Сергей Баруздин

В ту ночь в Душанбе было землетрясение. Мы с коллегой, возвращаясь из гостей, его не заметили.

В вестибюле гостиницы, несмотря на поздний или, скорее, ранний час, клубилась возбужденная толпа. В сторонке сидел наш начальник, прижимая к груди объемистый пакет.

– Как вы – целы? – взволнованно спросил он.

– Вроде бы да. А что?

– Как что? Пять баллов! Разве вы ничего не почувствовали?

– Покачивало маленько. Но мы решили, что это естественные последствия дружеской встречи. А что вы держите в руках, Сергей Алексеевич?

– Книги. Только их я и взял, выбираясь из номера.

Книги были для Нурекской библиотеки, а Нурекская библиотека слыла второй страстью главного редактора журнала "Дружба народов" Сергея Алексеевича Баруздина. Уникальное собрание книг с автографами авторов – ау, где оно теперь? Вряд ли книги пустили на самокрутки – боевики предпочитали "Малборо" или "Кэмел", но Нурек и Рогун и долина Вахша так долго оставались территорией боевых действий, что в этом правоверном пекле вряд ли уцелели книги неверных.

Баруздин, по счастью, об этом не узнал.

Он писал стихи (по-моему, ужасные), военную прозу (никакую), детские книги (очень милые, но не более того). Его настоящее призвание и всепоглощающая страсть состояли в другом – он был главный редактор, а это – редчайшее ремесло. Поверьте мне на слово: за долгие десятилетия в журналистике у меня перебывало ровно 19 главных редакторов, но только для троих это была профессия. Егор Яковлев в "Журналисте", Анатолий Голубев в "Смене", Сергей Баруздин в "Дружбе народов". Все они разные: Яковлев – сатрап, умевший заставить человека работать на таком пределе сил, о котором он не подозревал; Голубев – барин, он вроде бы ни во что не вмешивался, однако подбирал и расставлял людей так, что редакционная машина крутилась как будто сама; Баруздин был спортсмен.

Главным редактором он стал по советским временам очень рано – в 39 лет. Ему достался унылый журнал, который называли "братской могилой братских литератур". И с азартом честолюбивого спортсмена Баруздин вступил в состязание с признанными китами тогдашнего моря толстых журналов – "Новым миром", "Знаменем", "Октябрем". И не то чтобы выиграл этот марафон, но уважать себя и журна л заставил. При Баруздине журнал напечатал "Разные дни войны" Константина Симонова и поздние романы Юрия Трифонова, лучшие вещи Василя Быкова и скандальный роман Анатолия Рыбакова; эстонские, литовские, грузинские романисты обрели мировую славу, напечатавшись по-русски в "Дружбе народов". Все это стоило мучительных объяснений в Китайском проезде, где сидели наши цензоры, и на Старой площади, где располагался ЦК. Ему приходилось лавировать, унижаться, но не было случая, чтобы он подставил кого-то из нас. Ушедший на фронт мальчишкой, смертельно больной, даже в 50 выглядевший глубоким стариком, он умел держать удар, как никто другой.

У него была странная, расточительная привычка: после выхода каждого номера журнала он писал от руки благодарственные письма всем авторам – от маститого романиста до молодого репортера, напечатавшего заметку в хронике. Таких главных редакторов позднее я не встречал. Должно быть, их больше не делают.