Яков Зильберберг

Написать убедительно и, вместе с тем, от всего сердца, о выдающейся личности, бывшей в то же время близким и родным человеком, с жизненным путём которого мой путь не сошёлся - очень нелёгкая задача. Я родился через семь с половиной месяцев после его кончины. Я ношу его имя и его фамилию. Теперь, после более чем шести с половиной десятилетий со дня его смерти, я пытаюсь собрать и сохранить для потомков память о нём, преломив её, - что неизбежно - через призму моего собственного жизненного пути, через стёршиеся от времени линзы семейной памяти и зрелого осознания сопутствующих исторических событий.

Его не слишком громкая, но заслуженная слава, его высочайшая репутация и громадный авторитет профессионала-врача, учёного, благотворителя, общественного деятеля и просто человека стали известны мне от разных людей: совсем немного - от моих родителей и родственников, остальное - от посторонних, когда-либо знавших его - близко ли, поверхностно ли - или же встречавшихся с ним, то ли благодаря случаю, то ли намеренно, то ли вынужденно, в качестве его пациентов или просителей. И ещё - из того не слишком богатого документального материала, который различными путями дошёл до меня, тоже не без помощи (бескорыстной!) и дружеского участия людей, у которых эти ценнейшие обрывки информации каким-то образом оказались и сохранились.

В глазах тех, кто когда-либо рассказывал мне о нём, его личность как-бы отбрасывала свой свет на меня. Но я не имею никакого права так считать или чувствовать: к сожалению, ничего, кроме имени и фамилии, от него ко мне не перешло - ни его многогранные таланты, ни характер, ни профессия. И если сегодня я пытаюсь содействовать сохранению его образа в памяти людской, особенно в памяти еврейской, это лишь постольку, поскольку мы, несмотря ни на что, связаны с ним накрепко, как малая ветвь могучего дерева связана с его корнями случайностью и неотвратимостью своего происхождения.

Его не слишком многочисленные потомки могли бы стать если и не яркой, то, по крайней мере, значительной врачебной династией. Одно его имя, унаследованное членами этой династии, обязывало бы каждого из них (из нас!) стремиться к тому, чтобы не запятнать его позором то ли непрофессионализма, то ли посредственности. Но династии не получилось. Из его четверых детей только двое сыновей стали, как и их отец, хирургами: мой отец - гражданским (хотя и участвовал в войне 1941-1945 гг. в звании майора медицинской службы), а средний сын, Григорий, был от начала и до конца своей карьеры военным врачом, завершив её в чине подполковника.

Первой "нарушительницей" династического принципа стала единственная дочь Я.В., Маруся (Мария). Я не знаю, имела ли она какую-либо специальность. Я не знаю о ней вообще ничего существенного, кроме вот этого: единственная из семьи Зильбербергов, она, как видно, рано поняв истинную сущность большевизма (а может быть, по какой другой, мне неведомой причине) ещё в первые годы советской власти сумела эмигрировать во Францию. Впоследствии память о ней была в нашей семье предана забвению, и её великолепный фотопортрет уныло пылился в темноте позади платяного шкафа. Даже упоминание её имени долго находилось под запретом: в годы сталинщины иметь родственников за рубежом было опасно. Да и позднее, во времена и Хрущева, и Брежнева, это могло неблагоприятно отразиться на служебных карьерах её родственников. Насколько мне известно, она скончалась около двух десятков лет назад в Ницце, не попытавшись узнать ничего о жизни и судьбе её близких. Единственная память, сохранившаяся о ней, - имя моей дочери, Марии Зильберберг.

Следующим "нарушителем" был младший сын Якова Владимировича (к сожалению, скончавшийся в марте 1997 года в Одессе) Александр, ставший прекрасным инженером и педагогом, многие годы проработавший в Одесском Электротехническом Институте инженеров связи. А вслед за ним - два внука Я.В.: Владимир, сын Григория Яковлевича, и я - также посвятили себя технике и точным наукам, тем самым похоронив надежду на профессиональную династичность рода Зильбербергов. И только в 80-х годах ушедшего 20-го века моя дочь Мария (ударение, по еврейской традиции, на первом слоге), правнучка Якова Владимировича, пришла в медицинскую профессию, тем самым возродив возможность того, что фамилия моего деда снова прозвучит на съездах, симпозиумах, собраниях и встречах продолжателей дел Эскулапа, Гиппократа, Авиценны, Пирогова - и Якова Владимировича Зильберберга.

Так как же писать о нём? Какие слова найти, чтобы сквозь туман и дым ушедших в область забвения десятилетий вновь осветить ярким светом образ этой безусловно незаурядной личности?

Для начала приведу кое-какие стандартные биографические данные, собранные по крупицам в разнообразных публикациях.

Яков Владимирович Зильберберг родился 3-го декабря (20-го ноября по старому стилю) 1857-го года в городе Херсоне, одном из поселений тогдашней Херсонской губернии. Сведений о том, кем были его родители, либо о характере и общественном положении семьи, в которой он появился на свет, обнаружить не удалось. Осталось неизвестным и то, были ли у него братья или сёстры, и если были, то каким по счёту ребёнком был он сам.

В те годы Херсон, по словам посетившего его в 1859 г. английского вице-консула, был всего лишь "...немногим больше деревни..." (С. Ципперштейн, "Евреи Одессы. История культуры, 1794-1881", Гешарим, Москва-Иерусалим, 1995). Известный прогрессивный общественный деятель 60-х годов XIX века С. Л. Чудновский, сосланный в 1869 г. за противоправительственную деятельность в Херсон, назвал его "глухим провинциальным углом", поскольку город не имел ни одной публичной библиотеки. Еврейская община Херсона была невелика (около 9,5 тыс. чел. в 1860 г.), и её члены весьма слабо соблюдали еврейские традиции, а власть и авторитет раввина были и вовсе ничтожными. Еврейские общины Херсонщины находились в то время в ведении Министерства внутренних дел России, а подчинялись непосредственно Губернским Присутствиям (Я.С.Хонигсман, А.Я.Найман, "Евреи Украины [Краткий очерк истории]", ч.I, Киев. 1992). Тяга евреев этих общин к светскому образованию была невелика, хотя иные еврейские общины царской России к тому времени уже начинали ощущать в своих недрах некое брожение - протест против ограниченности чисто талмудических занятий и стремление к получению широких знаний светского и профессионального характера.

В последней четверти XIX века среди евреев России стали появляться образованные специалисты, в первую очередь, в области сельского хозяйства. А второй наиболее популярной профессией, которой стали овладевать молодые еврейские мужчины (до получения женщинами равных прав было ещё очень далеко!), оказалась профессия медика. В этой профессиональной группе и находит своё место Яков Владимирович Зильберберг.

Он оканчивает среднюю школу в Херсоне. Мне неизвестно, была ли эта школа еврейской или русской; думаю, скорее, последней: по свидетельству С.Ципперштейна, по всей России в то время наблюдался значительный рост численности еврейских детей, получающих светское образование, и еврейские жители даже самых глухих городков Российской империи стремились определять своих детей в русские школы. По окончании школы Я.В. поступает на медицинский факультет Киевского университета. Семейное предание не сохранило, а документы не осветили тех типичных трудностей, которые испытывал еврейский молодой человек, к тому же - уроженец провинции, при поступлении в подобное престижное высшее учебное заведение. Но Я.В. не только поступает в университет, но и успешно заканчивает его в 1882 году.

По окончании университета Я.В. переезжает в Одессу. Город в те годы переживал временный экономический спад, и всё же евреям в Одессе жилось несколько свободнее, чем в других регионах царской России (несмотря на погром 1871 г.) По-видимому, такое положение привлекло Я.В., как и, возможно, активная врачебная, литературная и общественная деятельность известного одесского врача и литератора Леона Пинскера.

По приезде в Одессу Яков Владимирович поступает работать ординатором в Одесскую еврейскую больницу (в годы советской власти переименованную в 3-ю Советскую клиническую больницу; сегодня, к счастью, она вновь носит своё славное прежнее имя). В 1885-1887 гг. он некоторое время работает в Санкт-Петербурге, в клиниках профессоров Н.А.Монастырского и К.К. Рейера, а также в клинике проф. Фолькмана в Галле (Германия), где совершенствуется в избранной им профессии хирурга. Затем он вновь возвращается в Одессу, и с тех пор его жизнь, его профессиональная и общественная деятельность неразрывно и навсегда связаны с этим замечательным городом.

Об отдельных событиях его жизненного пути мне известны несколько семейных преданий. Они рисуют живой образ личности, безусловно незаурядной.

Как упоминалось, у деда было четверо детей. Из них трое рождены его первой женой, с которой он прожил много лет; младший же сын, Александр, был рождён женщиной, ставшей женой Я.В. уже в самом конце его жизненного пути. Она была в течение многих лет его ученицей, сотрудницей и единственной большой и настоящей любовью. Относительно его первой женитьбы рассказал в своих рукописных, специально для меня составленных воспоминаниях Александр Яковлевич. Он утверждает, что первый брак отца оказался результатом стечения "роковых" обстоятельств. В свои молодые годы Я.В., пользовавшийся немалым успехом у женщин (этому вполне можно поверить, взглянув на его сохранившиеся фотографии), был влюблён в некую замужнюю даму. Однажды он был застигнут на коленях перед ней её ревнивым супругом. Чтобы не подвергнуть возлюбленную позору, а себя - опасности, Я.В. находчиво объяснил разъярённому мужу, что он всего лишь молил у матери разрешения жениться на их... дочери (которой, однако, он совершенно не знал и ни разу до этого не встречал).

"Счастливые" родители тут же дали согласие (очевидно, молодой, подающий надежды эскулап был завидной партией!), и Я.В. неожиданно оказался "в капкане". Будучи, тем не менее, человеком твёрдых принципов и к тому же, невзирая на свою репутацию, глубоко порядочным, Я.В. вступил в законный брак с дочерью своей пассии и оказался таким образом связанным семейными узами, отнюдь не окрашенными взаимной любовью. Это послужило одной из причин того, что в более поздние годы между ним и его ученицей и сотрудницей (я не буду здесь упоминать её имени - из уважения к памяти обоих) возникло то горячее чувство, о котором долго шептались одесские сплетники, и продуктом которого был его младший сын Александр.

Другое предание, поведанное мне моим отцом, иллюстрирует популярность доктора Зильберберга у населения Одессы. Дело в том, что Я.В. никогда и никому не отказывал в необходимой врачебной помощи, ни разу не уклонился от визита к больному под каким-либо предлогом - плохой погоды, собственного недомогания, либо ночного времени со всеми сопряжёнными с этим опасностями. При этом он не делал различия между богатым и бедным, одинаково нуждавшимися в его профессиональных услугах. Более того: он не только не брал платы у бедных людей за своё посещение, но зачастую оставлял семье больного небольшую сумму для покупки лекарств и жизненно необходимых продуктов питания.

То, о чём я рассказываю, происходило в самом начале ХХ века. В те годы еврейская беднота Одессы ютилась, в основном, на окраине города, известной под названием Молдаванки. Там же - как о том свидетельствует, среди прочих, Бабель - находились и "главные штабы" знаменитых одесских бандитов, в том числе, самого прославленного из них - Мишки Япончика.

Однажды ночью Я.В. срочно вызвали к некоему жителю Молдаванки - тяжело заболевшему бедняку. Я.В., имевший в те счастливые времена "собственный выезд" - фаэтон и лошадь - немедленно поехал по вызову. Проведя у пациента необходимое время, он возвращался домой через ночную Молдаванку, и на одной из её пустынных улиц был остановлен двумя бандитами в масках. Они отобрали у него все ценности: золотые часы, дорогой перстень, обручальное кольцо, золотой портсигар, золотые же запонки и булавку с бриллиантом из галстука. К счастью, ограбив, они отпустили его с миром.

Будучи человеком не жадным, довольный тем, что добрался домой целым и невредимым, Я.В. не стал обращаться в полицию, невзирая на настояния жены и ассистентов. В тот же день, возвратившись как обычно из Еврейской больницы, отобедав и, по обыкновению, отдохнув часок, он приступил к традиционному домашнему приёму пациентов. Одним из первых в его кабинете появился некий странный посетитель, явно загримированный и подозрительно озирающийся; он обратился к Я.В. полушепотом, неправдоподобно при этом шепелявя:

- Профессор! Правда, что вчера вас обчистили дотла какие-то шмендрики у меня на Молдаванке?

- Позвольте, - сказал удивлённый Я.В., - с кем имею честь? И прошу вас, не шепчите, здесь нет посторонних ушей. Присаживайтесь.

Посетитель уселся потвёрже на предложенном стуле и уже нормальным голосом объявил:

- Я - Мишка Япончик! И позвольте заверить вас, профессор, что моя Молдаванка хорошо знает, кто такой есть доктор Зильберберг! Ни один из моих мальчиков ни в жизнь не позволит себе подобного безобразия! - Он перевёл дух и, сунув руку в карман дорогого пальто, вытащил оттуда все до единого предметы, столь грубо отнятые у Я.В. накануне.

- Вот все ваши цацки, профессор... виноват, ваши принадлежности, в полном ажуре. И прошу вас принять мои душевные извинения за случившееся! Будьте уверены, что отныне вы можете гулять по Молдаванке в любое время дня и ночи - я вам гарантирую, - он сделал ударение на последнем слоге, - полную неприкасаемость!

И не дав удивлённому профессору ответить, он исчез так же неожиданно, как и появился.

Мне представляется, что подобное событие действительно могло иметь место: не зря тот же Бабель в одном из своих знаменитых одесских рассказов, описывая приключения и столкновения одесских бандитов между собой и с полицией, писал о том, что "...операцию делал не кто иной, как сам профессор Зильберберг..." Не знаю, точна ли цитата, но упоминание имени деда в рассказе - непреложный факт.

...А вот ещё одно событие, оказавшее непосредственное влияние на будущее потомков Якова Владимировича. Мне о нём поведала в 60-е годы моя мать, Полина Давидовна Белая-Зильберберг. Будучи женой старшего сына Я.В., Михаила, она проживала с мужем и его отцом в той же квартире №2 по улице Преображенской (в разные времена - улица Троцкого, улица 10-летия Красной Армии, улица Советской Армии) № 4, где жил и работал проф. Зильберберг.

В 1930 г., в составе делегации одесских врачей (несомненно сопровождаемой "врачами" совсем иного профиля), Яков Владимирович побывал в Париже, где прочитал на собрании деятелей медицинской науки доклад о борьбе с эпидемиями в России и призывал участников собрания включиться в оказание помощи Советской Республике (это был канун спровоцированного большевистскими вождями голода). Замечу мимоходом, что из Парижа Я.В. должен был направиться в Лондон по приглашению Королевского хирургического общества. Однако английский вице-консул во Франции отказал ему в визе по причине того, что профессор "...прибыл из большевистской страны и поэтому представляет опасность для Великобритании."

После этой поездки и произошло следующее событие.

Как-то вечером, завершив приём "домашних" пациентов, Я.В. позвал к себе в кабинет старшего сына Михаила (моего будущего отца) и, уединившись там с ним, тихим шепотом сообщил, что получил во время пребывания за рубежом несколько официальных предложений занять высокую должность в одной из хирургических клиник крупнейших западно-европейских столиц (Берлина, Парижа, Лондона), или подобное же место за океаном, в Нью-Йорке. Я.В. задал отцу сакраментальный вопрос - какой выбор представляется ему наилучшим? Ведь в будущем именно он, Миша, его старший сын и наследник, должен был принять из рук знаменитого отца знамя профессии. Но мой отец был настроен по-иному и заявил, что он и его жена из Одессы никуда и никогда уезжать не собираются, что ему просто даже невозможно представить себе такое, и что эту тему следует тут же навсегда закрыть...

Не знаю, был ли мой дед этим ответом разочарован или обеспокоен; но тема эта больше не обсуждалась. Отец стал через некоторое время кандидатом медицинских наук и доцентом в Одесском медицинском институте. Во время войны он провёл четыре долгих года в действующей армии, большей частью в медико-санитарных частях, находившихся непосредственно на передовой. После войны он вернулся на свою прежнюю должность в Медицинский институт, и скоропостижно скончался в возрасте 54-х лет в 1951 г., когда в СССР начиналась антиеврейская кампания. Будучи человеком мягким и легко ранимым, отец не смог пережить этого кошмара...

Эмигрантская доля досталась внукам Я.В. - мне и моему кузену Владимиру, проживающему ныне с семьёй в Филадельфии...

...Я хотел бы верить, что рассказанное здесь даёт читателю хотя бы поверхностное представление о Якове Владимировиче как личности - человеке, может быть, не святом, но обладавшем твёрдыми жизненными принципами, пользовавшимся популярностью и известностью не только среди жителей любимой им Одессы, но и у профессиональных собратьев в своей стране и за рубежом. Его врачебные и научные достижения были весьма значительными, настолько, что даже в не слишком благосклонном к еврейским именам 1966 году он был включён советским журналом "Вестник хирургии им. И.И.Грекова" в "Галерею выдающихся (отечественных) хирургов".

Свою практическую, равно как и научную, деятельность Я.В. начинал, как уже было сказано, в Еврейской больнице. Она была открыта в 1800 г. на средства общины и имела поначалу всего шесть коек; но довольно скоро их количество выросло до 250. В 80-х годах XIX века, когда доктор Зильберберг поступил туда на работу, хирургическое отделение возглавлял Н.М.Бенисович, у которого Я.В. получил первые уроки практической хирургии, работая ординатором хирургического отделения.

В скором времени Яков Владимирович сменяет Бенисовича на посту заведующего отделением, а в 1895 г. защищает докторскую диссертацию ("Протоколы общества одесских врачей", 1890-1913 гг.).

В 1900 г. в Одессе Я.В. первым применяет спинномозговую анестезию.

В 1910 г., участвуя в работе Х Всероссийского съезда хирургов, проф. Зильберберг избирается товарищем председателя съезда - немаловажное признание его врачебных и научных заслуг. На этом же съезде он выступает с блестящим докладом об операциях под спинномозговой анестезией.

Но этой темой его интересы не ограничиваются. На следующем, XI, ежегодном съезде российских хирургов он делает доклад о хирургическом лечении застарелых язв двенадцатиперстной кишки. А на XII съезде Яков Владимирович делает сообщение об оперативных методах лечения туберкулёза лёгких, когда по каким-либо причинам применение распространённого в то время метода - искусственного пневмоторакса - больному противопоказано.

Я.В. обладал весьма острой профессиональной интуицией. Так, например, ещё в 1913 г., выступая на ноябрьском заседании Общества Одесских врачей, он - впервые в истории хирургии! - поднял вопрос об органосохраняющих операциях, в частности, на почках. Техника подобных операций была разработана гораздо позднее.

В круг его научных интересов входили и многие другие проблемы, одно упоминание которых могло бы довести этот очерк до неприемлемых размеров. Да это и не входит в мою задачу, поскольку для такой цели имеются специальные публикации, где, я уверен, раньше или позже подготовленные специалистами материалы о научных и врачебных достижениях проф. Зильберберга найдут своё достойное место. Отмечу только, что центральной областью академических и клинических исследований проф. Зильберберга была онкология.

Вскоре после революции Яков Владимирович был утверждён в звании профессора и назначен заведующим кафедрой хирургии и хирургической клиникой Одесского института усовершенствования врачей; он оставался главой обеих до самой смерти. Через клинику профессора Зильберберга прошли сотни врачей-курсантов, интернов и ординаторов, получивших в процессе обучения максимум научных знаний и практического опыта. "Каждый из этих хирургов был окружён особенно тёплым, приветливым, товарищеским отношением Якова Владимировича как руководителя клиники, и это создавало особые условия для работы в клинике и дальнейшей связи с ней врача, выезжавшего на сельский периферийный участок" ("Чорноморска комуна", 4 декабря 1932 г. Перевод мой - ЯМЗ).

Перу Я.В. принадлежат более 80-ти печатных работ, посвящённых хирургии брюшной и грудной полостей, ортопедии и травматологии, злокачественным новообразованиям, нейрохирургии, наркозу, антисептике и другим важным проблемам хирургии (Марьенко - докторская диссертация).

В 1933 г. за выдающиеся заслуги в научной работе и общественной деятельности Наркомздрав присвоил Якову Владимировичу почётное звание Заслуженного профессора.

Наряду с профессиональной и организационной работой Я.В. уделяет немало времени и усилий общественной деятельности. Ещё в дореволюционные годы он организовал и в течение ряда лет содержал частное еврейское училище (мужское, 3-го разряда) ("Одесский альманах на 1895 г." - ежегодный справочный календарь-сборник, стр.43; "Адрес-календарь 1899 г.", стр. 177-179). Особой активностью проф. Зильберберга в общественной жизни Одесской еврейской общины отмечен грозовой, судьбоносный 1917 год. Так, 11 ноября он выступает с докладом на предвыборном (в Учредительное собрание России) собрании Еврейского национального блока; тема собрания - "Учредительное собрание и задачи еврейского народа" ("Южная мысль", 1917, 11 ноября, с.1: Объявления). 30 декабря того же года проводится собрание членов и сочувствующих Еврейской национальной демократической партии по вопросу о выборах на Всероссийский еврейский съезд; в числе кандидатов в делегаты съезда - проф. Зильберберг ("Южная мысль", 1917, 30 декабря, с.3: Объявления). А в 1918 г. мы находим имя проф. Зильберберга в числе гласных Одесской городской думы.

В годы советской власти общественная активность Я.В. не снижается, скорее, наоборот. Невзирая на огромную врачебную и научную занятость, он всегда в гуще общественной жизни своих коллег и своего города. Он - член Одесского областного комитета Красного Креста, а также, как я уже упоминал - несменяемый председатель организованного им хирургического общества; вскоре, при его активнейшем участии, оно преобразовывается в Научное медицинское общество врачей Одессы. Его неизменно избирают в состав Городского Совета депутатов трудящихся, а в последние годы жизни Я.В. становится членом исполкома этого Совета (в то время такое ещё было возможно...). Чем бы он ни занимался, Я.В. отдаёт всего себя делу, не желая быть "свадебным генералом". Мой отец как-то в беседе со мной вспоминал, что к Я.В. приходили люди с самыми разнообразными проблемами - семейными, бытовыми, служебными, и т.п. - и он каждого внимательно выслушивал и старался помочь в меру своих сил и возможностей.

17 февраля 1934 г., неожиданно для окружающих и семьи, Яков Владимирович умирает - за своим рабочим столом в домашнем кабинете, где он всегда принимал больных и посетителей (это - тоже по рассказу моей покойной матери). Как свидетельствуют известные одесские врачи Карнаухов, Шапиро, Юзефович и Горбань, подписавшие уже цитированный некролог ("Чорноморська комуна", воскресенье 18 февраля 1934 г,), "...всего лишь накануне, 16 февраля, Яков Владимирович работал в своей клинике, бодрый, жизнерадостный и полный энергии..." Что именно послужило причиной столь скоропостижной , безвременной смерти осталось неизвестным; по крайней мере, ни в каких доступных мне публикациях таких сведений обнаружить не удалось.

17-го февраля 2002 г. исполнилось 68 лет со дня кончины Якова Владимировича. Хочется надеяться, что этот очерк не только послужит воскрешению достойной и незабвенной памяти моего когда-то широко известного деда, но и сумеет заново пробудить интерес к жизни и деятельности этого выдающегося, хоть и незаслуженно забытого человека.

* * *

Автор выражает глубокую признательность и сердечную благодарность людям, оказавшим ему неоценимую помощь в сборе материалов для этого очерка: доктору мед. наук, проф. С.А.Гешелину (Одесса); доктору технических наук, проф. Б.А.Минкусу (Одесса); И.М. и Г.Б. Редько (Одесса); В.Корченову (Нью-Йорк); В.Г.Зильбербергу (Филадельфия), а так же доктору мед. наук М. Я. Волошину за его дружескую помощь при редактировании и ценные замечания по тексту рукописи.