Олег Генин

Осенью 1907 года Москва кипела. В столице шли выборы в 3-ю Государственную Думу. Чтобы получить место в парламенте, кандидаты активно использовали компромат, клевету и наговоры. Широкое распространение получил подкуп избирателей. Сам премьер-министр Столыпин вмешивался в предвыборные баталии. По его поручению МВД "задействовало" агентов тайной полиции, членов крайне правых экстремистских организаций. Особое внимание привлекал кандидат в депутаты, не уступавший в красноречии даже прославленной на всю Россию звезде московской адвокатуры, "московскому Демосфену" Плевако. Это был представительный господин с изящной французской бородкой, 45 лет. Звали его Александр Иванович Гучков.

Еще в детстве он проявил качества, унаследованные от матери-француженки: предприимчивость, энергию и склонность к рискованным предприятиям. За что был прозван "шалым". Гимназистом хотел бежать на русско-турецкую войну за освобождение Болгарии. Окончил историческое отделение историко-филологического факультета Московского университета в 1886 году, но остался еще на один год вольнослушателем на том же факультете, занимаясь у знаменитых профессоров В. И. Герье, П. Г. Виноградова, В. О. Ключевского.

Накануне выборов Гучков заявил, что хочет создать новую партию: "Мы знаем, что единственно правильный путь - это путь центральный, путь равновесия, по которому идем мы, октябристы". Так возник "Союз 17 октября" - партия октябристов, которая достигла успеха на выборах в 3-ю Государственную Думу. Избранный от Москвы, Гучков стал председателем комиссии по обороне, а затем 4 марта 1910 года - председателем Думы. В ней октябристы получили название "партии Столыпина". Правая пресса, ссылаясь на частые конфиденциальные встречи премьер-министра и председателя Государственной Думы, даже утверждала, что: "Гучков и Столыпин вырабатывают планы свержения монархии".

Убийство главы правительства 1 сентября 1911 года в Киеве было тяжелым ударом для лидера октябристов. Гучков выступил в Думе с обоснованием запроса своей фракции по поводу покушения на премьер-министра и обратил внимание присутствующих на обстановку в стране: "Уже давно больна наша Россия, больна тяжким недугом. Поколение, к которому я принадлежу, родилось под выстрел Каракозова, в 70-80 годах кровавая и грязная волна террора прокатилась по нашему отечеству... Террор когда-то затормозил и тормозит с тех пор поступательный ход реформ, террор давал оружие в руки реакции, террор своим кровавым туманом окутал зарю русской свободы".

В царской семье Гучкову не простили этого выступления. И не забыли, Переписка Николая Второго и его супруги пестрела оскорблениями и угрозами в его адрес: "Ах, если бы только можно было повесить Гучкова!", "умная скотина", "паук", "Гучкову место на высоком дереве" и т.д. В конце концов император открыто объявил военному министру Сухомлинову, что Гучков чрезмерно вмешивается в армейские дела. Когда об этом стало известно самому Александру Ивановичу, он выступил с резкой речью в комиссии по государственной обороне, обвинив министра в создании вокруг себя охранки, руководителем которой является жандармский офицер Мясоедов. Сухомлинов заявил о своем решении откомандировать жандарма из военного министерства. Но Гучков возразил ему, что дело не в человеке, а в реально существующей системе политического сыска, унижающей офицеров.

В тот же день к Александру Ивановичу пришли два секунданта Мясоедова. Из всех поединков Гучкова этот представлялся наиболее сложным и непредсказуемым. Незадолго до этого Александр Иванович записал в своем дневнике: "Я мог бы отказаться от дуэли, ибо считаю Мясоедова бесчестным, но раз военный министр находит возможным сохранить на нем погоны русского подполковника, я вынужден признать за ним право на удовлетворение. Дуэль состоится послезавтра. Сегодня я приехал в Москву, чтобы проститься со своими..."

Автомобили Гучкова и Мясоедова долго пробирались к назначенному месту из-за обилия полицейских. Накрапывал дождь, было холодно. Дуэлянты заняли места. "Сходитесь!" Гучков внешне сохранял полное спокойствие. Мясоедов выстрелил первым - и промахнулся. Гучков сделал выстрел в воздух. Свидетели были в шоке. На следующий день врач, приглашенный на дуэль, сказал корреспондентам: "Мне приходилось бывать уже на нескольких дуэлях, но этот поединок представлялся особенно страшно..." Вскоре вся столица говорила о дуэли. Мясоедов был удален из военного ведомства.

В Зимнем дворце негодовали. "Московский купчик" воспринимался там как один из главных противников трона и династии. Письма его перлюстрировались, за ним установилась полицейская слежка. В дневнике филеров был отражен каждый шаг их "подопечного", получившего у них кличку Балканский из-за того, что Гучков часто наносил визиты болгарскому посланнику Бобчеву.

До середины ноября 1912 года агенты охранки дежурили на всех вокзалах Москвы, надеясь перехватить вернувшегося с войны на Балканах Гучкова. Но тому удалось ускользнуть от них. Лишь 8 декабря полицейский надзиратель опознал Балканского, прибывшего в дом ©4 по Петровскому переулку к Николаю Ивановичу Гучкову. В департаменте полиции были получены сведения о состоявшемся в Москве в начале 1913 года конспиративном совещании, на котором Гучков рассказал о политической деятельности болгарских офицеров. В его выступлении прозвучала мысль о наличии в России партии, стремящейся к перевороту.

В другом российском городе - Петербурге - Александр Иванович проходил у филеров под кличкой Первый. Департамент полиции особенно болезненно реагировал на любой его контакт с военными, с которыми у Гучкова установились довольно дружеские отношения. Особенно много шума наделало агентурное сообщение о гучковском намерении издавать военную газету или журнал. Охранка тут же запросила петербургские и московские власти о выданном лидеру октябристов разрешении издавать какую-либо периодику. В воздухе все ощутимей пахло порохом. Александр Иванович прекрасно понимал, что Россия из-за незавершенности реформ не готова к серьезной войне. Не поддался и шовинистическому угару после известного покушения в Сараево. В первый день мировой войны он написал жене: "Начинается расплата".

С началом военных действий статский советник Гучков организовал помощь больным и раненым воинам. А летом 1915 года его избрали председателем Центрального военно-промышленного комитета. К сожалению, Гучков оказался прав: незавершенность реформ, упрямая косность самодержавия вызвали поражения на фронте и развал в тылу. Влияние авантюриста Распутина на царскую семью окончательно дискредитировало государственную власть. Угроза потрясений для страны становилась все более реальной. Но царствующая чета ничего не хотела знать и одержимо ненавидела всех, кто выступал с критикой правительственной политики. Особенно Гучкова, страшного для нее своей популярностью на фронте и в тылу. Гучков прекрасно знал об отношении к нему высочайших супругов и предпринимал ответные меры. Он приобрел несколько экземпляров вышедшей в Швеции книги о "старце", содержавшей факсимиле собственноручных писем императрицы Григорию Распутину.

В октябре 1916 года прошло тайное заседание, на котором было обсуждено политическое положение в стране. На нем Гучков заявил, что надо переходить от слов к действиям. Только дворцовый переворот, по его словам, "является единственным выходом для спасения России от всех бед, связанных с грозящей ей стихийной революцией".

После убийства Распутина заговорщики намеревались арестовать царя. Но их планы не осуществились. В Петрограде началась революция.

Утром 28 февраля 1917 года по телефону состоялся разговор Гучкова с генералом Занкевичем:

- Генерал! Срочно нужны войска для защиты престола!

- Их нет!

Тогда Александр Иванович отправился в Таврический дворец. Там высказывались за сохранение монархии, но без Николая Второго.

На следующий день он объехал город, знакомясь с положением в гарнизоне. Картина была удручающей. В частях начались самосуды, большинство офицеров арестовано. Автомобиль Гучкова был обстрелян неизвестными солдатами. Вернувшись в Государственную Думу, он предложил добиваться отречения царя. Лидер кадетов П. И. Милюков вспоминал, что для думских деятелей уход Николая был предрешен, но "о технических средствах для выполнения этого общего решения никто как-то не думал. Никто, кроме одного человека - А. И. Гучкова".

Гучковский план состоял в том, чтобы добиться отречения царя в пользу его брата, великого князя Михаила Александровича. 2 марта к Николаю Второму отбыли Гучков и монархист В. В. Шульгин. Экстренный поезд состоял из паровоза и одного вагона, в котором находились Гучков, Шульгин и пять солдат охраны. На солдатских шинелях были красные банты...

Шульгин вспоминал, что они явились к монарху грязные, немытые, четыре дня не бритые, крайне уставшие. Гучков пошел на обходной маневр, предложив императору отречься в пользу сына с регентством Михаила Александровича. И, как ожидал, получил царский ответ, что он не хочет расставаться с сыном, а потому отрекается в пользу брата. По прибытии в Петроград на Варшавском вокзале Гучков был арестован вооруженными рабочими, но вскоре ими же и освобожден.

Массы не хотели монархии, и власть перешла к Временному правительству, в котором Александр Иванович получил портфель военного морского министра. На всех правительственных заседаниях он настаивал на том, что надо идти на уступки, так как пока "мы не власть, а видимость власти, физическая сила у Совета рабочих и солдатских депутатов". Гучков хотел дать бой Совету, когда "у нас будут для этого достаточные силы". Но этого момента он так и не дождался.

В том же году, в апреле, массы вышли на улицы Петрограда. Члены правительства собрались на экстренное совещание в квартире больного Гучкова. Хозяин заявил, что он против подавления народных выступлений, "... но в случае вооруженного нападения на правительство дадим вооруженный отпор". Впоследствии Александр Иванович с горечью вспоминал, что его коллеги брать на себя ответственность и риск ни за что не хотели. "И я понял, что если бы дело дошло до вооруженного столкновения, они, чтобы покрыть себя, отреклись бы... от меня... Эта сцена ошеломила меня".

События набирали темп. Демонстрации против Временного правительства становились все мощнее и мощнее. Демонстрантов охраняли отряды рабочей милиции и Красной гвардии. В некоторых районах Петрограда прогремели выстрелы. Тогда Временное правительство в поисках выхода из создавшегося положения вступило в активные переговоры с Исполнительным Комитетом Петроградского Совета о создании совместно с ним коалиционного кабинета. Гучков был решительно против и подал в знак протеста в отставку. В ночь на 30 апреля он написал главе Временного правительства князю Г. Е. Львову письмо, в котором подчеркивал, что не может больше "разделять ответственность за тот тяжкий грех, который творится в отношении Родины". Отставка была принята. Узнав об этом, французский посол сказал: "Отставка Гучкова знаменует ни больше ни меньше как банкротство Временного правительства и русского либерализма. В скором времени Керенский будет неограниченным властителем России... в ожидании Ленина". Эти слова оказались пророческими.

После Октябрьской революции Гучков уехал в Кисловодск. Когда и там власть захватили большевики, он с трудом избежал ареста. Под видом протестантского пастора некоторое время он скрывался близ Ессентуков, а затем бежал на Кубань, где сблизился с Деникиным. Который в 1919 году направил его своим представителем в Западную Европу.

В Лондоне он познакомился с молодым военным министром Уинстоном Черчиллем и попросил его помочь в создании союза белых и независимых государств Прибалтики для занятия Петрограда. Но английская помощь вся ушла в Эстонию. Тогда Александр Иванович на свои средства нашел и зафрахтовал несколько судов. Но и они были перехвачены эстонскими властями. В сердцах Александр Иванович направил Черчиллю письмо с протестом: "... из Эстонии производятся массовые выселения русских подданных без объяснения причин и даже без предупреждения". "Русские люди в этих (прибалтийских) провинциях бесправные, беззащитные и беспомощные. Народы и правительства молодых балтийских государств совершенно опьянены вином национальной независимости и политической свободы". И пророчески указывал: "...хроническое продолжение того хаоса, который господствует на ее (России) территории, неизбежно поведет за собой гибель и хаос для ее слабых соседей".

После окончания гражданской войны внимание Гучкова привлекла страна его детских мечтаний - Болгария, левое правительство которой под давлением болгарских коммунистов преследовало отступившие туда белогвардейские войска. Тогда у Александра Ивановича возникла идея осуществить там государственный переворот. В своем письме Врангелю Гучков писал: "Сегодня переворот еще возможен. Теперь или никогда". Гучковские деньги и советы сыграли свою роль. В 1923 году белые части приняли активное участие в успешном перевороте.

Успех его предприятия в Болгарии окрылил лидера октябристов и подвиг его еще раз попытать счастья в России. После смерти Ленина Гучков считал, что возможно установить режим военных и гражданских "спецов", то есть находившихся на службе у Советов интеллигентов. По его мнению, новую власть могли образовать и "правые" коммунисты, к которым Александр Иванович относил и Л. Д. Троцкого "уж только потому, что он не догматик, а человек реальной политики". Гучков считал, что Троцкий "медлил, колебался, пропустил все сроки" и в результате проиграл Сталину, хотя и имел возможность устранить его, опираясь на армию.

Гучковская деятельность привлекла к себе пристальное внимание иностранного отдела ОГПУ, который добился невозможного. Завербовал... дочь Гучкова - Веру Александровну. Наследница знатного имени и средств, великосветская дама, знавшая всю элиту белой эмиграции, пошла на это под влиянием своего возлюбленного С. Родзевича, связанного с ОГПУ. Александр Иванович узнал, что каждый его шаг становился известен советской разведке, только в 1932 году, когда дочь вступила в компартию Франции. В 1935 году потрясенный этим Гучков тяжело заболел. Врачи дали смертный приговор - рак кишечника. Их пациент был необычным: телефонный аппарат на столике у пос тели, груды книг, газет, рукописей, писем, две пишущие машинки: с русским и иностранным шрифтом. Гучков постоянно диктовал письма, политические записки, говорил по телефону, принимал посетителей, расспрашивал, слушал, убеждал. Диагноз от него скрывали, а сам Александр Иванович твердо верил в свое выздоровление. Он сказал сыну своего друга: "Доктор говорит, что я поправлюсь. Но я сказал ему: "Мне не нужно, чтобы вы вернули мне возможность существования, этим я не дорожу, мне нужно иметь возможность работать. Это мое условие. Существование без работы мне не нужно".

14 февраля 1936 года остановилось сердце Александра Ивановича. 17 февраля состоялась заупокойная литургия. Весь цвет белой эмиграции собрался на нее. "Правые", "левые", "центристы" - люди, которые в обычных условиях не подавали друг другу руки. По воле Гучкова его тело было кремировано, - а урна с прахом замурована в стене колумбария на парижском кладбище Пер-Лашез.