Николай Глазков

В послевоенной Москве не было ни одного мало-мальски образованного человека, который не знал бы глазковского: «Я на мир взираю из-под столика. Век двадцатый - век необычайный. Чем столетье интересней для историка, тем для современника печальней» или: «Мне говорят, что окна ТАСС моих стихов полезнее. Полезен также унитаз, но это не поэзия», или: «Живу в своей квартире тем, что пилю дрова. Арбат, 44, квартира 22».

Глазков воспринимал себя как продолжателя Хлебникова, горько резюмируя: «В истории что было драмой, то может повториться фарсом». На самом деле он был скорее русским Омаром Хайамом. Репутация «блаженного» спасла его от ареста, но и отгородила от печатаемой литературы. Тогда Глазков начал мстить официальной поэзии за то, что она его в себя не впустила, издевательски плохими стихами, которые он печатал в огромном количестве, ёрнически рифмуя «коммунизм» и «социализм», и так же наплевательски переводил с любых языков.

Именно от глазковского слова «самсебяиздат», которым он называл сброшюрованные им и распространяемые среди друзей машинописные книжечки, и произошло ставшее всемирно знаменитым слово «самиздат».

Именно Глазкова выбрал Андрей Тарковский на роль «летающего мужика» в фильме «Андрей Рублёв». Глазкова хотели снять в роли Достоевского, но не разрешили. Глазковские стихи многовариантны - во многом из-за цензуры. Иногда он с показным цинизмом калечил собственные стихи, но часто это зависело и от его настроений.

Умер в Москве.