Бениамин Бриль

Отец мечтал видеть своего сына горным инженером, сам же Бениамин успешно выступал на математических олимпиадах, но, тем не менее, за компанию с приятелем поступил в ленинградский юридический институт - было это в 1938 году. Через месяц после начала Великой Отечественной к студенту 3-го курса и члену комсомольского бюро института подошел на перемене рыжеватый, маленького роста человек и спросил: "Хотел бы ты служить в разведке?"

Кто тогда этого не хотел?... С этого дня Бениамин Бриль прошел ускоренный курс спец подготовки и 8 сентября 1941 года получил направление в 125 дивизию 55-ой армии. Всю блокаду Б.В.Бриль - в осажденном фашистами Ленинграде. Победу встретил вдалеке от родного города, но когда в 1946 году предложили работу в одной из прибалтийских республик - отказался и попросился домой.

Так в Ленинградской городской коллегии адвокатов в октябре 1946 года появился стажер. С той поры и по сей день, вот уже 56-й год, адвокат Б.В.Бриль - на защите Закона.

Адвокатские истории Бениамина Бриля

Вначале сорвал шапку с мальчика

...Был я тогда начинающим адвокатом и все больше занимался защитой по назначению суда. Но вот однажды заходит ко мне капитан второго ранга, симпатичный, статный офицер и рассказывает, что его единственный сын доставляет ему массу забот и огорчений. За его последнюю выходку - он на катке сорвал с головы мальчика меховую шапку - против него возбудили уголовное дело.

- И правильно возбудили, сказал я, ибо он совершил грабеж.

Итак, Славе Г. тогда было 15 лет. На вид нежный мальчик, при разговоре со взрослыми смущается и краснеет, из интеллигентной ленинградской семьи. Но чем больше мы общались с ним, тем более я убеждался, что паренек он не простой, по психологии чистый Альхен из "12 стульев" - он просто не мог не красть... Не помню, в каком суде слушалось это дело, но закончилось оно для моего несовершеннолетнего клиента удачно и я позабыл о нем...

Прошло 8 лет. В начале 1968 года пришлось взять на себя защиту одного гражданина из Одессы. Фамилия у него была запоминающаяся - Вдовец. Обвиняли его в запрещенной частнопредпринимательской деятельности.

Что же произошло? К Вдовцу, который был известен в Одессе как человек, занимающийся крупными посредническими делами, подошел незнакомый ему человек и попросил его пристроить "интересный товар".

- Что за товар? - спросил Вдовец.

Незнакомец протянул ему коробку, в которой лежало несколько десятков шестиконечных звезд-щитов Давида. Были они изготовлены не из золота и серебра, а из цветного металла. А цветмет тогда был запрещен для производства изделий, ибо проходил как стратегический материал.

- И сколько у вас такого товара? - спросил Вдовец.

- Хватит на любой спрос, ответил продавец. - Но я здесь никого не знаю, а это, как вы понимаете, товар для синагоги, и вы должны помочь мне встретиться с главным раввином Одессы или, на крайний случай, с его помощником.

Вдовец согласился. Они обсудили комиссионные и на следующий день состоялась встреча продавца со служкой из синагоги...

- Сколько стоит этот товар?

- Это будет зависеть от количества.

- А откуда этот товар у вас?

- Это вас не касается. Если вам товар нужен, значит вы возьмете. Нет - так нет... Они договорились о цене и количестве. Встречу назначили на завтра, оговорили, что сделка купли-продажи должна состояться в присутствии Вдовца.

На утро на место сделки пришел только Вдовец и служка из синагоги. Продавец, видимо, поосторожничал. И как оказалось, не зря - через несколько минут оперативная группа Украинского управления КГБ, организовавшая засаду, арестовала Вдовца и служку. Последний, как выяснилось, являлся сексотом, и был отпущен. Вдовцу же предъявили обвинение в том, что он, будучи гражданином неустановленной (!?) державы, пытался вести пропаганду сионизма, и в этих целях доставил в Одессу транспорт шестиконечных звезд и намеревался распространять их на территории Советского Союза.

Вдовца "разрабатывали" по всем правилам - он должен был выдать явки, пароли, разветвленную агентурную сеть, наличие радиопередатчиков. Но Вдовец упорно стоял на своем и не уставал повторять, что товар этот предлагался синагоге незнакомым ему человеком. Он подробно описал его, и по составленному фотороботу в одной из гостиниц Одессы портье узнала приезжего из Ленинграда. Вычислить продавца "щитов Давида" для чекистов оказалось делом техники, и он был арестован. Вот почему моего подзащитного этапировали в Ленинград.

Что же оказалось? Группа предприимчивых молодых людей, почувствовав рост еврейского самосознания в СССР, решила использовать конъюнктуру: изготовили пресс-формы, достали цветной металл, и в подвале загородного дома, и ни где-нибудь, а в Разливе, наладили производство "Щитов Давида". Затем возникла проблема реализации. В Ленинграде они побоялись это делать, решено было пробную партию отвезти в Одессу. Изготовлял шестиконечные звезды... Слава Г.

Защищал его известнейший ленинградский адвокат Владимир Иванович Введенский. Тогда за подобный запрещенный промысел мера наказания была 2 года лишения свободы. Славе и его товарищам дали по минимуму, а моего Вдовца, под аплодисменты его одесских родственников, освободили из-под стражи в зале суда.

Судьи резонно посчитали, что он не участвовал в процессе производства "щитов Давида", а лишь неудачно пособничал.

Но переломной в этом уголовном деле явилась экспертиза, которую по требованию чекистов провели на кафедре истории ленинградского университета. Выяснялся вопрос:

- Носят ли евреи нательные знаки, символизирующие принадлежность к иудейской религии?

Два месяца было затрачено на экспертизу. Оказалось, что если православные носят нательный крест как принадлежность к христианству, то евреи не носят "Щит Давида". Только небольшая часть верующих горских евреев - таты - вырубают из золота холодного проката шестиконечные звезды и носят их.

Вывод из экспертизы был сделан однозначный: производство шестиконечных звезд нельзя оценивать как "распространение сионизма в СССР". Славу Г. и его предприимчивых подельников осудили не по политическим статьям, а за рутинное для того времени "незаконное предпринимательство". Так Слава Г. попал в тюрьму в первый раз.

...Прошло несколько лет. И вот ко мне пришел отец Славы, теперь уже капитан первого ранга. И с порога заявил:

- Славка мой доигрался, Бениамин Владимирович! Теперь дело посерьезнее "щитов Давида"...

И капитан рассказал мне следующее: - Мой отец и славкин дед - один из самых уважаемых священников на Псковщине. Отец Владимир года три назад похоронил супругу - мою мать, и последние годы у него в доме жила монашенка Аннушка. Человек она была батюшке преданный, и скрашивала старость отца, которому было далеко за восемьдесят.

И вот пришла телеграмма от Аннушки, в которой она сообщала, что отец Владимир при смерти. Срочно оформив отпуск и взяв с собой сына, мы поспешили к отцу, застав его в тяжелейшем состоянии.

В одну из минут просветления случилось так, что мы остались с отцом наедине. Он попросил, чтобы я достал из-под кровати чемодан и посмотрел на то, что в нем находится. Когда открыл, внутренне ахнул: он весь по крышку был наполнен пачками денег, золотыми монетами царской чеканки, золотой утварью.

- Я ухожу, дорогие мои. Все это для тебя и Славы, но, прошу, не обидьте Аннушку, дашь ей вот это, это и это... Не сомневаюсь, сынок, что ты выполнишь мою последнюю волю...

Но случилось чудо! Через несколько дней после этого разговора отец Владимир стал поправляться, ходить, а потом и начал вести службу в церкви. Мы были счастливы и спустя неделю вернулись в Ленинград.

Но вот через два месяца после последней встречи с отцом приходит телеграмма, что отец мой умер. Вместе с сыном едем на Псковщину и хороним отца. На другой день спрашиваю у Аннушки, где отцовский чемодан?

- Какой чемодан? - переспрашивает монахиня.

- Потертый, фибровый, который лежал у отца под кроватью...

- Не знаю я никакого чемодана, - стояла Аннушка на своем.

Горе после смерти отца не оставило мне сил для выяснения, куда же делся чемодан, и мы с сыном уехали...

Вот что произошло дальше. Славка, которому тогда уже было за тридцать, встречался с некими Виноградовым и Майоровым. Первый занимался подделкой документов, а другой был вором-рецидивистом. Во время обсуждения очередной аферы, Славка презрительно назвал план компании "мелочью" и похвастал, что знает о возможности заработать "на всю оставшуюся жизнь".

Выслушав рассказ Славки о чемодане отца Владимира, Виноградов и Майоров решили "тряхнуть" Аннушку, ни минуты не сомневаясь в том, что все богатство осталось у нее. План был разработан дерзкий и простой по исполнению: наводка Славкина, исполнение Майорова и Виноградова. Воры достали форму работников милиции и решили под видом обыска провести "экспроприацию" у Аннушки драгоценностей отца Владимира.

Три дня пролежали в засаде на лесной опушке два ленинградских "опера", изучая распорядок дня монашки, чья изба стояла на окраине села. На четвертый день вечером Майоров и Виноградов в форме офицеров милиции предъявили монахине ордер на обыск...

Что произошло в этой избе за те два дня и ночи, стало известно на суде из показаний Майорова и Виноградова. Вначале, проведя первый обыск, милиционеры составили протокол. Но мрачноватая и дерзкая на язык старуха отказалась с ними говорить, чем очень рассердила незваных гостей. В перерывах между поисками чемодана они пытали Аннушку, проломили ей в двух местах голову. Я был в этой избе - такого тщательного "обыска" мне не доводилось видеть: были разворочены стены, сорваны обои, перекопаны два подвала. Монахиня молчала двое суток, и, так и ничего ни сказав, умерла...

Не солоно хлебавши Майоров и Виноградов вернулись в Ленинград и, встретившись со Славкой, заявили ему:

- Ты нас прости, Слава, но за такую наводку мы должны тебя "замочить".

И тертый-перетертый в тюрьмах Славка понял, что эти ребята не шутят, и жизни его пришел конец. Тогда-то он пошел с повинной в Большой дом - так издавна в городе называют здание в начале Литейного проспекта, специально выстроенное в тридцатые годы для милицейского и чекистского главков. Это были пятидесятые годы и зверское убийство монашки потрясло Псковщину. Не только псковская и ленинградская, но и московская милиции безрезультатно вели поиск убийц, так что показания Славки явились для органов неожиданным подарком. На другой день Майоров и Виноградов были арестованы.

На судебной стадии событий я подключился к защите С. Г. Дело слушалось в Псковском областном суде. Судья Копенкина была настроена решительно. Главное, что предстояло выяснить суду - кто конкретно убил Аннушку, тогда это было непременным условием для применения "расстрельной" статьи, а убийцы валили один на другого... Моя правовая позиция была ясна: мой подзащитный был наводчиком, и при разработке плана не было ни слова об убийстве. Переодевшись в милицейскую форму Виноградов и Майоров должны были мошенническим путем изъять у Аннушки добро. И когда они сообщили С.Г., что убили монашенку, он пошел и заявил в милицию.

Судья Копенкина разрешила все сомнения, приговорив и Майорова и Виноградова к расстрелу. Моему подзащитному судья пожаловала за соучастие в убийстве 10 лет лишения свободы.

Все три адвоката обжаловали приговор и решение Верховного суда РСФСР было иным. Майорову и Виноградову заменили расстрел 15 годами лишения свободы, а С.Г. суд переквалифицировал соучастие в убийстве на соучастие в ограблении и снизил наказание до 6 лет.

Свою защиту я построил на том, что обвинения С.Г. в соучастии в убийстве монашенки, как и приговор, лишавший его свободы на 10 лет, чрезмерны. Я постарался убедить Верховный суд России в том, что мой подзащитный по сути был ординарным наводчиком, делая особый акцент на том, что, когда разрабатывался план ограбления Аннушки, то в нем преобладали элементы мошенничества, но ни слова не было об убийстве. В кассационной жалобе, доказывая роль Славки, я педалировал тот факт, что стоило моему подзащитному узнать об убийстве монашки, как он незамедлительно заявил об этом правоохранительным органам. Верховный суд РСФСР учел мои доводы, как и доводы защитников Майорова и Виноградова, умело воспользовавшихся тем, что ни следствие, ни областной суд так и не смогли установить, кто же конкретно убил Аннушку...

С той поры я больше не встречал С.Г., но думается мне, что вряд ли он когда-либо станет честным человеком - криминальный менталитет редко изживается...

На железные доказательства - стальной приговор

На фронте я подружился с Игорем Маковским, отпрыском знаменитой петербургской профессорской семьи. Я был следователем, а он - опером в отделе контрразведки 42-ой армии. И вот, спустя много лет после войны, ко мне, на Литейный, 50, в юридическую консультацию пришел расстроенный Игорь Маковский и рассказал, что его тесть привлечен к суду, но он человек честный. Узнав, что я стал адвокатом, он попросил меня, фронтового товарища, помочь его тестю.

В семидесятые годы было громкое по тем временам уголовное дело "Ланитомаша", по которому проходило 38 фигурантов. "Ланитомаш" - так называлось специальное научно-техническое бюро, выполнявшее заказы государственных и общественных организаций на разработку различной технической документации.

Возглавлял его специалист высокого класса, талантливый инженер Парнес - инвалид 1-ой группы, ноги парализованы, передвигался на коляске. И тем не менее, это был жизнелюб и остроумный собеседник. Во время процесса было очевидно, что судья Левицкий испытывал явное удовольствие от общения с главой "Ланитомаша". Их реплики во время допросов, разговоры в суде, комментарии - образец состязательности сторон в процессе.

Фамилия моего подзащитного была Ярнецкий. Человек лет шестидесяти, с чеканным профилем римского патриция, интеллигент в лучшем понимании этого слова. Обвинялся он в том, что, являясь сотрудником "Ланитомаша", заключил с администрацией Кировского и Ижорского заводов договоры на изготовление инструкций по технике безопасности для всех видов профессий. Но, как утверждало следствие, мой подзащитный эту работу не выполнял, а пользуясь тем, что в прошлом был техническим инспектором - инструкции эти выкрал. За свою работу по договорам Ярнецкий получил большую по тем временам сумму...

Сотрудники "Ланитомаша" обвиялись в том, что присваивали себе часть сумм от выполняемых ими заказов. Большинство подсудимых во главе с Парнесом и его заместителем Кузьминым находились под стражей. Ярнецкий - на свободе.

Парнеса доставляли в самый большой зал Ленинградского горсуда - 48-ой - на носилках, и он сидя отвечал на вопросы - так решил судья.

"Поверьте хотя бы вы мне, Бениамин Владимирович, - говорил Ярнецкий. - Да, я по договору выполнял эту работу, и правда, что я не писал этих инструкций заново. Все эти инструкции я, будучи техническим инспектором, разработал лично. Было это лет 10 назад. Спросите всех крупнейших инженеров той поры, и они подтвердят, что автор этих инструкций - Ярнецкий! На следствии я показывал, что никого не эксплуатировал и использовал свой труд. Я только обновил ряд инструкций, учитывая технический прогресс за эти годы".

Процесс шел долго... И вот пришел день, когда мне, молодому адвокату, предстояло выступить в переполненном зале. Речь свою я закончил такими словами:

- Таковы железные доказательства невиновности моего подзащитного!

Объявили перерыв. Судья Левицкий, проходя мимо меня, обронил: - На железные доказательства, товарищ адвокат, мы ответим стальным приговором!

Я, честно говоря, пал духом, ибо решил, что судья считает мои железные доказательства ничтожными и раздавит их стальным приговором...

Оглашается приговор. Звучат ужасные цифры - 25, 20, 18, 15 лет лишения свободы. Парнесу, несмотря на его инвалидность, суд определил 25 лет заключения. Ярнецкий стоял рядом со мной и не спускал испуганного взгляда с конвоя, который сразу же брал осужденных под стражу. И вот звучит фамилия моего подзащитного - оправдан! Я вижу, что Ярнецкий не может понять приговора. Крупные капли пота стекают по его лицу...

Кроме того, суд полностью удовлетворил гражданский иск прокуратуры о возмещении подсудимыми ущерба государству в сумме 650 тысяч рублей. По действующим правилам, при исполнении приговора выписываются исполнительные листы. В ту пору в городском суде работала заведующей канцелярией Августа Ильинична Баушева, гроза всех прокуроров и адвокатов. О ее пунктуальности и знании дела ходили легенды! Но и на старуху бывает проруха: Баушева положила в дело исполнительные листы и... забыла их отослать. Дело ушло в архив, и ни одной копейки не было перечислено в государственную казну. Когда Августа Ильинична умерла и на ее должность заступила новая работница, то через 12 (!) лет она нашла в этом уголовном деле пачку исполнительных листов. И тогда было назначено судебное заседание с целью произвести взыскания. В суд вызвали тех, кто еще отбывал свой срок наказания, и тех, кто его уже отбыл...

В своих возражениях на требование прокуратуры я, защищаясь от иска, сослался на нормы уголовного и гражданского права, согласно которым срок давности исключает возможность такого взыскания. Но судья постановила взыскать, спустя 12 лет, деньги со всех.

На это определение я принес жалобу в Верховный суд РСФСР. Слушание дела было назначено в Москве, и вел его опытнейший юрист Федор Иванович Калакин, впоследствии член Верховного суда СССР.

Он внимательно выслушал меня. Я сказал, что закон исключает случаи такого взыскания, и даже несмотря на то, что государство не может нести убытки в результате ошибки сотрудника суда, закон обязателен для всех. Ссылаясь на закон, я утверждал, что решение является неправильным.

Выступил помощник прокурора РСФСР и изложил свою позицию. Калакин жестко перебил его: - Вот защитник сослался на закон. Прошу и вас сослаться на закон, по которому суд может произвести взыскание спустя 12 лет.

Прокурор: - Я такого закона вам указать не могу. Но я стою на страже интересов государства!

- Позвольте мне сделать замечание, говорю я.

- Какое еще замечание, - поморщился Калакин, - все предельно ясно . Ну ладно, говорите...

- Неужели, граждане судьи, мы будем разменивать на рубли и копейки принципы нашего советского права?!

Калакин: - Поскольку адвокат нас так озадачил, суд срочно удаляется на совещание...

Прошло не более пяти минут, появляется Калакин и объявляет: - Иск прокуратуры удовлетворить! И вдруг добавляет: - Адвокат Бриль, подойдите...

Наклонившись ко мне, Калакин доверительно, слегка приглушив голос, сказал: - Неужели вы могли подумать, что мы эти деньги отдадим "ланитомашевцам" и не вернем государству?

Увы, как юрист Калакин прекрасно понимал мою правоту, а как служитель тогдашней юстиции иначе не мог поступить... Этот Станиславский от юриспруденции ярко разыграл спектакль на заседании Верховного суда. При всех выставил в дурацком свете помощника прокурора РСФСР, но иск его удовлетворил, мне же, молодому ленинградскому защитнику, показал всю степень цинизма своего понимания закона.