи. Она рассказала какую-то смешную историю, раздался хохот, тучи рассеялись. Поцеловав ей руку, Бунин поведал собравшимся (с ее разрешения) о другом забавном случае. Кстати, одно из писем Бунина к Тэффи заканчивалось так: "Целую Ваши ручки и штучки-дрючки". На что в ответ Тэффи написала: "Если ручки хоть редко, но целуют мне, штучки-дрючки уже лет пятьдесят никто не целовал".

На вечере в честь Симонова Тэффи пела под гитару, на следующем - у Бунина - тоже. Через много лет были опубликованы воспоминания Симонова, в которых он описал эти встречи и их участников - Бунина, Тэффи, Адамовича...

Дружба Ивана Алексеевича и Надежды Александровны никогда не прерывалась. Бунин высоко ценил ее талант. Кроме того, остроумие Тэффи вносило разнообразие в его непростую жизнь. Они обменивались новостями, сотрудничали в периодических изданиях, читали друг другу свои произведения, переписывались, чаевничали. Особенно рассмешил Бунина рассказ "Городок", который Тэффи прочитала писателю перед публикацией, сопровождая чтение полной комизма мимикой. Там были такие строчки: "Городок был русский, и протекала через него речка, которая называлась Сеной. Поэтому жители городка так и говорили: живем худо, как собаки на Сене:" Бунин хохотал до слез. В последствии писательница включила "Городок" в сборник "Русь".

Наиболее характерными чертами Тэффи были сочувствие и милосердие. С годами эти качества все громче заявляли о себе. Светлое начало - доброту и нежность она пыталась увидеть там, где их, казалось бы, и вовсе не было. Даже в душе Федора Сологуба, которого считали "демоном" и "колдуном", она открыла глубоко спрятанную теплоту. Подобным образом относилась Тэффи и к Зинаиде Гиппиус. Они сблизились во время войны, вскоре после смерти Мережковского. В холодной Гиппиус - "Белой Дьяволице" - Надежда Александровна пыталась разглядеть что-то свое. "Где подход к этой душе? В каждом свидании ищу, ищу: Поищем и дальше, - писала она. И, наконец, подобрала "некий ключ", открыв в Гиппиус простого, милого, нежного человека, прикрывающегося холодной, недоброй, иронической маской.

Незадолго до смерти Тэффи призналась поэту Георгию Адамовичу: "Знаете, я хочу написать книгу о второстепенных героях: Больше всего хочется мне написать об Алексее Александровиче Каренине, муже Анны. К нему у нас ужасно несправедливы!"

За шесть десятилетий творчества писательница осталась верной своему правилу - не осуждать своих персонажей. Не занималась поучениями, не строила воздушных замков - разве что помогала взглянуть на мир весело, с оптимизмом. В этом, вероятно, один из секретов ее успеха. Поздние книги Тэффи - "О нежности" и "Все о любви" - передают состояние души автора. Для них характерно окрашенное в грустные, минорные тона переплетение житейской мудрости и милосердия.

Тэффи провела в эмиграции 32 года. Кроме Парижа, ее работы печатались в Берлине, Белграде, Стокгольме, Праге. На протяжении жизни она опубликовала не менее 30 книг (по некоторым источникам 40), примерно половина из которых вышла в эмиграции. Кроме рассказов, фельетонов, пьес, стихов ее перу принадлежат повести и роман. Особое место в творчестве Тэффи занимают воспоминания о деятелях русской культуры - З.Гиппиус, А.Куприне, Ф.Сологубе, Вс.Мейерхольде, Г.Чулкове. В свою очередь, воспоминания о писательнице оставили И.Бунин, Дм.Мережк овский, Ф.Сологуб, Г.Адамович, Б.Зайцев, А.Куприн. Александр Вертинский использовал в песенном творчестве ее лирические стихи.

Скончавшись в преклонном возрасте, Тэффи на 47 лет пережила свою сестру Машу - поэтессу Мирру Лохвицкую. Пережила она и всех, включая младших, собратьев по перу в "Сатириконе", - Арк.Аверченко, Вл.Войнова, Арк.Бухова, Вл.Лихачева, Сашу Черного...

В октябре 1952 года Надежда Александровна Тэффи была похоронена на русском кладбище Сент-Женевьев де Буа под Парижем. Годом позже здесь же появилась могила Бунина. На похоронах академика, Нобелевского лауреата присутствовало 11 человек. Кто провожал в последний путь ее - сколько было провожающих?

Как бы там ни было, имя Тэффи продолжает оставаться на слуху и через 50 лет после ее смерти. В 60-х годах ее начали печатать и на родине. Только в последние годы вышло около десятка ее книг, включая изданный в 1998 г. пятитомник избранных произведений.