Сергей Стадлер

«СЕЙЧАС это модно, — шутит народный артист России, известный в мире скрипач и дирижер Сергей СТАДЛЕР. — Ну а если серьезно, то мне хорошо работается в Москве, люблю этот город безумно». И этот факт был весомым «за», когда музыкант соглашался стать председателем жюри первого Московского конкурса скрипачей имени Паганини. Он пройдет под эгидой Фонда скрипичного искусства и Московской государственной консерватории имени Чайковского. Откроется в день рождения великого Паганини — 27 ноября.

— ПО УСЛОВИЯМ в конкурсе могут принять участие музыканты с 14 лет, верхний предел не ограничен. Не слишком ли большой разброс?

— Скрипка — специфический инструмент. Здесь много сходства с балетом. Во-первых, по возрастным ограничениям, а во-вторых, и здесь, и там важна школа, выучка. Если человек неправильно научен, вершин он не достигнет, переучиться практически невозможно. Важно начать — традиционно и нормально — в районе 5 лет. Если начнешь в 7, то уже опаздываешь. Очень сильно. Поэтому практика российской системы образования показывает, что к 14 годам уже ярко проявляется дарование. Конкурс не ставит задачей показать самых молодых. Можно и в 20, и в 60 стать участником. Хотя так же, как и в балете, скрипачи сходят со сцены по возрасту. Трудно играть на скрипке до старости. Это редкий случай. Много физиологических сложностей. Зато в 14 уже ясен не только потенциал, можно и побеждать. Во всяком случае, время показывать себя пришло. Вот в 13, как ни странно, еще рано: дети. А в 14 — пора, уже многое умеют и понимают.

— Русская скрипичная школа всегда считалась величайшей в мировом исполнительском искусстве. Не утратили ли мы свои позиции сегодня?

— Русская скрипичная школа все так же известна и высоко ценима в мире… Знаете, музыка, в частности скрипичная, — это ведь не массовое увлечение. Но какая-то часть людей (больше или меньше — зависит от времени) интересуется ею. Это как музей. Вот пример. Техногенный век, засилье компьютеров. Людям уже и ручки-то не нужны. А я вот от ручки отказаться не могу. Более того, пишу только перьевой, чернилами. Современный человек, но любви к технике не испытываю. Таких, как я, мало. Но мы есть. И потому во всем мире продают и чернила, и ручки, кстати, безумно дорогие. Мир сохраняет традиции. Это то же, что и игра на скрипке. Классическая музыка — в наше время достаточно эстетическая вещь. Это музей. Потому что нет современной музыки, которая бы двигала это направление дальше. Тех, кто любит слушать скрипку, практически не интересует то, что пишут современные композиторы. Мы хотим слушать Моцарта, Бетховена, Чайковского. Не знаю почему, но то, что пишут современные композиторы, не хотят слушать. В этом есть какое-то роковое, трагическое для композиторов несовпадение. Вы приходите домой и для удовольствия слушаете Моцарта, правильно? Я сам на концерты современных композиторов хожу из любопытства. Музыкального. И дирижировать хочу классической оперой. Нас не интересует опера после 1945 г. Вообще. Хотим Верди. И я хочу «Аиду». Современные оперы собирают треть залов. Это не только российское явление. Оно мировое. Есть, конечно, исключения. Но это именно исключения. А в целом это ключевой вопрос современной музыкальной жизни — мы живем в музее.

— А скрипка как инструмент?

— Тем более. Она-то уж тем более вещь музейная. Скрипка по своей концепции почти не претерпела никаких изменений, я имею в виду технологический процесс изготовления инструмента. Но есть вещи, которые невозможно объяснить. В мире был всплеск гениальных скрипичных мастеров. Это ХVIII век. Страдивари, Амати, Гварнери, Гваданьини и т. д. И несмотря на то что скрипки продолжают делать в не меньшем количестве и очень неплохие, есть известные мастера. Но ничего подобного скрипкам ХVIII века до сих пор не создано. Ни одна скрипка, которая сделана в ХIХ, ХХ, ХХI веке, не может даже рядом стоять с этими инструментами. Из-за этого скрипки и стали коммерческим делом. Банки вкладывают в них деньги. Ясно же, что Страдивари дешевле не станет.

— Какая скрипка у вас?

— Гваданьини, 1782 г. Играю на ней уже 10 лет.

— Фонд скрипичного искусства, инициатор проведения конкурса, собирает коллекцию инструментов скрипичной группы. Будет ли дана участникам конкурса возможность сыграть на этих инструментах?

— На ко нкурсе — нет. Да и вряд ли кто-то согласится. Музыкант очень долго привыкает к инструменту. В процессе игры скрипка воспринимается как продолжение руки. Так что играть будут на своих инструментах. А на «великих» скрипках играют в основном ради какого-то большого события. (В жизни Сергея Стадлера было такое событие. Он организовал фестиваль «Скрипка Паганини в Эрмитаже» и стал единственным в мире скрипачом, игравшим на легендарной скрипке в открытых концертах, после чего академик Лихачев назвал его «русским Паганини».) Конкурс ведь как спорт — баллы, программа, сильнейший и т. д. Если у вас на момент соревнования болит голова, вы лишитесь медали, победы. Бегун полгода тренируется, полминуты бежит. Скрипач тоже учится несколько лет, играет час, и если у него этот час неудачный, то и результаты будут неудачными. Здесь все сиюминутно. Это не может нравиться. Но со всем миром не поспоришь. Состязательность захватила людей. Такова эпоха.