Главная Войти О сайте

Николай Бондарев

Николай Бондарев

  • ДВАДЦАТЬ ПЯТЬ ЕВРО ОТ ФРАУ ЭЛЬЗЫ

  • Фотографии [1]

    Гражданство: Россия

    Содержание

    1. Фрау Эльза
    2. Николай Бондарев
    3. Рихард фон Госсман
    4. Николай Бондарев — фрау Эльзе
    5. Гюнтер Заатхофф
    6. Снова фрау Эльза
    7. Стефан Ташьян
    8. Павел Полян
    9. Автор

    Фрау Эльза

    «Многоуважаемый господин Бондарев!

    Простите меня, что это письмо не нашло Вас десятилетия тому назад. До последнего времени я пребывала в полной уверенности, что из узников шталага «Сандомир», комендантом которого был мой отец в 1941–42 гг., уже никого нет в живых. Я отдаю себе отчет в том, что нормальной компенсации за то, что над Вами вытворялось в лагере, нет и не может быть. Но Вы мне очень поможете и обрадуете меня, если согласитесь принимать от меня небольшую, но постоянную помощь. Поскольку я являюсь церковным музыкантом и зарабатываю очень скромно, я могу выплачивать вам 25 евро. Надеюсь, что я буду здорова и смогу, как сейчас, каждую неделю выступать.

    И еще одна просьба. Если это возможно и не будет стоить Вам слишком много сил (и только в этом случае!). Не могли бы вы описать все то, что вы помните о лагере? Мой отец рассказывал страшные вещи, страшные детали, в которые здесь никто не хочет даже верить. Не можете ли Вы вспомнить: а не принимал ли он сам участие в расстрелах и пытках?

    Я знаю одно — мой отец до самой смерти в 1949 году тяжело страдал от своей вины перед Вами. И мои родители, думаю, одобрили бы меня, если я сейчас попробую хоть что-то сделать для Вас — увы, слишком немногое и слишком поздно.

    Ваша Эльза В.

    — Ну, как раз ее-то отец мог совестью не мучиться! — Николай Александрович Бондарев растерянно крутит в руке блестящую упаковку валидола. Лицо все еще серое: во время нашего разговора от воспоминаний у него трижды прихватывало сердце.

    Николай Бондарев

    Сандомирский шталаг Бондареву показался почти раем. По сравнению с тем, что уже успел пережить.

    В сентябре 1941-го на Украине сержант-связист Николай Бондарев попал в плен — шатающийся от контузии, с разбитой головой. Дальше — долгая и страшная цепь лагерей, похожих друг на друга, разнящихся лишь в частностях. Под Полтавой на обнесенном колючкой бескрайнем колхозном поле пленные лежали вповалку, доходя от незалеченных ран, голодухи и тоски. Кто подходил к проволоке — стреляли. Сколько там было наших — тысячи? десятки тысяч? Потом — Кременчуг, недавние армейские склады. Здесь умирали от жажды, и немцы развлекались тем, что подпускали попить из лужи — а потом открывали огонь на поражение. Комиссаров и евреев расстреляли еще под Полтавой, здесь выуживали тех, кто укрылся (или был похож). Собирали по трое: одного ставили на четвереньки, второго сажали ему на спину, третьему давали палку в руки — и гоняли по кругу, пока первый не падал без сил; его с хохотом достреливали, ставили на четвереньки следующего... Остальных пленных заставляли смотреть, и сердце сжимал ужас: завтра с нами так же.

    Проскуровский лагерь — самый лютый: снова чистое поле, колючая проволока, жажда и голод... Кормили бурдой из надерганных по соседству бураков. Их варили, как выдернули, — с землей. Пошла дизентерия, по остаткам изорванной формы ползали мириады вшей, начался сыпняк (заболевших пристреливали), плюс подступающие холода, безысходность. Как считают сегодня историки, Проскуров стал местом гибели тысяч для тридцати наших военнопленных. Это было сознательное и целенаправленное уничтожение. В Каменец-Подольском оно продолжилось. Там, вдобавок, смерть обрела и конкретное лицо — страхолюдную, широкую ряшку бывшего военврача Бабаева. Он подался в полицаи, ходил стремительно, глядел хищно, на пудовый кулак был намотан матросский ремень с тяжеленной пряжкой. Бабаев спорил с немцами, что пряжкой любому пленному пробьет голову с одного удара...

    А в Сандомире — что ж... Дезинфекцию организовали, вшей вывели. Врачи раненых осмотрели. Хоть впроголодь, но кормили, причем баланда была погуще, посытнее, даже картошка попадалась. Какой-никакой порядок.

    Рихард фон Госсман

    Подполковник вермахта Рихард фон Госсман был комендантом Сандомирского шталага-359.

    Обидно. Ключевая фигура в нашей истории — а мы про него практически ничего не знаем. Спрашиваю у Бондарева: помните такого? Николай Александрович виновато улыбается: нет. По логике — видел, каждое утро в девять было построение, на плацу стоял немецкий офицер, говорили — начальник лагеря. Но... Высокий, низкий, толстый, худой — не спрашивайте, не помню. Шестьдесят лет прошло. А что вообще про Сандомир помните? Помню, что там ожили чуть-чуть. Еще из нашего барака горка виднелась, а весна, и на горке деревца зеленеть начинали...

    Про фон Госсмана известно, что к началу войны он был немолодым человеком, кадровым военным. Из-за возраста попал не на передовую, а в тыловые части. До перевода в Сандомир служил под Бордо комендантом шталага французских военнопленных («шталаг» — лагерь для рядового и сержантского состава). Разница в подходе к французским и советским пленным потрясла его. То есть фон Госсман наверняка знал, что советских за людей не считают, но одно дело знать, а другое — воочию увидеть! Оказаться лично причастным!

    Похоже, в четком и размеренном механизме оказалась шестеренка из неподходящего сплава. Какое-то время она крутилась, потом наступила усталость металла. В мае 1942-го подполковник фон Госсман был уволен из армии в связи с болезнью сердца. Между прочим, сменивший его заместитель, майор Фрайбер, через какое-то время застрелился — интересно, тоже не выдержал?

    Рихард фон Госсман умер в 1949 году. После него остался дневник. Точнее, не дневник, просто общая тетрадь, где вперемешку сумбурные записи, раздумья о Боге, о душе и совести и вдруг — очень красочные, безжалостные к себе и другим описания происходившего в лагере, в Германии вообще.

    Дневник сегодня хранится у его дочери. К моменту смерти отца ей было шесть лет. Сегодня — за шестьдесят. Та самая фрау Эльза.

    Мы сознательно не называем ее фамилию и изменяем имя. Причина — чуть ниже. Просто скажем, что фрау Эльза живет в маленькой деревушке на юге Германии. На пенсии, подрабатывает органисткой в кирхе. Муж тоже пенсионер, бывший лесник. Тихая, очень религиозная семья.

    Николай Бондарев — фрау Эльзе

    Дорогая Эльза В.!

    Ваше письмо меня очень растрогало Вашим сочувствием и явным желанием просить прощения за все жестокости и издевательства над нашими военнопленными в годы войны в 1941–45 гг. Сразу же и совершенно искренне хочу Вас заверить и успокоить. Перевод в Сандомирский шталаг-359 для меня и других был некоторым спасением. (ѕ)В лагере-359 я не видел и не испытывал на себе издевательств и побоев. Не видел расстрелов. Здесь были относительно сносные условия для поддержания жизни: помещения для сна, еда, хоть и скудная, и др.

    Из Вашего письма я представил Вас и Ваших родителей как добрых людей. Во время длительного пребывания в трудовых лагерях для военнопленных в Берлине и затем после освобождения из плена я много встречал добрых немцев и сохранил о них самые хорошие воспоминания. От всего сердца большое Вам спасибо за Ваше письмо за заботу и память о нас. Я очень благодарен Вам за Ваше желание материально помочь мне. Будьте здоровы и счастливы. С искренним уважением к Вам.

    Н. Бондарев.

    «Много» попадалось добрых немцев или мало — вопрос условный. Любое проявление человечности в то время осталось в памяти навсегда. После Сандомира его отправили на шахты в Силезию — поляки-шахтеры хоть и жалели русского, но из бригады попросили убрать: доходяга тормозит всех. На заводе под Берлином подметал двор... Правда, когда при американской бомбежке завалило в руинах, немецкие врачи из госпиталя в Шпандау откачали — это было. И еще... Раз Бондарева в пекарню отправили работать, а он слабый был, мешок на плечи забросили — не донес, во дворе упал. Лежит в колючем снегу — и понимает, что жить дальше незачем. Вдруг кто-то осторожно кладет рядом буханку хлеба. Бондарев ее схватил и заплакал: он вообще забыл, что хлеб бывает в буханках.

    Завершая рассказ о его судьбе. В апреле 45-го лагерная охрана разбежалась, пленные пошли навстречу нашим, бравшим Берлин. Убыль в живой силе была гигантская, всем с ходу сунули в руки винтовки и бросили в атаку: «Искупайте вину кровью!». Бондарев и «искупал» — яростно, не щадя себя. После войны служил в армии. Прошел все проверки, поступил в институт. Дорос до начальника отдела «космического» завода. Но, когда однажды хотел сменить место работы, директор прищурился: «А ты знаешь, Бондарев, где мне за тебя ручаться пришлось?». Слова «был в плену» — клеймо на всю жизнь. До сих пор вынужден оправдываться. Хотя — за что?

    Гюнтер Заатхофф

    Помните — фрау Эльза просит Бондарева принять деньги? Просьба не случайная. В Германии решено, что пострадавшие от нацизма граждане других стран должны получить материальную компенсацию. Создан фонд «Память, ответственность и будущее», принят бундестагом закон, определивший категории тех, кому положены деньги. В России, Белоруссии и на Украине фонд «Память, ответственность и будущее» представляют национальные Фонды взаимопонимания и примирения. Выплаты идут узникам концлагерей и гетто, тем, кого вывозили на работы в Германию, детям, подвергшимся депортации... Святое и доброе дело.

    Однако бывших военнопленных в списке жертв нет. Впрочем, не только советских. Нет ни американцев, ни французов, ни поляков, ни англичан... Юридическая закавыка: военнопленные не были мирными гражданами. Значит, их нельзя считать жертвами. И еще: чем наши военнопленные отличаются от военнопленных из других стран?

    Но, простите! Не сравнить муки того же Бондарева и условия, в которых содержались, например, в своих лагерях американцы! Цифра, говорящая сама за себя: в гитлеровском плену погибло 3,3 миллиона советских солдат. 57% от общего числа наших пленных. Для сравнения: американцев в плену погибло 2%, поляков — 4%, итальянцев (после свержения Муссолини нацисты считали их предателями и относились плохо) — 4,4%.

    Международные правила содержания военнопленных определены Женевской конвенцией 1929 года. Сталин ее, как известно, не подписал, что считается формальным объяснением гитлеровской политики по отношению к захваченным советским солдатам и офицерам. Вопрос о возможных компенсациях жертвам нацизма Советский Союз и Германия начали активно обсуждать в перестройку. Итогом можно считать соглашение Коля и Ельцина 1992 года «О гуманитарном урегулировании». Дальше можно много рассказывать, как определялись категории жертв, как строился механизм распределения компенсаций — не это в нашем случае важно. А важно, что в итоге в число получателей компенсации бывшие военнопленные не вошли (правда, есть несколько оговорок; например, пленные, сидевшие в лагерях уничтожения, приравниваются к узникам этих лагерей). Почему не вошли — отдельный разговор. Но не вошли. А там — поезд ушел. Начинается логика исполнителей.

    Гюнтер Заатхоф, генеральный уполномоченный фонда «Память, ответственность и будущее» (Германия) по вопросам сотрудничества с партнерскими организациями — «Известиям»:

    — Почему фонд не производит выплаты бывшим советским военнопленным?

    — Ответ прост: компенсации выплачиваются только мирным гражданам, пострадавшим от военных действий. Таково было решение мирового сообщества. И ни немецкие законотворцы, ни мировая общественность, насколько я знаю, не готовы взять на себя смелость, чтобы решить, какие военнослужащие пострадали в этой войне больше, а какие нет.

    — Не кажется ли вам, что ситуация с советскими военнопленными несколько особая?

    — Ситуация с отдельными различными группами военнопленных бесконечно обсуждается, и это касается не только советских военнослужащих, но и польских, итальянских... Но ныне действующим законом никаких репараций для этих людей не предусмотрено. Если немецкое правительство сочтет нужным пересмотреть этот закон, изменится и порядок выплат.

    В Российском фонде взаимопонимания и примирения понимают уродливость ситуации. Татьяна Соколова, пресс-секретарь фонда, привела пример: три старика у немцев работали на одном кирпичном заводе. Двое были «остарбайтерами»: просто советскими гражданами, вывезенными на работу. Третий — военнопленным. Одинаково надрывались, одинаково голодали, их били одни и те же надсмотрщики. «Остовцам» компенсация положена. Военнопленному нет.

    — И мы вынуждены смотреть этому человеку в глаза, подбирая слова, объяснять разницу в параграфах немецкого закона. А что сделаешь? Наш фонд при выплатах руководствуется его положениями.

    Снова фрау Эльза

    Для фрау Эльзы все эти споры о параграфах, о категориях жертв — пускание бюрократического тумана. Она знает: где-то там, в России, считают копейки до пенсии больные, измученные старики, в жизни которых была страшная страница — немецкий плен. Вышло так, что к этой странице оказался причастен ее отец. И все — не надо слов, лучше, как говорится, помочь материально.

    Но фрау Эльза — человек небогатый. Всех поддержать она не в состоянии. Пошла по другому пути: отыскала двух человек, которые находились когда-то в шталаге ее отца, — Николая Бондарева и Степана Максимушкина с Рязанщины. Решила помогать конкретно им, посылать с каждой пенсии по двадцать пять евро. Два по двадцать пять — пятьдесят, приличная часть пенсии.

    Родня к этому шагу отнеслась неодобрительно. У фрау Эльзы трое детей, сама она больна — недавно перенесла операцию. Что за чудачества? Деньги девать некуда?

    Потому фрау Эльза и не хочет, чтобы ее имя называлось в газетах. Она свои евро не для славы высылает. Да и не нуждается в фанфарах Божье дело.

    Единичный ли это случай? Не единичный. Георгий Александрович Хольный, председатель Российского объединения бывших военнопленных, в нашем разговоре рассказал: для узников шталага «Штукенброкк» собирают деньги жители земли Северный Рейн — Вестфалия. «Своим» военнопленным помогает муниципалитет города Марбурга. Есть еще примеры, покаяние для немцев — не пустое слово. Но пока это, так сказать, инициатива общественности.

    Стефан Ташьян

    Все упирается в тот самый немецкий закон «О создании федерального фонда «Память, ответственность и будущее» — он определяет категории жертв. И вот в ноябре 2002 года берлинский адвокат Стефан Ташьян задумал немыслимое дело: добиться изменения этого одного из фундаментальных в Германии юридических актов.

    Ташьян обратился в Берлинский административный суд с иском к Министерству финансов Германии и фонду «Память, ответственность и будущее». Сирийский армянин по происхождению, Стефан Ташьян выступал от имени 82-летнего Ишхана Мелконяна и 79-летнего Паргева Захаряна, граждан Армении (момент национальной солидарности сыграл роль; ну и что? — главное для пользы дела!), некогда советских солдат, переживших немецкий плен (отыскать их помогло Российское объединение бывших военнопленных). Ташьян потребовал — нет, не компенсации, а подтверждения права истцов на ее получение. Важно было создать прецедент. Признают право Мелконяна и Захаряна — можно говорить об остальных.

    Прецедент не получился. 4 марта этого года суд иск отклонил. Аргументов несколько. Главный — компенсация есть исполнение Германией ее морального и исторического долга, но никак не правовая обязанность; потому нельзя обязать государство выплачивать что-либо, помимо того, на что она добровольно согласилась.

    Стефан Ташьян не сдается. Он подал повторный иск. О своей моральной поддержке действий Ташьяна заявил адвокат, представляющий интересы итальянских военнопленных. Суд назначен на 18 июня.

    Павел Полян

    Историческая судьба советских военнопленных и остарбайтеров — тема, которой уже много лет занимается профессор Павел Полян. Он здесь один из ведущих специалистов. Это к нему обратилась фрау Эльза с просьбой отыскать бывших узников шталага-359. Павел Полян готовил историческое обоснование иска Стефана Ташьяна.

    — Суть проблемы... Немецкая сторона исходит из того, что советские военнопленные — такие же военнопленные, как и остальные. Просто в годы войны по вине Сталина они не оказались под защитой Женевской конвенции, это и определило их страшную участь (что участь была страшной — никто не отрицает). Но раз они такие же, как остальные, решение платить компенсации советским военнопленным автоматически влечет за собой требование платить компенсации и военнопленным других стран. Мы ставим вопрос иначе: именно потому, что советские военнопленные не были защищены Женевской конвенцией, их нельзя рассматривать как военнопленных. Надо признать очевидный факт: это еще одна категория жертв нацизма. Потому что политика нацистов по отношению к нашим пленным носила характер геноцида. Проще говоря, они были рабами рейха, рабами, которых убивали непосильным трудом, голодом, зачастую и просто так — поскольку не знали, куда деть, поскольку некому было заступиться.

    — Германия решила искупить вину. По доброй воле тратит немалые деньги, платит компенсации десяткам тысяч людей. А вы Германии как бы говорите: нет, надо платить еще и тем, и темѕ Этично ли это?

    — Средства фонда «Память, ответственность и будущее» состоят из двух частей: денег немецкого государства и денег немецких промышленных предприятий, которые во время войны использовали труд иноземных рабов. Сегодня эти предприятия — знаменитые торговые марки. Именно желание сохранить благоприятный имидж привело их хозяев к решению отдать часть прибылей на компенсации (между прочим, ответный жест государства — солидные налоговые поблажки). Но честно ли говорить: одним рабам мы платим, другим нет?

    — Я боюсь вот какой вещи. Допустим, вы и Ташьян добьетесь своего. Дальше начнется долгая бюрократическая процедура: новые международные соглашения, пересмотр прежних документов... И выплаты тем, кому уже идут немецкие деньги, затормозятся — под предлогом, что бумаги переписываются. А это тоже несчастные старики, которым немецкая компенсация — не лишняя. До возобновления выплат они могут и не дожить.

    — Но ведь возможны и другие варианты, не связанные с замораживанием выплат. Например, создание отдельного российско-германского фонда, который занялся бы проблемой бывших военнопленных. Кстати, и встречные претензии германских граждан, пребывавших в нашем плену (вопрос, который немцы нередко поднимают в ответ), тоже можно было бы рассмотреть в его рамках. Только не думаю, что их счет будет крупнее нашего. Да, немецким пленным здесь было голодно, трудно — но ведь и СССР жил тогда голодно и трудно. И по крайней мере до каннибализма мы их не доводили.

    — А наших доводили?

    — Могу показать фотографии.

    Автор

    Пресса не вправе давить на суд. На немецкий — в том числе. Мы и не давим.

    Просто у меня в ушах до сих пор стоит голос Ишхана Мелконяна — одного из тех, от чьего имени подан иск. Он плакал в трубку где-то далеко в Ереване: «Не хочу жить!». Мешая армянские и русские слова, объяснял: 82 года, безногий, недавно умер сын, 78-летняя сестра не может ходить помогать. Так и лежит в пустой квартире...

    По словам Георгия Александровича Хольного, на все СНГ бывших военнопленных осталось тысяч десять. (Цифра Павла Поляна — 25–3 0 тысяч; разбежка в подсчетах из-за отсутствия точной статистики.) Средний возраст — около 80. С каждым днем их все меньше. Хольный мечтает поставить памятник: три березки (в честь трех миллионов погибших военнопленных) и валун с памятной дощечкой. Даже на это денег нет.

    Генералы бездарно продули 41-й год, сдали миллионы своих солдат на муки немецкой каторги: кто виноват оказался? Генералы? Нет, эти самые миллионы. Их гноили, мучили, истязали в шталагах — кто по-настоящему ответил? Вот фон Госсман перед своей совестью — один пример. Много еще вспомните?

    Бондарева я спросил, как он распоряжается теми двадцатью пятью евро, которые с каждой оказией передает ему фрау Эльза. Николай Александрович махнул рукой: «Дочке отдаю». Дочка их тоже не в казино проигрывает: обычная российская семья, живут в самый обрез.

    Бондарев после нашего разговора собирался в поликлинику. Надо держаться. Квартира есть, хлеб есть... Привык.

    © БиоЗвёзд.Ру