Иван Сытин

Ванька Сытин еле осилил три класса, когда сбежал из школы от зубрежки, из-за которой слова теряют смысл и превращаются в череду звуков. Казалось бы, с грамотой навсегда покончено. Ничего не вышло и в лавке у дяди, державшего в Нижнем Новгороде меховую торговлю. Больше повезло у бездетного купца Шарапова в Москве, имевшего магазин религиозной литературы.

За прилавок, понятно, не поставили. Мел полы, растапливал печи, ставил самовар, разносил заказы… И так до тех пор, пока не вышел в камердинеры – обслуживать хозяина в его покоях. Тогда-то он их и увидел.

В кожаных переплетах они стояли плотными рядами за стеклами дубовых шкафов, золотились корешками, и каждую хотелось потрогать, чтобы потом медленно открыть и листать белые страницы с роскошными гравюрами, приглядывая, чтобы с оплавленной свечи не скатилась капля воска.

Иван Сытин проглатывал книгу за книгой, огорчаясь, что жечь свечи разрешалось только до 10 часов. И все в нем переворачивалось вверх дном! Выходит, если вселенная стала результатом взрыва крохотной плотной частицы вещества, то нечто подобное может взорваться и в твоей душе, чтобы потом постоянно и безгранично расширяться.

Судьба Ивана Сытина окончательно определилась, когда в типографиях он увидел, как рождаются книги.

По достижении совершеннолетия Ивану положено было жалованье в 5 рублей и новое назначение – он стал помощником заведующего шараповской лавкой в Нижнем Новгороде. Там ему в голову пришла идея создать целую сеть коробейников, которые торговали бы вразнос.

Для этого перво-наперво надо было понабрать практичных и честных людей, которым можно дать товар в долг; Сытину подбор удался, помощники повалили к нему, чтобы прибыльно торговать "святыми картинками". В малограмотную бедную деревню несли они не книги. То были лубки, сонники, оракулы, письмовники, традиционные "Бова" и "Еруслан".

Чтобы завоевать своего покупателя, Сытину потребовалась собственная литография, способная выпустить более привлекательные "картинки". Поручительство на кредит под новое дело дал Шарапов. Сытин к тому времени обзавелся семьей и поэтому работал за двоих. Чуть свет корпел в литографии, разрезая листы с оттисками, а потом привычно становился за прилавок.

С маленькой этой литографии и началось знаменитое товарищество "И.Д. Сытин и Ко". Оно образовалось в феврале 1883 года, а через 6 лет на Всероссийской промышленной выставке в Москве красочные лубки товарищества были удостоены серебряной медали. Увидев их, академик живописи Михаил Боткин от восторга всплеснул руками и предложил Сытину взяться за издание копий картин самых популярных художников. Дело было неведомое, но Иван Дмитриевич рискнул. И не ошибся, что еще выше подняло его авторитет.

Вскоре судьба свела Сытина с близким другом Льва Николаевича Толстого В.Г. Чертковым, предложившим преуспевающему предпринимателю заняться изданием большой серии книг для народа, которая состояла бы из произведений лучших писателей России. Чертков уже стучался в дверь многих книжных тузов, но тщетно. Никто не хотел влезать в затею, которая не обещала высоких прибылей. Иван Дмитриевич загорелся этим замыслом. Та встреча заложила основу издательства "Посредник".

Сытин писал впоследствии:

Это была не работа, а священнослужение, я вел свое все развивающееся дело. Рядом шло дело "Посредника". Я был счастлив видеть интеллигентного чистого человека, так преданного делу просвещения народа. Л.Н. Толстой тоже принимал самое близкое участие в деле печатания, редакции и продажи книг.

Успех новой серии оказался ошеломляющим: за 15 лет в свет были выпущены произведения Пушкина, Крылова, народные былины, стихи Кольцова, в специальных выпусках для детей – "Хижина дяди Тома", "Робинзон Крузо", "Избранные сказки" по Афанасьеву, кроме того – книги по вопросам медицины, воспитания; росли и доходы товарищества.

В 1892 году товарищество стало выпускать журнал "Вокруг света", купленный у братьев М.А. и Е.А. Вернеров. Чтобы издание встало на ноги, Сытин привлек таких именитых авторов, как Д.Н. Мамин-Сибиряк, К.М. Станюкович, художника Н.Н. Каразина… Если исходный тираж не превышал 5 тысяч экземпляров, то через год достиг 15 тысяч. В качестве приложений к журналу стали выходить произведения Жюля Верна, Майна Рида, В. Гюго, А. Дюма…

Итак, лубки, репродукции картин, книги, журнал, своя полиграфическая база в Нижнем и в Москве, торговля по всей России. Не хватало лишь влезть еще в газетное дело. Отмахивался от него Иван Дмитриевич, да, видно, от судьбы не уйдешь. Заварилось все со случайной встречи с Антоном Павловичем Чеховым.

Вот как описывал это событие Иван Дмитриевич:

Антон Павлович, приезжая в Москву, всегда останавливался в гостинице "Большая Московская" в номере пять, который выходил окнами на Иверскую часовню. В ночной тишине он часто подолгу смотрел на толпу народа, стекавшуюся к часовне в полночь, к общему молебну Богоматери. О чем бы мы ни беседовали, он обязательно переводил разговор на газету, причем говорил об этом как о деле давно решенном. Видимо, хорошая газета была личной мечтой Чехова, но сам поднять такое дело он не решался…

Я в газетном издательстве ничего не понимал. И все время отнекивался и отшучивался. А Антон Павлович деликатно, но напористо продолжал меня убеждать в ее необходимости, причем даже требовательно убеждал, что здание издательства должно быть "непременно на Тверской.

Теперь предстояло добиться права на выпуск газеты у правительства. Иван Дмитриевич знал, что хотя он не значится в "подрывных социалистах", но слывет слишком уж либеральным, что тоже ничего доброго не сулило. Пришлось словчить.

Через подставных лиц он создал газету, чтобы у себя же ее и купить. Было это в 1902 году; назвал он газету "Русское слово". Главная редакция располагалась в Москве, а в Петербурге открыли филиал. Начали с тиража в 17 тысяч, а в 1916 году довели до 700 тысяч, о чем, за редким исключением, в нынешних газетах даже не мечтают.

Днем и ночью в редакциях не умолкали телефонные звонки, сюда потоком шли телеграммы со всех концов России. Все происходившее в ее губерниях отражалось с такой оперативностью, что председатель Совета министров С.Ю. Витте признавался: "Такой быстроты собирания сведений нет даже у правительства".

Что же двигало Сытиным в его разительной карьере – стремление "из грязи вырваться в князи" да жить в роскоши? Нет. С крестьянской дотошностью он считал каждую копейку, складывал из них рубли, потом тысячи. Ничего лишнего лично для себя не позволял, всегда работал на пределе сил. Как дед и дед его деда копили еще на одну лошадь, еще на одну корову, так и он все сбережения вкладывал в расширение своего беспримерного издательского хозяйства, чтобы расти вместе со своими читателями и почитателями, служить им.

Уже в зените славы он взялся вроде бы за второстепенное дело – календари. Перекидные настольные, большие настенные и малые отрывные – их выпускали и до него. То был товар, порой великолепный. Высокое качество сохранил и Сытин, но он превратил календари в общедоступный источник знаний.

Они назывались "Всеобщий Русский", "Малый всеобщий", "Общеполезный", "Киевский", "Народный-сельскохозяйственный", "Царь-колокол", "Старообрядческий" и т.д. Их выпускалось по 2 миллиона в год. Сытин вспоми нал:

В наших календарях впервые появились статьи по разным отраслям знаний. Они выгодно отличаются яркой внешностью и обилием рисунков в тексте.

Грянул октябрь 1917-го. Под откос полетели замыслы Сытина об учреждении общества "Школа и знание", которое намеревалось выстроить сотни тысяч училищных зданий, оборудовать школы, по всей стране открыть Дома книги, построить под Москвой писчебумажную фабрику с городком печатников, со своими школами, больницами, театром, церковью, телеграфом.

Все нажитое Сытин передал новой власти. Ему предлагали стать во главе Госиздата. Отказался, сославшись на 3-классное образование. Остался уполномоченным своей бывшей типографии. Из дома на Тверской его, слава богу, не выселили. Дни коротал над рукописью воспоминаний "Жизнь для книги". Вышла она только в 70-х годах. Да и то лишь благодаря находчивости сына: он придумал версию, будто рукопись только что найдена. А ее годами отвергали…